Советское общество и формирование антигитлеровской коалиции

Всех приветствую!

Статья не моя. Но решил Вас познакомить с ней. 

С какой целью? Да ознакомить как простой народ воспринимал начало войны. Какие были настроения. Насколько их прогнозы оправдала история. Ну и немного, то что многие вещи не меняются со временем. 

*   *   *

В военные годы представления о внешнем мире приобретают яв­ственную чёрно-белую окраску. Мир делится на врагов, союзников и на нейтралов (нейтралы, впрочем, за редким исключением, привлекают внимание лишь в качестве потенциальных противников или потенци­альных союзников).
В массовом сознании образ союзника предстаёт в самых различных ипостасях. Наряду с позитивными представлениями часто встречаются и проявления традиционного недоверия (особенно в отношении Ан­ глии), которое лишь усугубилось в предвоенные годы.
Существует точка зрения, что в условиях тяжелейшей войны усили­лось негативное отношение к Западу. «В свете немыслимой жестокости агрессора... бледнела сталинская антикапиталистическая пропаганда.
Осознание этого трагическим образом изменило представление рус­ского народа о соседях на Западе в целом. Если страна Гёте способна на нечеловеческую жестокость, то может ли быть страна Шекспира лучше?
Отныне русские связывали представление о западной эффективности с бомбардировками мирных городов, сожжёнными сёлами, увезёнными в неволю соотечественниками, с тотальным истреблением людей. По­надобится ещё немало времени, прежде чем в генетическом коде вос­точноевропейских народов ослабнет это представление», - утверждает А.И.Уткин (1).
Конечно, нельзя исключить, что подобные настроения реально су­ществовали в огромной стране. Однако вывод историка представляется слишком однозначным и обобщающим. По крайней мере, ни в инфор­мационных материалах НКВД - НКГБ, ни в документах партийных ор­ганов, ни в опубликованных дневниках и мемуарах таких высказываний не встречается. Что же касается «восточноевропейских народов» за пределами СССР, их отношение к Америке и Англии в послевоенные годы вряд ли можно оценивать таким образом.
В одной из первых работ, посвящённых теме восприятия союзников советским обществом, утверждается: «Никаких опросов населения в СССР тогда не проводилось, но по сохранившимся воспоминаниям о войне нет оснований утверждать о наличии каких-либо расхождений общественного мнения с официальной позицией в отношении союзников» (2). Действительно, социологических опросов в современном понимании тогда не существовало, но в какой-то степени их заменяли информационные материалы НКВД, партийных и советских органов, а также доступные сейчас историкам документы личного происхожде­ния.
Основываясь на этой Источниковой базе, можно попытаться вос­становить спектр настроений, существовавших тогда в советском об­ществе по отношению к союзникам. Открытым остаётся вопрос об от­носительном удельном весе тех или иных настроений; об этом можно судить лишь по частоте упоминаний об этом в документах, отдавая себе при этом отчёт, что внимание, например, информаторов НКВД к тем или иным высказываниям далеко не всегда отражает их реальную рас­пространённость.
Тем не менее, очевидно, что общественное мнение далеко не сво­дилось к воспроизведению положений официальной пропаганды. Как будет показано ниже, существовал очень широкий спектр мнений в от­ношении союзников, от абсолютно позитивных, до резко негативных, иногда неожиданных, иногда весьма - с точки зрения современного историка - обоснованных и рациональных.
Конечно, первой реакцией на начало войны была растерянность, особенно среди людей, политикой обычно не интересующихся. Симфе­рополец Х.Г. Дашкевич 23 июня 1941 г. записал в дневнике: «Прошло почти два года поднятой немцами войны, а меня спрашивают: чей го­род Лондон? И - за нас ли Англия и Италия?» Но одновременно Х.Г.
Дашкевич подмечает и другое: «Говорят чаще всего на тему: Германия договаривается с Англией, чтобы покончить войну за наш счёт. Заявле­нию Черчилля о совместных с нами действиях просто не верят: англи­чане якобы обманывают нас». Эта запись лишний раз демонстрирует, что антианглийские стереотипы обычно лежали на поверхности даже у «обывателей», которых, по мнению автора дневника, отличало «непони­мание географических расстояний и этнографии... полное невежество в политике» (3).
Как отмечает, основываясь на ленинградских материалах, Н.А. Ло­магин, «сближение СССР с Англией и США в первые недели войны вос­принималось населением с большой настороженностью и не являлось существенным фактором в развитии настроений - война с Германией представлялась своего рода дуэлью, в которой «демократии» в лучшем случае будут играть роль честных секундантов». И далее: «Большой ин­терес к международным событиям, которые в довоенном Ленинграде скорее напоминали мечты и грёзы, нежели имели какое-нибудь реальное значение, через два месяца войны практически полностью исчез, усту­пив место насущным вопросам борьбы за выживание... По-прежнему по отношению к демократическим государствам доминировало недо­верие» (4).
Недавно был опубликован блокадный дневник ленинградского архивиста Г.А. Князева. Как отмечает В.П. Козлов, «его [Князева] по­вергают в смущение усилия советской дипломатии: с одной стороны, для любого здравомыслящего человека второй фронт против Герма­нии казался очевидно необходимым, с другой стороны, Князев не мо­жет освободить себя от беспокойства по поводу последствий союза с «империалистическими государствами» и в конце концов успокаивает себя старым ленинским лозунгом о превращении войны империали­стической в войну гражданскую для Англии, США, других капитали­стических государств» (5).
О том же писал в своем дневнике и другой ленинградец, геолог Н.С. Файнштейн в июле 1941 г.: «Оптимисты возлагают большие надежды на соглашение с Англией. Пессимисты считают его почти за ничто. Да и я не придаю ему большого значения. Зачем им лезть, если есть кому отдуваться?»(6) Любопытно, что подобный скептицизм оказался характерен, пре­жде всего, для жителей Ленинграда. Впрочем, учитывая трагическую ситуацию блокады, это и не удивительно. Как писала Е.Г. Ольденбург академику В.И. Вернадскому в феврале 1942 г., «люди так мрут, что не успевают хоронить... Говорят, будто умерло до 2 1/2 млн. Ну что же наши союзники американцы и англичане думают? Это называется раз­ве победа? Если бы армию в 1 млн. человек уничтожили, то бы об этом заговорили в газетах, а если мирное население умерло в 2 1/2 млн. - об этом молчат» (7).
Нельзя отрицать, впрочем, что скептические настроения были рас­пространены и неоднократно фиксировались и в других регионах, но все же вряд ли они столь безоговорочно преобладали в массовом созна­нии, как утверждает Н.А. Ломагин.
Уже в первые дни войны в сводках II КГБ были отмечены высказывания о том, что политика М.М. Литвинова, направленная на союз с Англией и Францией, была верной. Характерно, что подобные высказывания прохо­дили по разделу «антисоветских», одни из говоривших это был арестован (8). Очевидно, «органы» ещё не успели осознать новую международную реальность, несмотря на заявления с обещаниями помощи со стороны правительств США и Англии, прозвучавшие 22 июня. Впрочем, в даль­нейшем, особенно в 1941-1942 гг„ в таких же сводках НКВД сомнения относительно результативности отношений с союзниками, не совпадаю­щие с тоном прессы на данный день, также проходили по разряду «анти­советских». Уже в июле 1941 г. в Красноуфимском районе Свердловской области отдел агитации и пропаганды местного райкома при проведении работы с населением выявил «неправильные» взгляды на обстановку, ко­торые (вместе с пораженческими настроениями) включали «непонимание позиции Англии и Америки в отношении к Советскому Союзу» и проис­текавшее отсюда недоверие к западным державам (9). Подобные сужде­ния неоднократно высказывались и в осаждённом Ленинграде (10).
Да и об исчезновении интереса к международным событиям гово­рить не приходится. О том, какое значение придавали советские граж­дане союзу с западными державами, говорит следующий факт. В октябре 1941 г. на предприятиях г. Омска были проведены собрания, посвящён­ные итогам 3 месяцев войны. Как отмечал в докладной записке секре­тарь горкома ВКП (б), «большинство присутствующих интересовали та­кие вопросы: взаимоотношения между Китаем и Японией, позиция Тур­ции и Японии в происходящей войне, чем конкретно помогают Англия и США Советскому Союзу в борьбе с нацизмом, почему Англия активно не выступает против Германии» (11). К записке было приложено около 70 вопросов (из заданных 160, т.е. около половины), которые в совокуп­ности дают любопытную картинку «состояния умов» советского тыла начала войны.
Прежде всего, явно доминируют вопросы, связанные с внешнепо­литическими акцентами войны, складыванием антигитлеровской коа­лиции (в значительной степени это было связано с Московской конфе­ренцией трёх держав, которая состоялась в конце сентября 1941 г. и о которой сообщала советская пресса). Война между Японией и Китаем или позиция Турции, действительно, интересовали многих, но основ­ная масса «внешнеполитических» вопросов пришлась всё же на взаимо­отношения СССР с Англией и США. Более того, позиция Англии была темой для 13 вопросов, 3 вопроса затрагивали Англию и США одновре­менно, и 4 вопроса относились к политике США.

Что же интересовало в те дни омичей применительно к позициям двух союзных держав? «Почему Англия не посылает сухопутные войска про­ тив Германии?.. Почему Англия плохо помогает нам и плохо бомбит Гер­манию?.. Почему Англия не привлечет Турцию на свою сторону?.. Почему Англия не откроет второй фронт на Балканах?.. Почему Англия не выса­живает своих десантов на оккупированную зону Франции и не бьёт там Германию?» И, конечно, «чем конкретно помогает нам США и Англия...что мы платим за это наличными деньгами... [курсив наш - авт.]» (12).
И за линией фронта, у партизан, политработники отмечали явный интерес к деятельности союзников, к войне в Северной Африке, на Ти­хом океане, и, конечно, к вопросу о втором фронте (13).
Иногда задавались и самые неожиданные вопросы, демонстри­рующие интерес к нюансам межсоюзнических отношений, например, «правда ли, что Советское правительство наградило орденом Ленина архиепископа Кентерберийского» (14).
После начала войны многие вспомнили о том, что уже пришлось пе­режить народам европейских стран, в частности, Великобритании. Не­ заметно Отечественная война стала восприниматься как продолжение Второй мировой, причём СССР как бы с самого начала оказывался «на правильной стороне», выступая чуть ли не союзником Англии, её пре­емником в качестве главного противника Германии, и уж, во всяком слу­чае, товарищем по несчастью. Это ощущение образно передал в своей документальной прозе С. Кржижановский, назвавший защитные поло­ски на московских окнах «стеснительной, мешающей и солнцу, и глазу одеждой с чужого лондонского плеча». И добавил: «А там и сама война с лондонских плеч на наши» (15).
Любопытно мнение инженера Ладыженского, высказанное в августе 1941 г.: «Надо было начать войну с Германией нам, и тогда, когда Герма­ния воевала с Францией. Сейчас Англия добилась своего, она столкну­ла своего злейшего конкурента - Германию с идеологически чуждой и по мнению Англии подлежащей ослаблению Россией... Наверно Англия раньше предлагала нам воевать против Германии, тогда бы для послед­ней действительно были два фронта и мы бы победили» (16).
Пожалуй, наиболее позитивно союз с Англией и США оценивала интеллигенция. Академик В.И. Вернадский, например, 16 июля 1941 г. отметил в дневнике: «Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями» (17). В августе 1941 г. на 1-м Всеславянском митинге писатель А.Н. Толстой говорил о «могу­чей союзнице», «могущественной и свободолюбивой Великобритании» (18).

В конце 1941 г. в Алма-Ате С.М. Эйзенштейн по собственной ини­циативе перерабатывал сценарий «Ивана Грозного». В письме предсе­дателю Комитета по делам кинематографии И.Г. Большакову он отме­чал: «В Ливонской войне несколько ослабляется самостоятельная роль Польши и заостряется анти-немецкая линия... Вводятся мотивы ан­глофильства Ивана Грозного, его политические связи с Англией и Елисаветой Английской... [курсив наш - авт.]» Позднее, в письме к А.А. Жданову, С.М. Эйзенштейн подчёркивает главный вопрос - нужна ли вообще в сценарии тема взаимоотношений с Англией. Ответ на этот вопрос был получен лишь в сентябре 1942 г.: И.Г. Большаков «пореко­мендовал» практически снять английскую тему (19). Как видно, инициа­тивы в этом направлении не всегда встречали однозначную поддержку «сверху».
Порой в официальных выступлениях подчёркивалось единство дей­ствий союзников на разных фронтах - так, на антифашистском митинге работников искусства и литературы в ноябре 1942 г. композитор Д.Д. Шостакович заявил, что, «как это делают армии, сражающиеся под Ста­линградом и в Африке, должны объединить свои усилия и художники всех демократических стран для того, чтобы помочь армиям, которые завтра встретятся для окончательного разгрома гитлеризма на полях Европы» (20).
В информационных документах НКГБ были отмечены высказы­вания советских граждан о том, что речь И.В. Сталина 3 июля 1941 г. была рассчитана на завоевание симпатии в Англии и Америке, «кото­рых мы объявили союзниками». Были, впрочем, и обратные высказы­вания, например: «Надеяться на помощь Англии и Америки - безумие» (21). Подобные настроения существовали и в офицерском корпусе. Так, генерал-майор М.И. Потапов, попавший в плен к немцам, на допросе в сентябре 1941 г. безапелляционно заявил, что «русские считают Англию плохим союзником» (22).
Как отмечалось в сообщении НКВД от 20 августа 1941 г., предстоя­щее совещание представителей СССР, США и Великобритании вызвало у населения определённые опасения: «теперь можно спокойно оставать­ся в Москве, но войну мы проиграли. Теперь нами будут командовать англо-американцы. Войну мы проиграли потому, что Гитлера-то мы побьём, а результатами воспользуются Англия и Америка. А, в общем, вышло всё так, как Англия проектировала... это будет затяжная война, так как Америка и Англия не любят тратить свои человеческие ресурсы и предложат машины взамен людей... Нынешние правители Англии и США не менее опасные враги коммунизма и Советской власти, чем Гитлер, но более умные и проницательные, которые собираются не ударить нас дубинкой, как это делает Гитлер, а задушить коммунизм пушистыми перчатками, потребовав за свою помощь определённых политических и экономических уступок» (23).
В информационных сводках НКВД за август - сентябрь 1941 г. при­ водятся многочисленные критические высказывания москвичей отно­сительно межсоюзнических отношений. Писатель Н.П. считал, что «Во­йна проиграна... Рузвельт и Черчилль постараются так сбалансировать ход сражений, чтобы уложить в могилы и фашистов, и коммунистов».
Писатель М.П. считал, что «Рузвельт и Черчилль ободряют советскую власть и кое-что обещают с единственной целью: истощить обоих своих противников, заставить их сражаться как можно дольше и ожесточён­ нее» (24).
Вступление советских и британских войск в августе 1941 г. в Иран вызвало следующие комментарии: «Наконец-то нашёлся фронт, с ко­торого мы можем получать победные сводки.... Самое же главное - проделали всё это в союзе с Англией, спрятавшись за её спину. За Англией не страшно... Англичане уже одурачили СССР после всту­пления английских войск в Иран. Они держат под ударом Баку, кото­рый раньше или позже будет у нас отобран. Сейчас англичане нами командуют, они добились полностью того, о чём мечтали два года тому назад» (25).
В соответствии с жанром информационных материалов НКВД, нега­тивные отклики в них преобладали. Так, драматург А.Д., писатель П.П., артист С.Г. и художник А.С. считали, что, «завоёвывая Иран, мы капиту­лируем в угоду Англии. Это глупая авантюра, даже сама нота списана с гитлеровских нот Дании и Норвегии. Что мы заработаем на этом? Войну с Турцией и Афганистаном. Англии это выгодно, но нам вредно... Хотя оберечь Баку и необходимо, но вопрос, от кого, и кто страшнее - Гитлер или англичане? Английские войска в Иране - это опасное соседство для СССР, так как англичане народ хитрый, продажный, и сами целятся на бакинскую нефть».
Впрочем, встречались, разумеется, и позитивные отклики: «Сообще­ние об Иране создаёт большой психологический подъём, поскольку это крупное активное наше выступление... Занять северную Персию совер­шенно необходимо, так как надо обезопасить бакинскую нефть... Важно, что этот акт совершён вместе с англичанами - гарантия перед мировым общественным мнением» (26).
Иногда сама необходимость создания антигитлеровской коалиции подвергалась сомнению.

23 июня 1941 г. А.П. Остроумова-Лебедева записывала в дневнике: «Утром была речь Черчилля. Англия обещает нам помогать деньгами и техникой... Мне, лично, их помощь кажется не очень существенной. Ис­тощённый, утомлённый народ. Да и многие примеры их помощи: Фран­ция, Греция, Югославия... Неужели развязавшаяся война между нами и Гитлером вызвана коварной политикой Англии?.. Неужели это есть ре­зультат... политики «коварного Альбиона»? Неужели это они натравили разъярённого дикого быка - Гитлера на нашу страну?» (27).
В докладной записке А.П. Берия, поданной И.В. Сталину в сентябре 1941 г., приводились следующие слова одного из работников Наркома­та среднего машиностроения: «Я не хочу, чтобы в результате войны по­бедителями оказались Англия и Америка, потому что в верхних слоях опять будут евреи, так как Америка - еврейская страна, и она старается, чтобы в России господствовал еврейский капитал. Пусть лучше владеет Россией Германия и Гитлер» (28).
Подписание США и Великобританией Атлантической хартии (29) вызвало следующий комментарий московского режиссера П.: «Согла­шение между Рузвельтом и Черчиллем без нашего участия доказывает, что мы только орудие в их руках. Англия добилась своего, мы своей пло­хой дипломатией и политикой получили разгром, а Англия снова вер­шит судьбами мира...» (30).
Есть свидетельства того, что союз СССР и демократического Запа­да негативно оценивался представителями интеллигенции и по другим, противоположным мотивам. Это было связано с их резко отрицатель­ным отношением к советскому строю как таковому. Например, исто­рик С.Б. Веселовский записал в дневнике 20 января 1944 г.: «К чему мы пришли после сумасшествия и мерзостей семнадцатого года? Немецкий и коричневый фашизм - против красного. Омерзительная форма фа­шизма - в союзе с гордым и честным англосаксом против немецкого национал-фашизма» (31).
Более развёрнуто эта точка зрения изложена в дневнике Л. Осипо­вой, оказавшейся на оккупированной территории и сотрудничавшей с немцами. В феврале 1942 г. она отмечала: «Всё упорнее идет шепоток, что союзники, американцы и англичане, оказывают громадную помощь большевикам...» А примерно через год, в январе 1943 г., последовал та­кой комментарий: «Какое несчастье для русского народа, что ему при­ходится ждать помощи от немцев, а не от настоящих демократических народов. Но эти демократические народы усиленно помогают больше­викам, предают русский народ на издевательство и уничтожение. Неу­жели они не понимают, какую петлю они готовят на свою собственную голову?.. Говорят, что они понимают только свою выгоду. И этого нет. Всякому русскому колхознику ясно, что выгоднее было бы дать немцам разбить большевиков, а потом вместе с Россией разбить немцев» (32).
Характерно, что помощь союзников здесь явно расценивается как ре­ шающий фактор в ходе войны.
Достаточно распространённым, и среди сторонников, и среди про­тивников антигитлеровской коалиции, было скептическое отношение к мотивам поддержки, которую союзники оказывали (или обещали ока­зать) СССР. Практически никто не сомневался, что союзники заботят­ся, прежде всего, о собственных интересах. Как вспоминает известный философ А.А. Зиновьев, «мы знали о том, что западные страны вроде Англии, Франции и США гораздо больше боялись победы гитлеровской Германии, чем нашей... Мы были уверены, что страны Запада, враждую­щие с Германией, рано или поздно присоединятся к нам в борьбе с Гер­манией и помогут нам разгромить её» (33). Московский журналист Н.К.
Вержбицкий в ноябре 1941 г. записал в дневнике: «США, сбросившие фиговый листок нейтралитета, помогут во имя спокойствия и неверо­ятных гешефтов» (34).
Вместе с тем, для большинства была характерна уверенность в эко­номической мощи союзников, их превосходстве в ресурсах, особенно с учётом возможностей СССР (35). Как отмечал по поводу показаний пленных советских офицеров сотрудник «бюро Риббентропа» Г. Хильгер в августе 1942 г., «генерал Власов и особенно полковник Боярский (36) в своих высказываниях преувеличивали военные и экономические возможности США и Англии. Эти представления являются пря­мым следствием соответствующей советской пропаганды. По­казательно, насколько интенсивно она способна воздействовать даже на критически настроенных людей [курсив наш - авт.\» (37).
Характерна убеждённость немца в том, что представления достаточно осведомлённых офицеров, занимавших в Красной армии высокие ко­мандные должности, о превосходящем экономическом потенциале со­юзников объясняется исключительно пропагандой.
Впрочем, одной уверенности в экономической мощи США и Вели­кобритании было недостаточно. Разноречивые отклики вызвал доклад И.В. Сталина 6 ноября 1941 г., где он впервые говорил о реальной по­мощи союзников. Наряду с удовлетворением и надеждами на скорое открытие второго фронта были и такие оценки: «Сталин теперь откры­то расписался в полном бессилии СССР в войне с Германией. Из до­клада следует понимать, что теперь всё зависит от помощи Америки и Англии» (38). Но и это вызывало сомнения: «Надежд на действенную помощь Англии и США никаких нет, и если наше правительство верит в это, то результаты этого легкомыслия будут хуже, чем после договора с Германией» (39).
Даже вступление в войну США было воспринято неоднозначно. 10 декабря 1941 г. в блокадном Ленинграде И.Д. Зеленская записала в дневнике: «Вчера по радио - война между Японией и Америкой. Эта дьявольская война разливается как океан. Является страх за дальнево­сточный фронт, за доставку американского вооружения. А с другой сто­роны, может быть и лучше, как широко вскрытый нарыв» (40).
В информационной сводке НКВД от 13 декабря 1941 г., специально посвящённой этому сюжету, приводились сведения о высказываниях учёных, преподавателей высших учебных заведений, артистов, кон­структоров, инженеров, врачей, причём высказывания эти были весьма противоречивыми: «Вступление Японии в войну - крайне неблагопри­ятный факт для СССР, так как этим затрудняется доставка материалов из США... Война Японии с Америкой ускорит гибель Германии, мы опять выкарабкаемся на поверхность... Японо-американская война нас не за­денет, а лишь облегчит положение на Западном фронте... Объявление Японией войны США и Англии -кульминационная точка войны, по­ следний козырь гитлеризма... Нет никакого сомнения, что Япония будет раздавлена Америкой, но одно отрадно, что Америка, которая привык­ла обогащаться за счёт войны других стран, сама сейчас отведает вкус войны... После окончания её мир должен выглядеть по-другому. Герма­ния вряд ли останется, как государство, а от Японии, если Америка и Англия активно включат­ся в войну, только щепки останутся... Возникнове­ние войны между Япони­ей, Америкой и Англией - событие огромной важ­ности. Эта война устра­няет возможности воз­никновения для нас Даль­невосточного фронта и обеспечит укрепление военного сотрудничества между СССР, Англией и Америкой» (41).
Подписание англо­ советского и американо-советского соглашений в мае - июне 1942 г. вызвало следующие комментарии: «Договору с Америкой нельзя придавать существенного зна­чения, так как он составлен в крайне запутанных выражениях и преду­сматривает главным образом выгоды Америки, а не интересы СССР...
Договор означает предоставление американским банкирам концессий, а стало быть, и расширение частной инициативы внутри Советского Со­юза... В нашей смертельной борьбе против Германии у нас нет другого выхода, чем этот тесный союз с Англией, но боюсь, что договор всё же более выгоден Англии, чем нам. Англия основательно связывает нас по рукам и ногам не только на время войны, но и на послевоенное время...» (42).
Наибольшие опасения в качестве союзника вызывала Англия. Уже в октябре 1941 г. Н.К. Вержбицкий записал в дневнике: «На нас обруши­лась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках ис­куснейших организаторов. А где английская помощь? А может быть, ан­глийский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов? Весь мир знает, как тонко умеет «англичан­ка гадить»...» (43).
В записной книжке писателя А.И. Пантелеева (44) за 1942 г. сохрани­лась такая запись: «С первых дней мировой войны 1914 года в Англии стал популярен, стал крылатым циничный лозунг: «Англия будет драть­ся до последнего русского солдата». Не вспомнилась и не пришлась ли по душе эта милая шутка отцов выросшим и возмужавшим деткам?» (45).
По свидетельству А. Верта, в СССР в 1942 г. постоянно «делались нелестные сравнения между отчаянным сопротивлением русских в Се­вастополе и «малодушной» капитуляцией англичан в Тобруке», выска­зывалось убеждение, что «англичанам верить нельзя» и так далее (46). В военном дневнике известного историка Б.Г. Тартаковского за сентябрь 1942 г. сохранилось упоминание о некоем командире, который во время боя кричал немцам «Это вам не Англия!» (47) В ноябре 1944 г. старший лейтенант А.И. Шур писал К.Е. Ворошило­ву: «Вся история подтверждает, что Англия (оплот капитала) и СССР совместно жить не могут и не будут. Либо задушат в открытом бою, либо медленную смерть изобретут» (48). Отношение к Англии ярко вы­разилось и в вопросе, заданном в Архангельской области летом 1944 г.: «На протяжении многих десятилетий Англия проводила политику про­тив России, а в послереволюционные годы являлась одним из главных организаторов и участников интервенции против Советской страны. Можно ли быть уверенным, что теперешний союз СССР с Англией яв­ляется достаточно прочным» (49).
Конечно, встречались и иные высказывания. Так, некий писатель в сентябре 1941 г. говорил: «Политическим идеалом является Англия. Черчилль - идеал вождя» (50). Сравнения советских лидеров с Черчил­лем в пользу последнего неоднократно фиксировались и в блокадном Ленинграде (51). В частности, применительно к Черчиллю, отмечалось его мужество, готовность, как лидера нации, взять на себя ответствен­ ность за военные неудачи английской армии (52).
В дневнике академика В.И. Вернадского сохранилась любопытная запись за 1942 г.: «М.Ф. Андреева думает, что Черчилль должен считать­ся с большим влиянием консерваторов - «английских фашистов». Это возможно - но мне кажется это сейчас не должно отвечать реальности.
Насколько я могу представлять себе настроение англичан - это едва ли реальное представление. Я думаю, что правящая господствующая груп­па и общественное мнение Англии с самого начала войны 1939 года так глубоко поняли происходящее, что колебания в помощи могут происхо­дить только из неуверенности в имеющихся в распоряжении англ, пра­вительства военных сил - их мощности. Но это невероятно. Наоборот, надо ждать их выступления в ближайшие дни» (53).
Отношение к Америке было, в общем, иным. «За годы войны жители страны Советов поверили в настоящую, а не временную дружбу с аме­риканским народом. Воины и труженики тыла отдавали им заслужен­ное предпочтение перед другими союзниками. Американцы выполняли обязательства по оказанию помощи Красной армии, успешно воевали на Тихом океане и в Северной Африке, освободили Италию от фаши­стов, одержали важную победу над немецкими войсками в Арденнах» - подчёркивает, например, В.Ф. Зима, несколько идеализируя ситуацию (54). На самом деле, конечно, и отношение к Америке на протяжении всей войны оставалось двойственным.
В частности, своеобразным напоминанием о пропаганде и утвердив­шихся массовых стереотипах предвоенных лет служили довольно рас­пространённые высказывания о том, что «для американцев и англичан одинаково ненавистен гитлеризм и коммунизм», что «Англия изменит нам и воевать придётся долго - пока не ослабнет и Советский Союз и Германия, тогда Англия и Америка продиктуют свои условия и нам, и Германии», что, наконец, «у нас такие союзники, которые в одинаковой степени ненавидят и Германию, и Советский Союз» (55). И вполне ло­гичными выглядели следующие опасения: «Не может ли получиться так же с Англией и Америкой, как получилось с Германией, которая была в дружественных отношениях с нами и в то же время вероломно напала на нас?» (56).
Недавно были опубликованы документы о слухах, которые немецкие спецслужбы планировали распускать на оккупированной территории. В секретном циркуляре немецких оккупационных властей от 28 февраля 1943 г. приводились образцы таких слухов. Некоторые из них напря­мую затрагивали отношения СССР с союзниками, например: «Рузвельт прислал Сталину телеграмму, в которой он его настоятельно предостерегает от продвижения вперёд, так как немцы хотят заманить русских в ловушку. Если Сталин не последует этому совету, Рузвельт угрожает приостановить поставки для России и заключить сепаратный мир с Гитлером... Черчилль полетел на громадном самолете в Турцию и при­глашал туда же и Сталина, чтобы предостеречь его против дальнейшего наступления, т.к. немцы хотят его заманить в ловушку...» (57) Понятна цель распространения этих слухов; можно предположить, что какими-то путями они проникали и в советский тыл. По крайней мере, многие высказывания, которые фиксировались вдали от линии фронта, напо­минали образцы немецкой пропаганды.
Впрочем, среди населения оккупированных областей ходили и дру­гие слухи, явно не имевшие ничего общего с немецкими спецслужбами, но также расценивавшиеся советскими пропагандистами как «реакци­онные». Так, в одном из районов Калининской области весной 1943 г. распространялось имевшее явно церковное происхождение «святое письмо», в котором содержалось предсказание, «якобы написанное од­ним святым 600 лет назад, в нём предсказывается о великой войне чёр­ного орла со свастикой против красного петуха, леопарда и льва. В этой битве, в результате которой чёрный орёл займет часть земель петуха, будет в конце концов побеждён. Леопарду, сравнительно со львом, от­водится более активная роль. Население делает из этих намёков свои выводы о победе Красной армии» (58).
Очевидно, что красный петух здесь означал СССР, чёрный орёл - Германию, лев - Великобританию. А вот в роли Леопарда - вопреки всем представлениям средневековой геральдики - очевидно выступают США; представления об их более активной роли хорошо соотносятся с некоторыми намёками советской пропаганды, склонной в годы войны к американцам относиться чуть лучше, чем к англичанам. Остаётся, впро­чем, удивляться, что такие нюансы, ясные далеко не всем и на советской территории, схватывало массовое сознание людей, оказавшихся в ок­купации. Возможно, роль сыграли и описанные выше, укоренившиеся в предвоенные годы стереотипы, в соответствии с которыми Англия традиционно представала в роли одного из основных врагов России/СССР, а вот отношение к США было заметно лояльнее. Порой в обыденном сознании образ союзника сливается с образом врага:
Ты, Германия и Англия, Чего наделала!
Мою буйную головушку Без дроли сделала!
Ты, Германия и Англия, Давайте делать мир!
По последнему милому Всё равно не отдадим! (59)

 Характерно высказывание из дневника школьницы Зои Хабаровой, который она вела в оккупированном Крыму: «Хочу увидеть другие страны. Хочу в Германию, Францию, Англию. Немцы млеют от востор­га, вспоминая свою родину. Мопассан так точно описывает Францию, Париж. Диккенс! Конан Дойль! Мне кажется, что я там уже побывала» (60). Комментируя это место в дневнике, С.С. Секиринский справедливо отмечает: «Ностальгические рассказы уставших от войны солдат и чте­ние зарубежной классики, дополняя друг друга, рисовали для девушки новый мир, перед которым ожесточённости и конфронтации военного времени, если не стушевывались совсем, то всё-таки отступали на за­дний план. Характерно в этом плане и Зоино восприятие стран Запада - без деления их на противников и союзников СССР в идущей войне» К1).
Уже в декабре 1944 г., по поводу уступок, сделанных союзниками СССР в польском вопросе, один из поляков, жителей Вильнюса, гово­рил: «Если бы не Англия, то нынешней войны не было бы и Польша не воевала бы, а теперь Англия, втянув Польшу в такую войну, делает всё, что потребует Советское правительство» (62). Другими словами, ответственность за начало войны связывалась в сознании части советского общества не только с фашистской Германией, но и с Англией.
Многие западные дипломаты и журналисты склонны были считать, что простые люди гораздо более позитивно относятся к Западу, чем официальные власти. Это постоянно подчёркивается в книге Баргхорна, который даже озаглавил один из её разделов «Русский народ: ахил­лесова пята Кремля», имея в виду как раз отношение к Западу, в част­ности, США. Однако и архивные материалы, и свидетельства многих современников говорят о том, что ситуация была намного сложней. По словам того же А. Верта, отношение к союзникам со стороны населения временами было намного более прохладным, чем отношение властей. «Обычно предполагается, что добрый русский народ настроен гораздо больше в пользу Запада, чем его правительство. В тот момент наблюда­лось обратное», заключает он, имея в виду 1943 г. (63) Это было связано в первую очередь с ожиданиями второго фронта (64).
Помимо второго фронта, ещё два конкретных аспекта отношений с союзниками были зафиксированы в массовом сознании военного времени. Это тема ленд-лиза, поставок продовольствия, снаряжения, военной техники. И кроме того - осмысление перспектив, которые от­крывал на будущее сам факт возникновения антигитлеровской коали­ции (65).
                                                                                                   •  •  •
В ходе войны 1939-1945 гг. в представлениях о союзниках прослеживается определённая динамика. Сначала - отсутствие чётких представлений о том, кто, собственно, является, врагом, и кто союзником. Затем, после 22 июня 1941 г., роли определились. Но в отношении к союзникам преобладало недоверие, вызванное как предшествующим историческим опытом и советской довоенной пропагандой, так и прежде всего задержками с открытием «второго фронта».
Постепенно, однако, по мере нарастания поставок по «ленд-лизу», результат которых начал ощущаться начиная с 1943 г. и на фронте, и в тылу, и в связи с активизацией военных действий союзников в Северной Африке, в Италии, и особенно после высадки союзников в Нормандии в июне 1944 г. отношение к ним постепенно улучшалось.
Сам факт создания и сравнительно успешного функционирования коалиций позитивно расценивался обществом в ходе обоих мировых войн не только с точки зрения более успешного ведения войны. Действенный союз с «западными демократиями» расценивался как предпосылка дальнейшей демократизации внутренней жизни в СССР и одновременно - как подтверждение высокого международного статуса страны.
И вместе с тем в ходе Отечественной войны (как и в ходе Первой мировой) существовало меньшинство, желающее поражения собственному правительству и в связи с этим негативно оценивающее сам факт существования союза... Достаточно сравнить взгляды на политику Англии, Франции, США революционеров, выступавших за «превращение империалистической войны в гражданскую» в годы Первой мировой войны, и убежденных противников Советской власти - в годы Второй мировой войны.

Голубев Александр Владимирович