Дискуссия с переводчицей Марией Елифёровой по поводу детлита с насилием

МЕ: Чо уж мелочиться, давайте тогда детям читать жития мучеников - 200 лет назад читали, и ничо. У Чуковского в "От двух до пяти" классно про это рассказано - что читали детям несколько веков назад (и сколько там было насилия). ЗЫ: для несчитывающих сарказм - да, детская литература и вообще литература имеет свойство устаревать. В том числе такая, которая некоторое время считалась бессмертной классикой. Уверена, что от детской классики 19 - начала 20 века у любителей ругаться словом "снежинки" волосы бы встали дыбом (загуглите "Стёпка-растрёпка" или "Макс и Мориц").

НБ: Жития мучеников давали читать детям лет 1700 подряд, а если присовокупить, например, книгу Маккавейскую -- то более 2000 лет подряд. Впрочем, и розгами во всё это время детей учили, включая наследников престолов великих держав. У злого доктора Лукьяненко волосы стали дыбом аж в вегетарианском 2008 году от "Одолеем Бармалея" (Чуковский, 1943). И даже в наши дни Лукьяненко пришёл в ужас от предложений Красовского насчёт "Плыве кача". А добрейший доктор Комаровский приветствовал перевод "Одолеем Бармалея" на украинский (он украинским владет слабо) в 2022 году. Хотя сам Чуковский ещё в 1912 так нападал на Чарскую: Особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной: «Мощный Двуглавый Орел», «Обожаемый Россией монарх» — это у нее на каждом шагу, и не мудрено, что унтеры Пришибеевы приветствуют ее радостным ржанием, а какой-то Ревунов-Караулов отдал даже такой приказ:

«Книга г-жи Чарской должна быть приобретена в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение... с кавалерией».( «Задушевное слово», 1912, № 20.)

Как жаль, что в японскую войну кавалеристы не читали Чарской! То-то натворили бы подвигов! Недаром Главное управление военно-учебных заведений так настойчиво рекомендует ее в ротные библиотеки кадетских корпусов: ее книги — лучшая прививка детским душам казарменных чувств. Но неужто начальство не заметило, что даже свое ура изготовляет она по-машинному:

«Русские бежали по пятам, кроша, как месиво, бегущих»,— пишет она в «Грозной дружине».

«Красавец атаман ни на минуту не переставал крошить своей саблей врага».

«Началось крошево...»

«Удалая дружина делала свое дело, кроша татар направо и налево».

Только и знает, бедняга, что «крошили», «кроша», «крошить»,— зарядила одно, как граммофон. Так что хоть и читаешь: «ура», а чувствуешь: «трижды наплевать». Мертвая, опустошенная душа! И когда дошло до того, что христолюбивое воинство ночью «искрошило» беззащитных спящих, она пролепетала с институтской ужимкою:

«Сладкое чувство удовлетворенной мести!»

И, умиляясь, рассказала детям, как один христолюбивый воин поджаривал «иноверцам» пятки, собственно, поджаривал не сам, а только приказал, чтобы поджарили; сам же отошел и отвернулся, и оттого, что он отвернулся, Нарекая растроганно (но не совсем грамотно!) воскликнула: «Великодушная, добрая душа!»

Институтскую бонбошку нужно иметь вместо сердца, чтобы дойти до такого тартюфства! (конец цитаты)