Листок с помятым февралем

Тени сходят с ума

И падают на асфальт,

Альт звенит, он - пила,

Перепиливает этюды.

Голова кружится

От любого скользящего фонаря,

От этого вечера и под утро.

Небо часто платки меняет,

Зависнув над тишиной,

Люди бегут,

Отстреливаясь от заката.

И пока звезды

Сияют над головой,

Ничего другого,

Может быть, и не надо.

Я знаю этот ветер.

Я – знаю его. 

Я знаю. 

И слышу. 

Как небо, как птицы, как люди. Как итог. Ветер степи и небо над головой. 

Лишь бы не драконы, пожалуйста, лишь бы не драконы. И котов не надо. Лишь бы не драконы. И медуз с раками. Красных не надо. Лишь бы не драконы. Обезьяны противные, не надо драконов! И раков, и всех. Пусть будет ясень и во всем и всегда ясень, а не дуб с терновым кустом.

Голос. Звучание. Погасшее облако. Растворившаяся музыка. Тишина.

Железо разрывая на куски,

ползет весна,

выламывая дни,

их темные и светлые фрагменты.

И ветер гонит, вязь и облака,

орнамент, вышитый по краешку платка,

льняные нити темной синевы,

цветные нити, крепкую основу,

густую пыль, трагичный бас из слова,

и свет, летящий ветру вопреки,

пронзает все и греет звуком землю.

Зазеленел бумажник. Цветонос

набух, как-будто нос сломали,

и желтые гирлянды фонарей

зажгли костры, в которых мир сжигали.

И дым потек и известь потекла,

деревья все качались и, казалось,

я сам из непрозрачного стекла,

в котором только солнце отражалось,

как матовый, старинный абажур…

бурчал под нос, фальшивя и стеная,

бульварные романы, жег стихи,

сгребая листья в кучи, поджигая,

вдыхая дым и щурясь на закат,

который год закатывая в землю,

слепящий шар и розовый гранат,

судьбу, весну и жизнь,

без сантиментов.