Неписун. Как было с этим у Гоголя в Италии?

Мне показалось интересным собрать воспоминания друзей Николая Гоголя и его собственные слова о жизни в Италии. Хрестоматийный писатель преподносится в школе совсем с другой  стороны.

Для авторов АТ может быть актуальна мысль, что неписун может лечиться переменой места жительства. Страна у нас большая, можно взять творческий отпуск и уехать хоть во Владивосток, хоть в Балтийск. Про уехать еще дальше... молчу, молчу. Изучите опыт Гоголя, для начала - и решайтесь. И да прилетит к вам муза!

***
Николай Васильевич Гоголь прожил в Европе почти 10 лет, но больше всего он полюбил Италию.

"Моя красавица Италия! Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня. Я  родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра,  театр – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине. Невозможно ждать лучшего от судьбы, чем умереть в Риме."

Нехватка денег – он приехал с двумястами франками в кармане –  обязывала внимательно контролировать свои расходы. Он проживал за  тридцать франков в месяц на улице Изодоро, 17, в комнате, полной картин,  покрытых копотью, и белых статуй, пил каждое утро чашку шоколада за  четыре су, потом плотно обедал за шесть су и позволял себе маленькую  роскошь – маслянистое мороженое со взбитыми сливками, тающее во рту, в  сравнении с которым мороженое у Тортони, по выражению Гоголя, казалось  «дрянью». Несмотря на такой своеобразный режим питания, расстройства  пищеварения начали проходить. Он приписал заслугу в своем чудесном  выздоровлении оживляющему климату Италии. От столько мечтал об этой  стране, что мог разочароваться, наконец встретившись с ее ландшафтами и  народом. Но ничего подобного. Действительность моментально превзошла все  его ожидания. Все, что он воспел в стихах, когда был еще совсем юн,  ничего не зная о Риме, он повторял теперь в прозе, в письмах друзьям:

"Что тебе сказать об Италии? Она прекрасна. Она менее поразит с  первого раза, нежели после. Только всматриваясь более и более, видишь и  чувствуешь ее тайную прелесть".

Еда

Страсть писателя к гастрономическим изыскам особенно ярко проявлялась за  границей. Гоголь оценил французскую и немецкую кухни, но итальянская  превзошла их. Даже любимое им прежде мороженое из парижского кафе  «Тортони» померкло перед римским.

В Италии, когда он  обедал в ресторане, местные посетители сбегались смотреть, как он ест,  для того чтобы возбудить в себе аппетит: Гоголь ел за четверых… И  наоборот: «Бывало, зайдем мы, — рассказывал Золотарев, — в какую-нибудь  тратторию пообедать; и Гоголь покушает плотно, обед уже кончен. Вдруг  входит новый посетитель и заказывает себе кушанье. Аппетит Гоголя вновь  разгорается, и, несмотря на то, что только что пообедал, заказывает себе  или то же кушанье, или что-нибудь другое». При этом он говорил  удивленным приятелям, что «это все ничего не значит, у меня аппетита  настоящего нет. Это аппетит искусственный, я нарочно стараюсь возбудить  его чем-нибудь, да черта с два, возбужу, как бы не так! Буду есть, да  нехотя, и все как будто ничего не ел…»

 Гоголь не завтракал, ограничиваясь с утра чашкой чая, зато к обеду его аппетит было уже не унять.

В  брюхе, кажется, сидит какой-то дьявол, который решительно мешает всему…  <…> Обедаю же я не в Лепре, где не всегда бывает самый отличный  материал, но у Фалькона, — знаешь, что у Пантеона? где жареные бараны  поспорят, без сомнения, с кавказскими, телятина более сыта, а какая-то  crostata с вишнями способна произвесть на три дня слюнотечение у самого  отъявленного объедала.

 Из письма Александру Данилевскому, 31 декабря 1838 года, Рим 

Друг Гоголя, историк Михаил Погодин, вспоминал, как выглядел «легкий полдник» Гоголя в римской траттории:

“Он  садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару,  горчицы, равиоли, брокколи… Мальчуганы начинают бегать и носить к нему  то то, то другое. Гоголь, с сияющим лицом, принимает все из их рук за  столом, в полном удовольствии, и распоряжается: раскладывает перед собой  все припасы, — груды перед ним возвышаются всякой зелени, куча склянок  со светлыми жидкостями, все в цветах, лаврах и миртах. Вот приносятся  макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом. Гоголь  бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, становится в  позу, как жрец, готовящийся совершать жертвоприношение, берет ножик и  начинает разрезывать… В эту минуту наша дверь с шумом растворяется. С  хохотом мы все бежим к Гоголю. — «Так-то, брат, — восклицаю я, — аппетит  у тебя нехорош, желудок расстроен?»

" Между  тем мы подошли к дилижансу: там уже впрягали лошадей, и пассажиры  начали суетиться около мест своих. «А что, разве вы и в самом деле  останетесь без обеда?» — спросил я. «Да, кстати, хорошо, что напомнили:  нет ли здесь где кондитерской или пирожной?» Пирожная была под рукою.  Гоголь выбрал аккуратно десяток сладких пирожков, с яблоками,  черносливом и вареньем, велел их завернуть в бумагу и потащил с собой  этот обед, который, конечно, не был способен укрепить его силы".

 Из воспоминаний Павла Анненкова.

Гоголь прожил в Италии около пяти лет (с 1837 по 1842 год) и очень хорошо говорил, писал и читал по-итальянски.

Финансы

Николай Васильевич Гоголь именно в Риме написал свою бессмертную поэму «Мертвые души».

Гоголь продолжал работать над книгой урывками. Он писал в основном по утрам, стоя у своего высокого пюпитра. Очень скоро, пробивавшееся  сквозь  щели в ставнях солнце, перебранка соседей, окрики торговцев,  блеянье  коз вызывали у него желание выйти на улицу. Достаточно было  любого  предлога, чтобы он отложил перо.

Своим друзьям в Санкт-Петербурге и Москве, которые подгоняли его, прося  написать что-нибудь в их журналы, он твердо отвечал, что сейчас грех  просить его об этом. В то же время он умолял их прислать хоть немного  денег. Его финансовые проблемы усложнялись. Книги, которые он  опубликовал ранее, в России, ничего ему не приносили. Он продал раз и  навсегда все права на показ его пьесы. И когда у него совсем уже не  осталось средств, он обратился к своим римским знакомым, занимая у  одних, чтобы отдать другим. Посещая молодых художников, которые жили на  государственные стипендии, ему пришла внезапная мысль, а почему бы и ему  не воспользоваться тем же.

Он пишет Жуковскому:

«Будь я живописец, хоть даже плохой, я бы был обеспечен. Здесь в Риме около пятнадцати человек наших художников, которые недавно высланы из  академии, из которых иные рисуют хуже моего: они все получают по три  тысячи в год. Поди я в актеры – я был бы обеспечен: актеры получают по  10 000 и больше, а вы сами знаете, что я не был бы плохой актер. Но я  писатель – и потому должен умереть с голоду…Я думал, думал и ничего не  мог придумать лучше, как прибегнуть к государю. Он милостив; мне памятно  до гроба то внимание, которое он оказал к моему „Ревизору“. Я написал  письмо, которое прилагаю; если вы найдете его написанным как следует,  будьте моим предстателем, выручите! Если же оно написано не так, как  следует, то – он милостив, он извинит бедному своему подданному.  Скажите, что я невежа, незнающий, как писать к его высокой особе, но что  я исполнен весь такой любви к нему, какою может быть исполнен один  только русский подданный, и что осмелился потому только беспокоить его  просьбою, что знал, что мы все ему дороги как дети… Если бы мне такой  пансион, какой дается воспитанникам Академии художеств, живущим в  Италии, или хоть такой, какой дается дьячкам, находящимся здесь при  нашей церкви, то я бы протянулся, тем более что в Италии жить дешевле". 

Гоголь через Жуковского передал царю письмо, жалуясь на тяжелое материальное положение. В. А. Жуковский не смог получить пансион, на который возлагались такие  надежды, но, откликнувшись на просьбу Жуковского, император выслал Гоголю пять тысяч рублей.  Потом  выбил еще 3 тысячи у царя.

Освобожденный на время от денежных забот, он предается безделью без  особых на то угрызений совести. Под ласковым солнышком Рима расцветала  его «украинская лень». «Мертвые души» оставлены в покое до лучших  времен. Когда средства Гоголя вновь исчерпались, он просит в этот раз  Погодина: «Если ты богат, пришли вексель на две тысячи. Я тебе через  год, много через полтора, их возвращу». М. П. Погодин, С. Т. Аксаков и еще несколько его московских друзей не без труда собрали деньги и направили ему эту сумму.

Гоголь вернулся в Россию из-за сестер. Они оканчивали институт, и надо было устроить их будущее.

(Собрано из разных интернет источников.)