Полуночная гостья. 6.15

Хохот сыто катился сквозь смертную тьму.

Улыбнулась, сама не дознавшись – чему.

Может быть, остановленной суете,

Может, вмиг постаревшей мечте.

Умиранья прервал непрерывность горячий кромсающий крик.

Обернувшийся светлой стрелою, он вестника стужи достиг –

Настиг.

Мановенье предсмертья, мгновенье предсмертья, смятенье предсмертья,

Раскаленная страшная правда предсмертья…

Вдруг моргнул лишь на миг немигающий глаз

И во встрече со светлой стрелою взорвался, погас.

Корчилась реальность распадаясь,

Ядом разрушенья наслаждаясь,

И в поспешном торжестве распада

Не было следов былого лада.

Очумело очнулась в колючей и траурно-черной траве.

Недовольство звучало в ее молве.

Говорила трава непростые слова.

О нас непростые слова. 

Застоялся студеный туман в безнадежно больной голове.

И желейно дрожала, тряслась утомленная встряскою плоть,

И никак не давалась задача мне дрожь побороть.

Расплывалась полоска линялого неба неясным пятном в воспаленных глазах,

И пятно не смывала соленая злая слеза.

Мы вернулись вспять.

Мы в лесу опять,

И ничто не мешает дышать,

Как и листьям шуршать,

Как и травам шуршать,

Ветерку незаметно волчиц воскрешать.

Надо мною склонилась Сюзанна с совсем посеревшим лицом.

– Что, подруга, устала? А так-то глядишь молодцом.

Все без силы свалились, но в общем живее живых.

Приключается разная дрянь регулярно на наших дорогах кривых.

И глоток из флакона меня с потрохами встряхнул,

Потроха основательно перетряхнул.

По щеке лучик ласковый солнца тепло и игриво скользнул.

Измочалило нас, изломало.

Элунэ куда-то пропала.

Что ее увидим, я уж усомнилась.

Верно, к своим предкам присоединилась.