Муся со звездочкой

Во-первых, я искренне хочу поздравить с праздником всех своих читательниц. Как хорошо, что вы есть - и спасибо вам!

Во-вторых, у меня новости. Большое начальство неожиданно попросило написать текст к 8 марта, но в рамках 80-летия Победы. Я очень люблю выполнять заведомо невыполнимые задания, поэтому изо всех сил постарался написать текст об одной студентке нашего вуза, за который мне будет не стыдно.

У меня было ровно два дня - день на поиск информации, и день на написание.

В итоге получился один из самых важных для меня текстов за последнее время.

Но там многабукав - я предупредил.

И еще раз - с праздником!

_________________

Перед войной в Московском институте стали училась студентка Маша Гусева, уроженка деревни Тайдаково, что в Тульской области. Она училась на секретном факультете «Г» - секретным он был потому, что готовил специалистов по броневой стали, в группе Г-39-Т. Цифры "39", если кто не знает - это год поступления.

Училась девушка Маша не очень хорошо, за что ее периодически, как тогда говорили, "протягивали" в институтской газете "Сталь". Так, в заметке "Бороться за повышенные оценки" ругались: "Студенты Гвоздева, Гусева М., Стольдер, Бляблина (Г-39-Т) имеют большую академическую задолженность — плоды несистематической работы, несерьезного отношения к учебе!".

Зато Маша была хорошей спортсменкой, и по этой причине о ней тоже часто писала газета "Сталь". Первое упоминание было вскоре после поступления, в статье "Легкоатлеты открыли летний сезон": "В бежавших затем двух женских командах очень порадовали новички — Иванова (техфак), Гусева (фак. "Г"), Федулова, Лизунова и Борисова (метфак)".

Потом было еще несколько заметок, а ко второму курсу дело даже дошло до фотографий в газете, из-за чего девушке Маше немного завидовали подруги.

Вот только и фотографии, и пропесочивания за плохую успеваемость выходили в газете "Сталь" весной 1941 года.

И до теплого летнего дня 22 июня, навсегда разделившего жизнь людей на "до" и "после", а их самих - на живых и мертвых, оставались считанные недели.

Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что двадцать лет и тридцать лет

Живым не верится, что живы.

А к мертвым, выправив билет,

Все едет кто-нибудь из близких,

И время добавляет в списки

Еще кого-то, кого нет…

И ставит,

ставит

обелиски.

(с) К. Симонов.

А теперь мы перенесемся немного вперед, в осень 1941 года.

Утром 15 октября 1941 года у московского кинотеатра «Колизей» на Чистых прудах стояла очередь из молодых юношей и девушек. Они пришли записываться в диверсанты.

Одну из этих девушек звали Зоя Космодемьянская.

Другую - Мария Гусева.

Студентка МИС им. Сталина добровольно пошла защищать Родину.

Воинская часть № 9903 была создана в июне 1941 г. для организации, подготовки и переброски в тыл противника боевых разведывательно-диверсионных групп. В конце августа командиром части был назначен майор Артур Карлович Спрогис - матерый волк спецслужб. Опытный диверсант "майор Артуро", как его звали в республиканской Испании, как раз перед войной закончил разведывательный факультет Военной академии РККА им. М.В.Фрунзе. Вот он в Испании с Елизаветой Паршиной.

Именно Спрогис сумел в кратчайший срок активизировать работу части, и перейти к масштабной деятельности. Для того, чтобы быстро решить проблему кадров, он пошел на нехарактерный для спецслужб шаг - через ЦК ВЛКСМ объявил открытый набор в диверсионные отряды среди московских комсомольцев.

Количество желающих превзошло все ожидания - на призыв откликнулось более трех тысяч человек, в том числе и юные хрупкие девушки.

К чести Спрогиса - выступая перед собравшимися, он не темнил, сразу назвал вещи своими именами и расставил все точки над i. По воспоминаниям бывших бойцов, им там же, в кинотеатре, объяснили, куда они пришли, и что их ждет.

Что все они, по сути, являются смертниками, так как ожидаемый руководством в/ч уровень потерь разведывательно-диверсионных групп составляет более половины, причем существенная часть новобранцев за линией фронта попадет в плен и будет подвергнута пыткам. Поэтому всем, кто не готов мучительно умереть, лучше уйти сейчас, и послужить Родине другим способом.

Вот как вспоминали об этом отборе выжившие: "Например, юную Милу Хотовицкую члены комиссии спросили: «Сможешь ли убить человека ножом, если встретишься с ним в лесу и так сложатся обстоятельства, что это будет необходимо?» На это она ответила: «Мне трудно сказать, здесь все свои, и я не смогу такого представить, но, если нужно будет для дела, наверное, смогу». «А прыгнешь с парашютом?» — «Конечно, страшно, но смогу!»".

Перешедшая на третий курс студентка Института стали Мария Гусева отбор прошла - помогли незаконченное высшее образование и несколько спортивных разрядов. 15 октября она в составе первой группы будущих диверсантов — около сотни юношей и девушек — прибыла на базу в/ч 9903, которая располагалась тогда у железнодорожной станции Жаворонки в километрах 30 к западу от Москвы.

Здесь за их подготовку взялись всерьез. Будущему термисту Маше Гусевой вместо химии металлов и начертательной геометрии пришлось осваивать непрофильные умения минировать дороги, бить ножом в почку и стрелять навскидку.

Будущих диверсантов обучали подрывному делу, основам разведки, стрельбе из автоматов, пистолетов и пулеметов, ориентировке на местности и по карте, знакомили с некоторыми правилами конспирации.

Обучение было очень непродолжительным - иногда всего несколько дней. Немцы уже рвались к Москве, и выпускные экзамены курсанты разведшколы сдавали на практике, за линией фронта.

И выдерживали этот экзамен далеко не все.

В разведывательно-диверсионные группы в/ч 9903 тогда набрали около двух тысяч юношей и девушек. Как посчитали после войны, погиб 951 человек, то есть каждый второй. В том числе:

• замучены в гестапо – 12 человек;

• повешены, расстреляны и сожжены заживо – 18 человек;

• погибли при десантировании или переходе линии фронта – 13 человек;

• погибли при минировании шоссе и железных дорог – 7 человек;

• подорвались на минах – 4 человека

Но абсолютное большинство пропали без вести. Дело в том, что диверсантов забрасывали за линию фронта без каких-либо документов, и в подавляющем большинстве случаев тела погибших не опозновали.

Географическая разбивка пропавших без вести:

• под Москвой – 431 человек;

• на Брянщине – 81 человек;

• в Белоруссии – 150 человек;

• в Восточной Пруссии – 21 человек;

• в Латвии – 7 человек.

Как мы видим, страшные предсказания руководства спецшколы о масштабах потерь полностью оправдались. Как опытный диверсант, "майор Артуро", не мог не понимать, что статистика противостояния этих зеленых мальчишек и девчонок с профи из немецких зондеркоманд, которые будут гонять их по подмосковным лесам - будет ужасающей.

Но другого выхода у страны не было. Положение РККА под Москвой было ужасающим, и Советам любыми методами требовалось ломать немецкую логистику, мешать подвозу боеприпасов и перемещению подкреплений.

Любыми методами.

Кто-то должен был минировать дороги в тылу, резать телефонные кабеля и взрывать склады с боеприпасами.

Иначе - карачун.

А Спрогис даже не мог отправить с желторотиками спецов - под его началом было немногим больше десятка кадровых офицеров: капитан А.Я. Азаров, старшие лейтенанты И.Н. Банов, Ф.И. Коваленко, И.И. Матусевич, А.К. Мегера и др.

И если они поведут группы - кто будет учить остальных?

Поэтому командирами групп ставили таких же курсантов - из тех, кто потолковее.

Рассказы выпускников "школы Спрогиса" об их первых рейдах явно написаны в жанре трагикомедии - читая их, хочется смеяться и рыдать одновременно.

Вот как описывала свой первый рейд окончившая школу перед войной москвичка Галина Родькина:

Я и Лёля Казанли вошли в группу из 14 человек, старшим назначили гражданского жителя из г. Архангельска – Григория Соколова, замом был Владимир Прохоров. Вошла в группу и Вера Волошина из Кемерово – студентка сначала Московского инфизкульта, а затем, кажется, Кооперативного института, 22-х лет, замечательная девушка: высокая, статная, красивая, с хорошим характером.

Здесь я прерву рассказ и напомню, что Вера Волошина - это та самая студентка института физкультуры и настоящая русская красавица, с которой до войны лепили знаменитую "Девушку с веслом"

Она тоже добровольцем уйдет в диверсанты в/ч 9903, одновременно с Зоей Космодемьянской будет повешена немцами во время одного из диверсионных рейдов за линию фронта, а впоследствии станет Героем России.

Но вернемся к рассказу Галины Родькиной.

Первый выход в тыл врага: с 22 октября по 6 ноября.

22-го октября нас отправили в грузовике, в сопровождении офицера Фёдора Старовойтова, до линии фронта – приблизительно 100 км от Москвы. Высадили нас на отрезке, где не было боёв. Мы перешли линию фронта и направились в ближайший лес, т.к. нам было запрещено заходить в селения, общаться с жителями и вступать в бой из-за нашей малочисленности и недостаточной обученности военному делу.

Наше задание состояло в том, чтобы, помимо получения информации об обстановке и расстановке немецких войск в деревне Голубино, что находится на большаке между Волоколамском и селом Калинино, заложить часовые мины в грунт большака и оборвать связь между немецкими соединениями.

День был жаркий, солнечный, идти было тяжело, неся за плечами увесистые рюкзаки с боеприпасами, минами, толом, гранатами-«лимонками», финскими ножами для обрыва проводов связи, револьверами у девушек и ружьями (или автоматами) у парней. И, кроме того, мы несли запас продуктов, рассчитанных на 9 дней, согласно заданию, а также предметы личной гигиены (мыло, бельё, полотенца и пр.). Мы решили ночью спать в лесу, т.к. не знали местности (компас не помогал) и точного расположения немцев. Ночи были холодные, а наша одежда, влажная от пота днём, ночью промерзала насквозь.

В первую ночь спать в лесу, во тьме, не зная, где расположились фашисты, было страшновато. Поэтому я спала с гранатой в руке, палец – на чеке (кольце, чтобы, если немцы найдут нас, подорвать себя и их.) Но всё обошлось благополучно.

Утром Гриша Соколов сказал: «Кому трудно, может вернуться в штаб». Из всей группы ушёл только один парень. По возвращении из задания, мы узнали, что он в штаб не вернулся.

А мы несколько дней всё шли, шли лесом; изредка двое из нас уходили в разведку, сняв с себя рюкзаки и оружие (на нас была полувоенная одежда: сверху стеганки, на ногах кирзовые сапоги. Цель разведки: ознакомиться с обстановкой, с местностью, найти партизан для того, чтобы действовать сообща. Встречным мы должны были говорить, что возвращаемся домой после работ по рытью траншей в г. Наро-Фоминске (хотя даже не знали, где он находится).

Я три раза ходила в деревни или на дорогу: один раз с Верой Волошиной, второй – с Валей «маленькой» (фамилиями особенно не интересовались, а имена некоторые из нас, на всякий случай, временно изменяли); третий раз – я пошла с Лёлей Казанли, но это уже после выполнения задания.

С Валей мы вышли на просеку между участками леса, с которой приблизительно с 70-100 метров была видна дорога, по которой проезжали различные немецкие автомашины. В одной из них мы увидели немца, по-видимому, высокого чина в огромной кокарде. К счастью, они, немцы, не видели нас. Зато мы увидели в кустарнике леса сквозь густую листву чёрные шапки мужчин, которые размахивали руками, призывая нас к себе. Но мы стояли и тоже делали знаки, чтобы они подошли к нам. Однако они не шли, и тогда мы поняли, что это опасно для них и для нас – немцы с дороги могли увидеть нас; и мы пошли к ним. Это были местные партизаны. Они нам сказали, где тот большак, который был нам нужен, а также что в деревнях немцы не живут, расположились на местном аэродроме, а в деревни ездят только за продуктами.

Партизаны очень помогли нам выполнить задание: вместе с нами ночью раскапывали мёрзлый грунт большака, закапывали мины и помогали обрезать провода связи. Партизаны объяснили нам дорогу обратно к линии фронта и тепло попрощались с нами. Днём мы сидели в лесу недалеко от дороги, разожгли костёр, просушили одежду и обувь, поели, а после полудня я и Лёля Казанли пошли в ближайшую деревню, узнать, есть ли там немцы и можно ли приобрести продукты, т.к. у нас они закончились, и мы ели остатки сухарей вперемешку с толом – он очень горький и с неприятным запахом. Но голод – не тётка…

9 дней, данные нам на выполнение задания, давно прошли, а нам ещё надо возвращаться. Партизаны сказали, что немцев там нет, и, кажется, там другой отряд партизан. Когда мы, Лёля и я, пришли в деревню, немцев там действительно не было, но и партизан тоже. Несколько мужиков расхаживали по деревне.

Мы пошли обратно к своим. Когда пришли на место, там никого и ничего не было, только кострище, уже затухшее. Снова вернулись в деревню, т.к. уже темнело, и нам нужно было где-то переночевать. Просили в домах, чтобы пустили нас. Только одинокий старик отважился пустить нас в дом. Прибегали любопытные крестьяне и их дети, заглядывали в окна и дверь поглазеть на нас. Мы спали на печке.

Утром пришёл деревенский староста с каким-то типом, спросил, откуда мы, и попросил документы. Мы использовали версию о Наро-Фоминске и сказали, что документов у нас нет. Они постояли, подумали и ушли. Через некоторое время за нами пришла одна из наших девушек и отвела нас на новую стоянку, на ходу рассказав нам, что, когда мы ушли, над костром кружил самолёт, и ребята, затушив костёр и собрав вещи, ушли на новое место. Кто-то из наших в лесу нашёл полянку, на которой стоял огромный стог сена под навесом из прутьев. Мы расположились там на ночь. Но среди ночи над нами разразился страшный воздушный бой: с неба падали горящие осколки, но, слава Богу, нас они не коснулись.

Рано утром тронулись в путь.

Разведав, что и в следующей деревне немцев нет, мы смело вошли в неё и обратились к женщинам села с просьбой продать нам продукты. (Когда мама меня провожала, она дала мне денег). Но они ответили: «Зачем нам ваши деньги?! Мы можем обменять продукты, например, на мыло, одеколон, вещи, даже расчёски». Мы вытащили из рюкзаков всё, что представляло для них интерес. Они отвели нас в одну из изб и принесли много еды: варёную картошку, солёные огурцы, капусту, хлеб, молоко. Мы так наелись, что трудно было встать, и начали подшучивать друг над другом: «Может, выпьешь ещё молочка?» Повеселели, расслабились, захотелось спать. И вдруг вбегает мальчишка лет 8-10-ти и кричит: «Немцы едут сюда на 4-х мотоциклах, по двое на каждом и с автоматами!» Мы схватили свои рюкзаки и бросились бежать, но не в сторону дороги, ведущей к линии фронта, как предположили немцы, а в противоположную сторону, за дома, за которыми были огороды с рыхлой мокрой землёй после уборки картофеля. Ноги, в болтающихся больших сапогах, по колено проваливавшиеся в жидкую землю, мы тяжело, медленно вытаскивали, и были бы прекрасной мишенью для немецких автоматчиков, если бы они поехали в нашу сторону. Видимо, кто-то донёс на нас немцам.

К счастью, всё кончилось благополучно: мы добежали до леса и долго блуждали в поисках выхода к линии фронта. Счастье улыбнулось нам: мы всё-таки встретили в лесу партизан, которые вывели нас в Заозёрье, к стоявшей там 33-й армии под командованием Лелюшенко. Там долго допрашивали нас – вооружённых людей без документов, и, видимо, получив подтверждение информации из Москвы, поселили на втором этаже кирпичного дома, напротив квартиры, где находились два пленных немца. Кормили очень хорошо в офицерской столовой.

Кажется, на третий день нас на грузовике доставили к поезду в г. Клин, и вечером мы поехали в Москву под диким обстрелом фашистскими самолётами нашего поезда – летели стёкла окон, куски железа, но машинист мастерски маневрировал: то вёл поезд на предельной скорости, то замедлял его почти до остановки.

Поздно вечером мы прибыли в Москву. Все поехали по домам. Когда я пришла домой – там никого не было. Соседка сказала, что моя сестра уехала в г. Казань в госпиталь к раненому мужу, а мама ушла ночевать в бомбоубежище, находившееся в строившемся метро «Бауманская».

Упреждая вопросы - диверсанта из Галины Родькиной не получилось. Не вытянула.

После второго рейда за линию фронта, во время которого она была ранена и контужена, комсомолка Родькина ушла из диверсионного отряда, закончила курсы медсестер и до конца войны работала в госпиталях.

Вообще, людей отсеялось очень много. И самым страшным путем - в Подмосковье, в самых первых рейдах, у отряда были самые страшные потери. И вполне мирными способами - благо, это было не сложно.

Как вспоминал один из диверсантов "хозяйства Спрогиса" Александр Кучков:

Кучков Александр Васильевич в годы войны.

"Отказаться от учебы и выполнения боевого задания до вылета можно было в любой момент. Присягу мы не принимали, военнослужащими не считались, формы не носили. Отказавшихся спокойно и безо всяких последствий отпускали по домам, предупредив о необходимости держать язык за зубами.

По окончании школы был произведен отбор и формирование групп.

Перед отправкой отпустили домой на одни сутки, строго предупредив о секретности нашего назначения".

Многие погибли. Многие ушли сами.

Но те, кто пережили первые, самые страшные месяцы, кто ходил за линию фронта почти без пауз, кто научился убивать немцев, выжил и не сломался - те стали матерыми профессиональными диверсантами, "волкодавами" на профессиональном сленге.

Среди них была и Маша Гусева.

Кстати, насчет присяги и звания - абсолютная правда. Во всех документах о представлении к государственным наградам Гусевой Марии Ивановны и ее подруг стоит прочерк в графе "воинское звание", они везде обозначены как "партизанка".

А представлять было за что. Недавняя студентка "стального института", научившаяся рвать рельсы и забрасывать фашистов гранатами, одной из первых среди диверсантов получила орден Красной Звезды.

Из представления к награждению орденом Боевого Красного Знамени:

______________

Тов. Гусева Мария Ивановна три раза направлялась в тыл противника с задачами глубокой разведки.

При выполнении заданий т. Гусева проявила мужество, отвагу и находчивость. Она участвовала во всех операциях, проводимых отрядом в тылу противника. В районе Шаликово группа в составе 9 чел. взорвала склад боеприпасов, минировала дороги: Марково, Морево, Шаликово, Вызлово.

Т. Гусева выполняла наиболее ответственные задания. Она заминировала склад боеприпасов и поставила 10 шоссейных мин. В районе Н. Петровское отряд в составе 14 чел. уничтожил 17 солдат, 3 офицеров, взорвал 2 автомашины с живой силой и 1 с боеприпасами, перерезал 20 проводов связи, минировал шоссе Н. Петровское - Нудоль. Тов. Гусева в этой операции лично уничтожила 4 немцев.

29 января 1942 года группа в составе 4 человек произвела налет на автоматчиков, находившихся в отдельном доме дер. Лысково. Тов. Гусева добровольно изъявила желание выполнить это задание. Группа, в составе которой была т. Гусева, подползла и бесшумно сняла часового. Тов. Гусева одной из первых бросила в окно несколько гранат, в результате уничтожено до 20 автоматчиков противника.

В этом же районе отряд в составе 28 человек уничтожил свыше 70 солдат и офицеров. Тов Гусева лично уничтожила в бою 9 солдат и офицеров.

Отличная разведчица.

Обладает большой силой воли при выполнении задания. В трудной обстановке т. Гусева проявляет смелость и хладнокровие.

Достойна правительственной награды ордена "Красное Знамя".

"Красное знамя" не дали, дали орден Красной Звезды.

А вот ниже представление к "Красной звезде", за которое в итоге дали медаль "За отвагу". В общем-то, именно поэтому на фронте награды, полученные в первые два "проигрышных" года войны, сильно уважали. Не любили тогда награждать, и делали это с большой неохотой.

__________________

<...> тов. Гусева участвовала во всех операциях, которые проводились отрядом в целом, и ходила на задания с отдельными группами.

Участвовала в операции по подрыву ж/д моста в районе станции Батагово.

Участвовала в разгроме ст. Тросна. Минировала и подрывала ж/д полотно.

В составе группы участвовала в операции на ЖД Брянск - Рославль. Группой был пущен под откос жд состав с живой силой противника в районе станции Ржаница.

_________

Читая сухие строчки о доблестях, о подвигах, о славе, всегда следует держать в голове, что все это делали не супермены. Это были выжившие под предельным давлением - но совершенно обычные парни и девушки.

Вот маленький пример. Обычно в составе диверсионной группы были 8–10 парней и 2–3 девушки - их удобно использовать в качестве разведчиц. Однако Спрогис, экспериментируя, создал две полностью женские группы.

Кто же входил во вторую, куда попали почти все подружки студентки Маши Гусевой?

Лидия Новикова — студентка 2-го курса Менделеевского института.

Лия Кутакова — школьница 9-го класса.

Софья Пашуканис — учащаяся горного отделения техникума.

Екатерина Пожарская — лаборантка на кафедре Института инженеров транспорта.

Надежда Жеглова — делопроизводитель вагонного факультета того же института.

Елизавета Крылова — бухгалтер в Парке культуры и отдыха им. Горького

Людмила Хотовицкая — закончила школу одновременно с началом войны.

19-летняя Маша Гусева - "Муся", как ее называли в отряде, кстати, считалась одной из самых взрослых и, если можно так сказать, "поживших" бойцов. Девушка все-таки не просто школу, а целых два курса института закончила, в Москве пожила, сама себе хозяйкой. Вот она, счастливая, в отряде (справа) зимой 42-го с подругой Клавой Щербаковой.

Да, наспех обученные штатские комсомольцы и комсомолки выполняли воинскую работу, которую сегодня поручают только опытным бойцам спецслужб, но во всем остальном они продолжали оставаться мальчишками и девчонками в возрасте от 16 до 25 лет.

Они называли друг друга по прозвищам, пели, смеялись и болтали, сочинили себе девиз отряда:

Лучше смерть на поле,

Чем позор в неволе.

Лучше злая пуля,

Чем раба клеймо.

Вскоре у них даже проявилась своя поэтесса. Антонина Могилевская-Горькова стихи сочиняла пусть и не очень умело, но зато с душой.

Уже после окончания битвы за Москву, когда изрядно поредевший отряд диверсантов перебросили в брянские леса, на усиление тамошних партизанских отрядов, она написала такое стихотворение:

Лес брянский, ночь черным-черна,

Кусты нас за ноги хватают.

Наш путь без края и конца,

Кишки пустые «марш играют».

Не чуешь рук, немеют ноги,

Мешок прилип к твоей спине…

Да, были тяжелы дороги

На проклятущей той войне.

Но рядом Муськино (Мария Гусева) плечо,

А впереди шагает Клава (Клавдия Акифьева).

А Аня (Анна Юрова) шепчет горячо:

- «Держись, недолго до привала.

Конины сварим, и Наташка (Наталья Кузнецова)

Тебе уделит мосолок,

И поровну на всех разделит

Ржаной заветный сухарёк».

Единый жар сердец горячих

Нас грел, а песня единила.

И отступала прочь усталость,

И тело наливалось силой.

Мария "Муся" Гусева воевала в диверсионном отряде два года. В начале 1943 года была демобилизована из армии. Незадолго до отъезда, в декабре 42-го, сфотографировалась с Аней Лаптевой - на долгую память, как написали на обратной стороне фото две матерых диверсантки, чей личный счет давно перевалил за два десятка.

Муся-то демобилизовывалась, а вот Аня оставалась в армии и собиралась пойти на курсы радисток. Поэтому обе диверсантки прекрасно понимали, что не им решать - насколько долгой будет эта память.

Муся вернулась в вольном статусе в неузнаваемую в своем военном обличье Москву, немного выдохнула, отпустив постоянное напряжение, которое струной звенело внутри эти два года. Отоспалась, осмотрелась...

И поехала на Калужскую улицу - восстанавливаться. Московский институт стали как раз вернулся из эвакуации.

О войне, и о том, что она пережила в эти два года, новым институтским подругам особо не рассказывала. Не из спеси, просто все было, как в песне Высоцкого: "Не то, чтобы не знаю - рассказывать нельзя".

Вся деятельность диверсионного "хозяйства Спрогиса" очень долго была засекречена. Все выложенные здесь документы, те же представления к наградам, размещены в Сети с уведомлением: "Рассекречено в соответствии с приказом Министра обороны РФ от 8 мая 2007 года N181".

2007 год. Когда практически никого уже нет.

Вопросы?

В общем, все было нормально, учеба шла, но в конце 1944 года в "Комсомольской правде" вышла статья с названием "Письмо студентам", подписанная "Мария ГУСЕВА, студентка IV курса технологического факультета Института стали".

Вот что говорилось в редакционной вводке: "Мария Гусева - студентка Московского института стали. Война прервала ее занятия. 18 октября 1941 года она ушла по путевке Московского комсомола в партизанский отряд. Два года сражалась отважная девушка в рядах народных мстителей. Она воевала в одном отряде с Зоей Космодемьянской, награждена орденом и медалью. Раненая в бою, Мария была вынуждена покинуть отряд. Сейчас она продолжает учебу. Мария Гусева написала письмо в «Комсомольскую правду» о долге советских студентов перед Родиной. Ниже мы публикуем это письмо".

_______________

Мы часто разговаривали о своих институтах во время долгих походов, после боев, в партизанской землянке, говорили об этом долго и нежно, как о самом дорогом.

В нашем партизанском отряде было много москвичей-студентов. Мы ушли иа войну прямо из аудитории. Оставили недочитанными учебники и недописанными стихи. Нам очень хотелось учиться, но Родина сказала: «Вы нужны там, на поле битвы. Вы должны защитить свою Москву и право на учебу». Мы ушли и стали санитарами, солдатами, летчиками, партизанами, но мы твердо верили, что еще откроем свои зачетные книжки и снова будем волноваться перед экзаменами. Мы несли через все бои и невзгоды свою неизрасходованную жадность к знаниям, книге.

Я помню, как Николай Орлов — восемнадцатилетний партизан, московский рабочий — расспрашивал меня о моем институте и о профессии термиста. Он мог слушать вечера напролет рассказы Лиды Новиковой о химии, о химико-технологическом институте, студенткой которого она была до войны. Он восхищался вместе с Соней Пашуканис звучными латинскими стихами. У него была огромная тяга к знаниям, ко всему новому. Он часто говорил: «Я обязательно буду учиться», и дрался с немцами жестоко и дерзко. В последнем бою он стрелял до последнего патрона, отбивался раненым, его смерть обошлась немцам дорого. Над могилой Николая Орлова командир отряда Григорий Ильич сказал:

— Ты не успел доучиться, наш боевой друг. Но ты умер для того, чтобы в Москве могли учиться советские студенты".

Здесь я ненадолго прерву цитирование статьи и отмечу, что бывших разведчиков действительно не бывает.

В своей статье Мария назвала только тех однополчан, кому упоминание фамилии уже не могло повредить.

Мертвых.

Один из лучших романов русской литературы о той войне не случайно называется "Живые и мертвые". Эти два слова были рефреном тех страшных лет. Судьба равнодушно тасовала людей из одной категории в другую и на фронте никто не зарекался - в какой из них ты окажешься завтра.

Не случайно про живых и мертвых писали, наверное, все участники той войны, чьим голосом она звучит в нашей памяти:

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали… Проходит четвертая осень.

Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

(с) С. Гудзенко

Все три диверсанта, упомянутые Гусевой в статье, отдали жизнь за Родину. Более того - они погибли в один день и в одном бою.

О том, как это случилось, в статье не рассказывалось.

А зря.

Знакомьтесь - Николай Кириллович Орлов, место рождения - город Москва.

В статье назван "восемнадцатилетним рабочим", но на самом деле ему было 16 лет, возраст уже в "Комсомолке" подправили. В воинских документах он 1925 года рождения (Муся - 22-го), был самым младшим в отряде, за что девчонки ласково поддразнивали его "Орленком".

Новикова Лидия Васильевна, уроженка города Саратова. Студентка "Менделеевки", будущий химик.

Лиля, напротив, одна из самых взрослых в отряде, 1920 года, ей УЖЕ двадцать два. Подпольная кличка - "Кнопка", из-за маленького роста.

Один из лучших бойцов в отряде, не зря ее назначили заместителем командира второй "девичьей" группы. Две медали "За отвагу", представляли к "Красной звезде" - не дали, жадины.

Софья Евгеньевна Пашуканис. Самая молодая в "девичьей" группе, 24 года рождения. Учащаяся горного техникума.

Но если чуть копнуть биографию - открывается драма шекспировского масштаба.

Отец Сони - Евгений Брониславович Пошуканис, один из самых известных юристов Советского Союза, ведущий теоретик советского права, чьи труды переведены и признаны во всех странах.

По сути, в довоенном СССР было две ведущих научных школы права, одну возглавлял Пошуканис, другую - Вышинский. Как писал в своих мемуарах министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко: «Я часто встречал правоведов, которые хорошо знали Пашуканиса и давали ему самую высокую оценку как ученому-юристу. Знал я его и лично. На протяжении ряда лет между ним и Прокурором СССР А. Я. Вышинским существовала самая настоящая вражда. Я редко встречал людей, которые высказывались бы одобрительно о взглядах Вышинского. Зато труды Пашуканиса оценивались высоко».

Мама - тоже Софья Пошуканис, только Алексеевна, была известным историком-архивистом, возглавляла Центральный архив внешней политики.

Отца расстреляли в 1937-м "за участие в контрреволюционной террористической организации". Софье Алексеевне в том же году дали 8 лет лагерей, как члену семьи изменника Родины.

Закончившая седьмой класс Соня поступила в техникум - туда брали с 14 лет и давали стипендию, что позволило ей остаться в Москве. Младшего брата Лютика взял к себе двоюродный брат Евгения Брониславовича.

А когда началась война, дочь врагов народа Соня Пашуканис ушла на фронт добровольцем. И не в столичном штабе бумажки перекладывать.

Медаль "За отвагу" она получила за десятидневный рейд по тылам противника в районе Волоколамска, в ходе которого лично уничтожила трех фашистов.

Свои "отважные медали" Кнопка (справа) и Соня (в центре) получали одновременно, и их сфотографировал знаменитый военный фотожурналист Иван Шагин, снимок вышел в журнале "Смена".

А слева - Леля Колесова, командир первой девичьей группы. Школьная учительница и старшая пионервожатая, ставшая легендой советской войсковой разведки. Она погибнет во время очередного рейда за линию фронта. В Белоруссии, в сентябре 42-го, равно через полгода после этого снимка, добавив к своим орденам Красного Знамени и Красной Звезды орден Ленина и звание Героя Советского Союза.

А вот так пионервожатая школы № 47 Фрунзенского района г. Москвы Елена Федоровна Колесова выглядела перед войной.

Кто бы когда подумал, что из этого воздушного создания вырастет матерый диверсант-волкодав...

Две другие девушки с фото переживут ее на месяц.

Все произошло в брянских лесах 4 ноября 1942 года. Группа из девяти человек отправилась на заготовку картошки для отряда, но неподалеку от сожженной деревни Ново-Николаевка нарвалась на засаду немцев. Фашисты их явно ждали и готовились, но московские комсомольцы к тому времени давно уже не были птенцами образца ноября 1941 года.

Они грамотно заняли оборону, Костя Федоров закидал немцев гранатами, и группа начала отходить, огрызаясь короткими очередями. Но тут ранили Соню Пашуканис, "Кнопка" бросилась ей на помощь, и по ходу боя их разделили с основной группой.

Дальше - больше.

Коля Орлов поймал разрывную пулю в ногу, а его однофамилицу Таню Орлову убили сразу, она не мучилась.

"Орленка" Маша Гусева тащила на себе, но в какой-то момент он оттолкнул ее, и велел всем уходить, а он прикроет отход.

Командир группы Паша Москаленко согласился с этим решением.

Заплатив четырьмя жизнями, группа вырвалась из засады.

"Орленка" живым не взяли - когда его окружили, он подорвал себя и немцев гранатой.

На месте их гибели после войны поставили памятник-кенотаф.

Соню Пашуканис и Лиду Новикову записали "пропавшими без вести", так как их смерть никто не видел.

Поэтому в письма к родителям погибших друзей наши диверсанты вложили еще и листок со стихами, написанными Антониной Могилевской-Горьковой.

Неизбывна матери боль

И не властно время над ней.

Перед ними мы в вечном долгу

За «без вести» пропавших детей.

Не без вести пропали они,

А страну заслонили собой,

Даже имя своё не назвав,

С ходу бросились в смертный бой.

Сколько их, патриотов страны,

Грудью вставших её защищать,

Жизни отдали под Москвой,

Чтоб не смог её враг топтать!

Только после войны в немецких архивах было найдено донесение следующего содержания (перевод с немецкого): "05.11.1942 г. Усиленная разведывательная группа 707-й пехотной дивизии расстреляла в бою у Домашово (30 км северо-западнее Брянска) пятерых представителей противника, из них трех женщин, одетых в красноармейскую форму". Так была подтверждена гибель всех трех девушек.

Позже обветшавший памятник заменили, оставив прежний текст про "комсомольцев-добровольцев". Сейчас он выглядит вот так:

А вот теперь возвращаемся к письму в газету "студентки-орденоносца" Марии Гусевой.

Хочется отметить, что оно было каким-то очень... правильным, что ли. В то время газетные тексты были очень пафосными и трескучими. Я не в обиду, просто стиль тогда был такой. А здесь как-то все очень тихо и по-человечески написано.

"... Я вернулась в Москву зимой 1943 года. Первое время меня удивлял шум города, а вспышки над трамвайными проводами казались мне разрывами снарядов.

До войны я иногда думала, что нужно перейти в другой институт. Слишком часто говорили, что сталь — не дело для женщин, да и, признаться, математика и черчение трудно мне давались. Но, когда я подошла к знакомому зданию на Большой Калужской, к институту, о котором мечтала и думала в суровые партизанские будни все два года, я поняла, что никуда не смогу уйти, потому что институт, действительно, стал моим вторым домом.

Никогда в жизни не забуду этого чудесного дня: встречи с товарищами, с профессорами, с старыми аудиториями, гордость за дни, проведенные там, в отряде, за свою молодость — пусть трудную, но честную, за то, что в войне я нашла свое место. Студенты окружили меня, трогали орден, расспрашивали о ранении, о боях, и я чувствовала — может быть, это и не идет партизанке, — что сейчас заплачу от счастья. Я не умею объяснить это чувство, но каждый, кто возвращался с войны на родной завод, в школу, институт, поймет меня. Я сказала товарищам, что командование послало меня продолжать учебу.

Так я начала учиться. Снова лекции, конспекты, комсомольские собрания и студенческие вечера. Но читать газеты на лекциях по электротехнике, говорить «скучно» о технологии металлов я уже не могла. Передо мной вставали мертвые лица моих товарищей — студентов-партизан.

Я снова вспоминала строки писем из отряда: «Муся со звездочкой (так меня прозвали, когда я получила орден Красной Звезды), как ты учишься? Узнай, не вышла ли органическая химия Павлова. Напиши нам». И понимала, что слова, которые сказали мне в партизанском отряде: «Учитесь! Родине нужны образованные люди — врачи, инженеры, литераторы. Родина знает, что сейчас тяжело учиться, по это нужно!», — это были слова страны всем студентам.

У нас в институте много студентов, которые воевали или работали в первые месяцы войны на заводах, и все они сейчас учатся серьезно, понимая, что это их долг перед страной.

Мы спрашивали часто в комитете комсомола у неуспевающих студентов: «Почему плохо учишься?», и они говорили: «Потому что очень трудно!» А я думаю, что мы не имеем права говорить сейчас о трудностях. Я вспоминаю наши бои, наших ребят — простых, мужественных, умеющих умирать без стона, и уверяю вас, товарищи-студенты, что нам все же гораздо легче учиться в светлых аудиториях, чем всем, кто воюет сейчас далеко от Москвы за наше счастье.

Будем же хорошо учиться, чтобы, когда вернутся с войны наши товарищи, каждый из нас мог посмотреть прямо в их усталые солдатские лица".

И вновь у "Муси со звездочкой" слова не расходятся с делом. В те годы в институтской газете обязательно писали об итогах сессии. Процитирую один абзац из заметки "Итоги сессии по металлургическому факультету" в газете "Сталь", №27 за 1945 год:

"Инвалиды Отечественной войны заняли первое место по сравнению с другими группами студентов факультета. Из них полностью сдали все экзамены 69 процентов. Инвалиды Отечественной войны — отличники тт. Конюшкова, Яковлева, Чижова, Гусева, Михайлова, В. Исаева, Киста, Харитонова — удержали звание отличника на протяжении всего года по результатам и зимней, и весенней сессий".

Это просто люди такие были. Очень особенные люди, очень особенно относившиеся к своим словам и делам. Не случайно легендарный партизанский командир, заместитель Сидора Ковпака по разведке Петр Вершигора свои мемуары назвал "Люди с чистой совестью".

Кстати, спорт студентка Мария Гусева не бросила, и по-прежнему отстаивала честь Института стали на различных соревнованиях.

Последнее упоминание студентки Гусевой в газете "Сталь" - это фотография. Спортивным репортажем начали, им же и закончили.

Погодите! - скажите вы. - Какие соревнования? А как же ранение?

Ну, если честно, то, скорее всего, не было никакого ранения. Почти наверняка это было придумано, чтобы легендировать возвращение Муси из армии.

Дело в том, что в конце декабря 1942 года всех девушек-диверсанток вывезли на самолетах «У-2» из Брянщины на Большую Землю. И здесь им сказали примерно следующее.

Дорогие девушки! Родина очень благодарна вам за все, что вы для нее сделали, что вы пришли ее спасать в самое отчаянное время. Но теперь ситуация изменилась, все уже не так плохо и положение дел фактически выправилось в правильную сторону. В вашей помощи уже нет настоятельной необходимости. Поэтому все желающие сотрудницы в/ч 9903 могут демобилизоваться.

Все, деваньки. Сдавайте оружие, снимайте сапоги и гимнастерки, и езжайте домой, к маме. Возвращайтесь в ваши бухгалтерии, лаборатории и аудитории, там ваша помощь точно будет не лишней. А мы здесь дальше уже сами.

Демобилизовалось, кстати, не все. Аня Лаптева, например, осталась в армии. Куда ей возвращаться? Идти обратно в школу, в 10 класс? Сидеть за партой с детьми - после этих вот двух лет?

Но большинство диверсанток, конечно же, вернулись к мирной жизни - у войны все-таки действительно совсем не женское лицо, а век диверсанта недолог вне зависимости от опыта и осторожности. Пуля - она не разбирает послужных списков..

А погибшие в ноябре девчонки, получается, всего месяц не дожили.

И - да, все вышесказанное касалось только девчонок.

Парни воевали до Победы.

Вообще, конечно... Где-нибудь в Америке из этих девчонок сделали бы национальных героинь, сняли про них стопятьсот сериалов и кинофильмов, они бы были популярнее "Битлз".

А у нас они просто вернулись на заводы и в студенческие общежития, и раз в году получали от военкомата поздравления с Днем Победы. Даже к пионерам на сборы не ходили - потому что секретность и "форма два".

Но все-таки хотя бы сериал могли бы снять. Тем более, что драматургию сама жизнь прописала.

***

О жизни Марии Ивановны Гусевой после получения диплома мы, к сожалению, почти ничего не знаем.

Удалось найти только ее письмо 1975 года в Рузский филиал музея "Новый Иерусалим", хранящий память о Зое Космодемьянской, где она по их просьбе рассказывает о своих встречах с Зоей:

"С Зоей я познакомилась после возвращения с задания и при довольно необычных обстоятельствах. Наша база в то время располагалась в летних домиках между Кунцево и Одинцово в лесу. В день отдыха я отправилась походить на лыжах. При спуске с горы (а это я особенно любила и, как ни странно, люблю до сих пор) у меня лыжа зацепилась за кусты, сломалась и я здорово полетела, так, что потеряла сознание.

Когда очухалась, около меня стоял деревенский мальчик и девушка, которая и была Зоей. Она-то привела меня в чувство, предложила свои лыжи и помогла добраться до базы. Так мы познакомились.

Впоследствии мы много разговаривали, и в это время и после возвращения с очередного задания. Помнится, что она высказывала большую неудовлетворенность собой после 1-го задания, так как ей самой не пришлось делать "настоящего дела". Я ее убеждала в том, что группа задание выполнила, а для первого выхода ее участия вполне достаточно.

Я с ней не ходила в одной группе, поэтому не могу вам рассказать о ее боевых качествах. Что же касается ее облика и характера, то могу отметить ее исключительную фанатичность в хорошем смысле этого слова, твердость характера и убежденность в своей правоте.

Не знаю, говорили ли вам, что она была отчаянной спорщицей, и порой переубедить ее в чем-то, что она считала правильным, было невозможно ни мне (я была постарше, т.к. 22 года рождения и пришла в отряд после двух курсов института), ни нашим ребятам.

Как видите, то, что я помню, это чрезвычайно мало и, видимо, интереса не представляет.

Я была дважды у вас в музее - один раз, когда открывали обелиск, и я возлагала венок к его подножию, другой раз просто потянуло побывать там, т. к. я нигде не выступаю о Зое. Видите, в боях с ней я не была, а написано о ней не мало и очень подробно".

И есть еще фотография 1970 года, со встречи выживших диверсантов - а они довольно долго собирались.

Мария Ивановна на ней с Михаилом Николаевичем Соколовым, бригадиром с московского завода, приведшим в диверсанты всю свою бригаду. Соколов, наверное, был самым старым курсантом "школы Спрогиса" - в 41-м ему было уже 34 года. А здесь на фото ей 48, а ему - 63.

Именно "дядя Миша", как его звали девчонки в отряде, был командиром группы в том самом рейде в тыл врага, который расстроил Зою тем, что обошелся без геройств. Как вспоминал один из его бойцов: "Командир Михаил Соколов был заботливый, и, главное, вдумчивый. Думал, прежде чем кого послать на задание, как его выполнить лучше, чтобы не засветиться. Осторожный был и везучий. Дошел в 45-ом до Берлина в составе артиллерийского полка, поставил подпись на Рейхстаге".

Смотрю на этих двух счастливых и очень красивых людей, когда-то выигравших самую страшную войну в истории человечества, а теперь живущих обычной жизнью, не требуя себе ни славы, ни почета - и могу только повторить: это были такие люди.

Обычные люди, которым выпала очень тяжелая судьба, но они ее все-таки вывезли.

Поколение, которое честно выполнило свой долг, хотя это и лежало за пределами человеческих возможностей.

Как написал ровесник Марии Гусевой, поэт-фронтовик Семен Гудзенко в стихотворении "Мое поколение":

Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

Подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

Последнее из найденных свидетельств о выпускнице Московского института стали Марии Ивановне Гусевой относится к сентябрю 1983 года. В тот год праздновали 40-летие освобождения Брянской области от немецко-фашистских захватчиков и в "партизанскую столицу Брянщины", город Дятьково, пригласили всех живых диверсантов, дравшихся в брянских лесах. Им, правда, шел уже седьмой десяток.

Приехали только трое - Павел Иванович Москаленко, командовавший группой в том злосчастном бою, Мария Ивановна Гусева и Анна Алексеевна Лаптева - та самая Аня, с которой они в декабре 1942-го сфотографировались на долгую память.

Московская девятиклассница, ушедшая на войну в 1941-м, и встретившая 9 мая 1945-го в Кенигсберге. Вот она в 1970 году.

Ну что сказать?

Надпись оказалась пророческой. Память действительно была долгой.

В этом материале я много цитировал больших и великих поэтов, но закончить хочу стихотворением партизанской поэтессы Антонины Могилевской-Горьковой, написанном через много-много лет после войны.

А «шарик» крутится. Бежит за годом год.

А круг друзей моих всё уже, уже, уже.

Я знаю: Родина без нас не пропадёт.

Но станет ей без нас намного хуже.

Ей будет очень не хватать солдат войны

С походкой гордой, твёрдой, но усталой,

Их лиц с траншеями морщин,

С рубцами от тротила и металла.

Людей, умеющих без лишних слов,

Не требуя ни скидки, ни награды

Пролить ли пот, пролить ли кровь,

Когда Отчизна скажет – НАДО!