Полуночная гостья. 6.14

Взгляд горящего глаза как будто гвоздями прибил нас к земле,

Отдавался в нас гложущим голодом лавовых алых полей –

Мертвых полей.

 Силы высосал сразу, сковавши усилия тел,

И никто невзначай шевельнуть даже пальцем не смел.

И тряпично-чужими, бесчувственно-чуждыми плоти холодному взгляду сдались.

Ину-ла и Шэдала упали и с лавою обнялись.

А Арнуд зарычала прощально,

А я только вздохнула печально.

Без движенья стояла, совсем не дыша,

И на холоде мелко дрожала душа.

Проклинающей, прочь прогоняющей стаи я слышала мстительный вой.

– Убирайся же, вражье отродье, иначе не быть тебе больше живой!

И в виденье я снова стремглав вырывалась в рассвет,

Снова гнал меня в небыль убийственный злобный навет,

Снова жизнь преграждала родня частоколом блестящих клыков,

И свирепо в тот миг ненавидела я, отвергала волков –

Лицемерных волков.

Память плетью хлестала меня,

Подгоняла меня,

Как наездник гонит коня –

Злой и глупый наездник больного коня.

И кружили вокруг миры,

Догорали мои костры.

Убивала безумьем обида, а боль ликовала взахлеб.

Деловито вязала дорога сгоревшие годы, как сноп.

Сколько раз мне целились в лоб –

В волчий лоб, в человечий лоб,

А теперь умираю напрасно, и жизнь прожита мною зря.

Разливается кровью, так празднично красной,

Такою прекрасной,

Мною взорванная заря,

Мною прорванная заря –

Та заря.

Ускользаю застыло к исходу. Загашен задорный азарт.

Собрала уж устало гадалка колоду засаленных проклятых карт.

Стану стоном блуждать по земле и заре,

Как тогда, в ноябре, в золотом ноябре,

Заходиться смехом –

Эхом.

А когда все виденья соврут,

Дни меня со скрижалей сотрут.

Я умру, я умру, я умру…