Не опять, а снова)

Над домом клубилась гроза. Тяжелая синяя туча зацепилась брюхом за флюгер и покачивалась туда-сюда, словно раздумывая, пролиться сейчас или подождать. Короткие вспышки молний раскаляли воздух до дрожи, и от резких порывов сухого горячего ветра нервно вздрагивала занавеска.

Все замерло, затихло в ожидании дождя. Я смотрел, как черные стрижи иглами шьют накаленное марево, и мне самому было тесно, душно в этой грозе.

– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила Леся, приподнявшись на локте с узкого дивана. – Ты стоишь так уже полчаса. Гроза не повернет назад, даже если ее гипнотизировать.

– Как мокрая соль.

– Почему?

– Не высыпаюсь.

Она рассмеялась, запрокинув голову на изящной тонкой шее. Узкая лямка черного топика упала с плеча, и, борясь с желанием прикоснуться к ее бархатистой смуглой коже пальцами, а потом и губами, и целовать-целовать-целовать эти теплые плечи, острые торчащие ключицы, мягкий загорелый живот, я бросил в нее штормовкой.

– Прекрати. И вообще – оденься. Мне скоро уходить.

– Почему? Я лучше сниму его совсем, – зеленые глаза Леси лукаво сверкнули. – Сейчас польет, куда ты пойдешь?

Молнии били уже не воздух, а меня, пронизывая этим рассветным солнцем насквозь. Стоять на полу босиком было холодно, но от повисшего в комнате напряжения кровь прилила к голове, и я резко захлопнул окно, когда очередная молния взорвала синюю тучу и хлынул ливень.

– Вот видишь, – она подкралась совсем близко, и, едва отвернувшись от окна, я очутился в мягких, но настойчивых объятиях теплых рук. – Не надо тебе никуда идти.

– Но меня на базе ждут, – последняя попытка возразить с треском обломилась о блеск ее изумрудов.

– Подождут, – прошептала Леся и прижалась губами к моим губам. Штормовка, как и ожидалось, полетела прочь.