Ворон

Представляю вам свой перевод знаменитого поэтического произведения Эдгара Аллана По "Ворон" и песню, в основу которой я заложил последние пять строф.

Слушать на youtube   Слушать на rutube

     Как-то полночью однажды, я, усталый и угрюмый, думам тяжким предавался,
     Над старинными томами челом клоня в полусне,
     Вдруг раздался стук негромкий, словно кто-то робко, лёгко
     Постучался в дверь мою, постучался в тишине.
     «Гость явился, — бормотал я, — там, за дверью, в тишине,
     Ждёт не морок, не виденье, гость — лишь им обременён».

     Ах, я помню, то случилось в день бледнейший декабря:
     Обречённые на смерть, тлели угли одиноко, оставляя призрак-след,
     Жаждал я, чтоб ночь минула; с этой скорбью пребывая
     Тщетно в книгах утешался от печали по Ленор,
     Об утраченной, прекрасной, драгоценной светлой деве. Ангелы поют — Ленор —
     Безымянна здесь с тех пор.

     Шелковистый и неясный пурпур занавесей грустный, шорохом
     Меня замучил, полнил непонятной жутью, неизвестной до сих пор;
     Чтоб смирить биенье сердца, долго, тщетно утешаясь,
     Сам себе я повторял: «Прочь сомнения, гость лишь это, запоздалый, у двери.
     Гость какой-то запоздалый у порога моей двери,
     И лишь тем обременён».

     Силы я собрал душою, не колеблясь и не медля —
     «Добрый Сэр, — я молвил слово, — ох, иль Мисси, извините, что молчал до сих времён,
     Сам я сонный и невнятный, стук ваш был мне не понятен,
     Так стучались робко, лёгко, что не мог я быть уверен…»
     — распахнул тут дверь я разом —
     Тьма ночная за порогом, и лишь ей обременён.

     Долго в темноту смотрел я — страх, сомненье, изумленье,
     Грезил в думах то, что смертный не осмеливался прежде;
     Но молчанье сохранялось, и во мраке всё молчало,
     Слово лишь одно раздалось: кто-то прошептал «Ленор?»
     Это я шепнул, — «Ленор!» — эхо тихо повторялось,
     Только тем обременён.

     Вновь я в комнату вернулся, вся душа моя пылала,
     Стук раздался где-то — громче — громче, чем был до сих пор.
     «Это что-то, — я промолвил, — там, за ставнями, у окон;
     Посмотрю-ка, что такое — и загадку я решу.
     Погоди-ка, сердце, тише, дай мне тайну разгадать!
     Ветра горестные стоны — вот чем я обременён!»

     Только створку распахнул я, вдруг, взметаясь и порхая,
     Будто символом ушедших, благороднейших эпох,
     Величавый Ворон чёрный на Палладу воссел важно,
     Будто трон обрёл желанный; Устремив суровый взор,
     Неподвижен, непреклонен, он застыл, как страж времён,
     И лишь тем обременён.

     Эта ониксова птица, мой печальный лик, угрюмый,
     Важным до смешного видом вдруг к улыбке обратила;
     «Хохолок ощипан, — молвлю, — но не трус, конечно, ты,
     Древний, мрачный, чёрный Ворон, странник лунных берегов!
     Молви, есть ли тебе имя среди наших берегов?»
     Изрёк Ворон: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     Изумлён я был глубоко: ясно так вещала птица,
     Хоть и мало смысла в том, что прокаркала она.
     Ведь никто не отрицает, что никто не повстречает
     Птицу над своею дверью, восседавшую на бюсте,
     Птицу иль любого зверя на том бюсте над дверьми,
     С чудным именем сиим: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     Ворон же сидел, как прежде, словно этим словом только
     Душу всю свою излил. Ни единого движенья, ни дрожания пера,
     Нет ни звука — ни намёка — тогда я едва шептал:
     «Как друзья все, он отбудет, он меня покинет тоже —
     Утром все надежды рухнут, улетучатся, как сон».
     Ворон молвил: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     Вздрогнул я, услышав это, поражён его ответом;
     «Вероятно, — тихо молвил, — жил когда-то с господином, чей удел печален был
     Так ужасен и печален, что и песнь его рыданий
     Лишь один припев имела: смерть надежды, боли стон,
     Меланхолии мотив, вновь и вновь всё тот же стон:
     «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     Но, меня увеселяя, Ворон всё сидел, как прежде,
     Я подвинул кресло ближе — к птице, бюсту и двери;
     Я в подушки опустился, отдаваясь размышленьям,
     В бархат кресла погружённый, мыслей вязь сплетал без мер:
     Что за весть принёс мне странный птица-гость забытых эр,
     Чей лишь клёкот повторяет: «Всё ушло во тьму времён».

     Так сидел я, размышляя, но ни слова не роняя
     Птице той, чей взор горящий сердце мне прожёг до дна;
     Всё сидел я, размышляя, голову на бок склоняя,
     На подушке — бархат плюшев, светом лампы озарён,
     Но тот бархат — плюше-пурпур — что светом лампы озарён,
     Вечно будет ей не тронут — всё ушло во тьму времён!

     Вдруг почудилось: струится дым незримого кадила,
     Серафимов шаг чуть слышен на ковре в ночной тиши.
     «Окаянный! — крикнул я, — Бог дарует утешенье,
     Шлёт забвенья охлажденье от страданий по Ленор;
     Пей нектар забвенья сладкий, позабудь свою Ленор!»
     Изрёк Ворон: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     «Вещий, — крикнул я, — зловещий, птица ты иль дух нечистый,
     Дьявол ли тебя направил, иль на берег шторм занёс,
     Бурей адской на сей берег, где тоска пирует вечно,
     В дом, где Ужас балом правит — молю, ответствуй, птах заклятый:
     Есть бальзам ли в Галааде? Не томи — ах — не томи!»
     Изрёк Ворон: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     «Вещий, — крикнул я, — зловещий, птица ты иль дух нечистый!
     Небом, что над нами вьётся — Богом, коего мы любим,
     Молви, встречу ль я в Эдеме ту, что душу мою гложет,
     Ту редчайшую святую, деву с именем Ленор —
     Ту ярчайшую, о ком вздыхают ангелы — Ленор?»
     Изрёк Ворон: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     «С тем простимся, птица-дьявол! — завизжал я, резко встав, —
     Прочь лети в ночную бурю, к берегам полночных стран!
     Чёрных перьев не остави, забери, и не остави следов лжи, что изрекал!
     С бюста траурного скройся! Клюв из сердца вырви, птица!
     Прочь лети, меня оставив, и не показывайся здесь!»
     Изрёк Ворон: «Nevermore — всё ушло во тьму времён».

     И сидит, сидит бездвижен, восседает непокорный,
     С бюста бледного Паллады не слетает никуда;
     Взор его горит зловеще, словно демон в нём трепещет,
     Лампа тень его разлила едким мраком на ковёр;
     И душа моя из тени, что колышется в узор, не восстанет —
     Nevermore — всё ушло во тьму времён!