Текущее. Работа над впроцессником

Из важного (или просто примечательного -- как посмотреть).

Несколько дней уже я прибегаю к помощи ChatGPT. Нет, упаси боже, я не прошу его писать текст. Я лишь выпытываю у него матчасть (которую потом непременно перепроверяю). Ну и спрашиваю его мнения относительно свеженаписанных кусков. Правда, он мне всегда льстит в ответ. Но, говорят, иногда отзывается и по делу. Так что пусть.

А пока кусок написанного. Стихотворные вставки -- вольный перевод фрагментов валлийской народной песни.

Пламя над башней почти совсем померкло, и вокруг опять стемнело. Тише от этого, однако, не сделалось. Драка возле сарая явно продолжалась: оттуда по-прежнему доносились взбудораженные голоса и звуки ударов. Правда, прекратился отчаянный рык, только что сильно напугавший Серен. Зато теперь громко кричала девушка. Серен почти сразу же узнала голос Фи и очень удивилась. Вот уж никогда бы она не догадалась, что эта молчаливая и вроде бы весьма благовоспитанная ирландка знает так много ужасных гаэльских ругательств!

А тем временем Илет стояла на большом валуне и пела – не только красиво и проникновенно, но еще и очень громко.

– Меня, о Лиза, не забудь,

Ты проводить в последний путь, –

старательно выводила она нежным голосом к ужасу опешившей Серен.

– Я на одно надеюсь лишь:

Что ты могилку навестишь...

Наконец допев последний куплет, Илет шумно выдохнула и закашлялась.

– Ну вот и всё... – объявила она чуть погодя с облегчением в голосе. – Теперь посмотрим, что из этого выйдет!

Серен, к тому времени уже немного опомнившаяся, испуганно повернулась к ней и перекрестилась.

– Илет, ты с ума сошла – такое петь... – запинаясь, проговорила она. – Накличешь еще беду!

– Куда уж больше-то? – буркнула Илет в ответ. – И вообще, отстань: я знаю что делаю!

Вздохнув про себя, Серен покорно кивнула. Ну так а что ей еще оставалось: не спорить же с дочерью аннонской ведьмы! Однако зачем той понадобилось петь посреди ночной пустоши, да еще и столь неподходящую песню, так и осталось для нее загадкой. Вот если бы Илет, подобно Немайн-Хранительнице, пропела боевой гимн, вселяющий ужас в сердца врагов, – это было бы понятно. А «Прекрасная Лиза» – она-то тут при чем? Что толку от этой песни, очень печальной и очень мирной, во время жуткого побоища, происходящего сейчас совсем рядом? Ну не надеется же Илет растопить ею жестокие сердца пиратов!

Между тем в ночи что-то неуловимо изменилось. Серен почувствовала это сразу, но сначала никак не могла сообразить, в чем дело. А когда сообразила – аж приоткрыла рот от удивления.

Оказалось, замолчала не только Илет. Возле сарая тоже наступила тишина. Никто больше не кричал, не рычал и не сквернословил. Теперь только ветер шелестел листьями здешних странных ив, да еще со всех сторон однообразно чирикала какая-то живность – то ли птицы, то ли кузнечики.

– Илет... – пробормотала Серен ошеломленно. – Как ты это сделала?

– Аннонская волшба, – невозмутимо хмыкнула та в ответ.

 

* * *

 

Знал бы кто-нибудь, каких усилий стоила Илет эта ее невозмутимость! На самом деле она и сама была изумлена тем, с какой легкостью ее «Прекрасная Лиза» угомонила яростную драку. То есть действовала-то Илет, конечно же, не совсем по наитию, но и никакой аннонской волшбой тоже не пользовалась. План, наскоро придуманный ею, был невероятно прост: удивить врагов песней, отвлечь их от Уфрина и от девушек – а там уж будь что будет. Авось хотя бы кто-нибудь воспользуется случаем и если не победит, то хотя бы сбежит! Ну а над выбором песни Илет и вовсе не размышляла: что на язык пришло, то и затянула. И, похоже, не прогадала: остановила побоище. Вот только надолго ли? И что ей делать дальше – еще одну песню запевать?

– Илет, миленькая!.. Они что, теперь совсем успокоились? – долетел до ее сознания восторженный голосок Серен. – Какая же ты умница!

Опомнившись, Илет обернулась. Отыскала Серен глазами. Увидела расплывчатое пятно белого платья, но лица в темноте, разумеется, не разглядела. Однако воображение со внезапной легкостью нарисовало ей и округленные от изумления глаза с длинными распахнутыми ресницами, и разрумянившиеся щечки с ямочками, и чуть приоткрытый рот с пухлыми, как у младенца, губами. И образ этот оказался настолько нелепым и неуместным именно сейчас, посреди ночной пустоши, что Илет не удержалась и негромко хихикнула. Тотчас же, смутившись, она испуганно прикрыла рот рукой. «Я же совсем тихо, – попыталась она себя успокоить. – Наверное, она и не услышала!»

Но Серен услышала. И немедленно откликнулась.

– Ты что, миленькая?.. – растерянно пролепетала она.

– Да я так, – поспешно отведя руку ото рта, невозмутимым голосом откликнулась Илет. – Не бери в голову!

 

* * *

 

– Хорошо поет, – произнес Уфрин дрогнувшим голосом.

– А то!.. – рассеянно откликнулся гигант. И, тут же опомнившись, яростно рявкнул: – А ну цыц!

В тот же миг он рывком заломил пленнику руку еще сильнее.

«Цыц», конечно, не сработало: наоборот, Уфрин жалобно вскрикнул.

– Заткнись, подхвостье Иблисова слона, – буркнул в ответ гигант со злостью.

И тут Уфрин оторопел. Меньше всего он ожидал услышать такое от полудикого атласского горца! Нет, ругаться жители гор, конечно же, умели и любили – уж в этом-то Уфрин за свою жизнь успел убедиться не раз. Но чтобы они при этом поминали Иблисова слона, хтоническую нечисть последователей нечестивой Саджах, – такого на его памяти не бывало еще никогда!

– Ты что, «колёсник?» – вырвалось у него непроизвольно.

Пожалел о своем вопросе Уфрин сразу же. Гигант снова рванул ему руку вверх, на сей раз едва не достав до самого затылка. Непроизвольно Уфрин скрючился – и взвыл от острой боли, словно острым копьем пронзившей его плечо. Что-то противно хрустнуло, и тотчас же перед его глазами полыхнули белые искры – пожалуй, даже еще более яркие, чем недавняя вспышка на башне.

А еще через мгновение гигант отпустил руку Уфрина, и тот, не устояв на ногах, беспомощно рухнул на колени.

 

* * *

 

Немного постояв рядом со скорчившимся на земле щуплым бородатым парнем, Идигер брезгливо поморщился и побрел прочь. Окажись тот чужеземцем – скорее всего, он повел бы себя иначе – как учили в общине свидетелей Четверых. Но парень оказался из «маслоголовых».

Таким позорным именем – «маслоголовыми» – Идигер называл тех своих соплеменников, кто изо всех сил старался быть римлянином: изменил себе имя, носил неудобную городскую одежду, стриг волосы на чужой лад и даже невесть зачем пачкал их пахучими зельями. Были все эти занятия, конечно же, глупыми, унизительными и недостойными истинного амазига: римлянами «маслоголовые» все равно не становились, а от своего народа отпадали. Этот-то парень хотя бы не сбрил себе бороды и еще помнил свой язык, а в прибрежных городах Идигеру не раз попадались и такие, с позволения сказать, амазиги, что вообще позабыли и род свой, и обычаи. А ведь сказано Всевышним через уста Реуила, величайшего из Четверых: «Храните обычай матерей своих и отцов!»

Так что никакой помощи парень, разумеется, не дождалcя – ну так какое отношение к себе заслужил, такое и получил. К тому же Идигеру и самому не помешала бы помощь: проклятый мальчишка все-таки зацепил его руку ножом! Впрочем, царапина на его запястье была, конечно же, сущим пустяком по сравнению с перебитой рукой Амекрана. Перебитой не чем-нибудь, а камнем, пущенным из пращи всё тем же мальчишкой!

Вот с мальчишкой-то Идигер сейчас и намеревался расквитаться – за все его провинности разом. А в том, что тот никуда не денется, он не сомневался. Попробуй-ка сбеги, когда у тебя руки и ноги связаны крепкой веревкой!

Оставив «маслоголового» лежать среди колючек и полыни, Идигер уверенно направился к сараю. В темноте он и без того всегда видел хорошо – недаром имел среди приятелей прозвище Сова, – а сейчас ему еще и подсвечивал дорогу огонь на башне.

Мальчишка и в самом деле по-прежнему валялся возле стены сарая. А вот Гвафа по прозвищу Бык, совсем недавно пинавший его по ребрам, куда-то исчез. Впрочем, Идигера это не слишком обеспокоило. Мужчин, так некстати объявившихся возле сарая, его компания вроде бы совсем утихомирила – а значит, настало время приступить к тому, ради чего они все сюда и явились, – к приятному общению с молодыми чужестранками. Ну а Бык, видимо, уже не терял времени!

Сам Идигер сейчас к чужестранкам не спешил. Не потому, что не хотел. Просто его одолела злость – настолько, что оказалась сильнее похоти. «Отпинаю мальчишку как следует – по ребрам, по почкам, по печенке – а там и к девкам можно!» – предвкушал он, подходя к распростертому на земле телу. Между тем мальчишка продолжал безмятежно лежать, выводя Идигера из себя своей отчаянной невозмутимостью.

– Ну что? – прошипел Идигер, остановившись от тела в полушаге. – Валяешься? Сейчас ты у меня запрыгаешь!

Окажись на месте мальчишки он сам – уже молил бы о пощаде. Но тот даже не шевельнулся, так и остался лежать овечьей тушей. И не издал ни звука.

Тут Идигер насторожился.

– Эй! – окликнул он мальчишку. – Ты глухой, что ли?

И снова не дождался ничего в ответ.

«Неужто сдох?» – поморщился он с досадой. Не хватало еще, чтобы ублюдок таким простым способом избежал заслуженной кары!

Чуть подумав, Идигер осторожно дотронулся до тела ногой. И тут же испуганно отскочил.

Тела под его ногой не оказалось. Была лишь пустая одежда, никчемный ворох тряпья.

Идигер выругался. Затем от души пнул тряпку, вложив в нее всю нерастраченную злость. И внезапно уловил за спиной тихий, но отчетливый шорох.

А еще через мгновение на его голову обрушилось что-то очень тяжелое и очень твердое.

Последнее, что услышал Идигер, теряя сознание, был испуганный, дрожащий девчоночий голосок:

– Ой!..

 

* * *

 

– Фи, что там?.. – Брид приподнялась на локте, задрала голову.

Как ни странно, даже слабенького огонька, всё еще светившего на верхушке башни, Фионе сейчас хватило, чтобы разглядеть лицо подруги – бледное, как у покойницы, с синяками под глазами. А может быть, ее зрение просто успело привыкнуть к темноте. Впрочем, какое это имело сейчас значение?

– Что со Здравко? – настойчиво продолжила Брид. – Этот... туземец его всё еще бьет?

На этот раз Фиона поняла вопрос сразу.

– Унялся вроде бы, – ответила она, не раздумывая. – Торчит, как менгир посреди пустоши.

– Слушает, наверное, – откликнулась Брид загадочной фразой.

Сначала Фиона не поняла. Переспросила недоуменно:

– Что слушает?

– Песню, – пояснила Брид. – Слышишь? Илет «Лизу» поет.

Всё еще недоумевая, Фиона прислушалась. И не поверила своим ушам. Со стороны моря и в самом деле доносился знакомый голос, старательно, словно на опостылевших к концу морского путешествия посиделках, выпевавший хорошо знакомые слова:

 

Брожу-гуляю день-деньской,

А сердце полнится тоской,

И, слыша трели соловья,

Грущу по милой Лизе я...

 

– Угу, – произнесла она наконец. – Сейчас, здесь – зачем?..

– Надо Здравко вытаскивать, – вместо ответа объявила Брид.

Чуть подумав, Фиона неуверенно кивнула.

– Надо.

Она и в самом деле была согласна с подругой – правда, решительно не представляла себе, как это осуществить.

– А я не могу, – продолжила Брид. – Меня ноги не держат. Наверно, я крови наглоталась и опьянела.