Песни об умерших детях

Сегодня, в день 165-й годовщины со дня рождения Густава Малера, я хотел бы напомнить не только об этой дате, но и 120-летии мировой премьеры замечательного сочинения великого австрийца  – его «Песнях об умерших детях» на стихи Фридриха Рюккетта. Этот вокально-симфонический цикл впервые прозвучал 29 января 1905 года в венском Музикферайне под управлением композитора, солистом был Фридрих Вайдеман -сочинение Малера сразу заняло место среди наиболее выдающихся достижений певца.

Фридрих Рюккерт, один из самых образованных и психологически тонких немецких поэтов-романтиков, был любимым поэтом Малера. Вскоре после смерти двух из своих шестерых детей Рюккерт написал сборник из 428 стихотворений о детской смерти. Из них Малер выбрал пять текстов, чтобы положить их на музыку.

Нет сведений о том, почему композитору понадобилось несколько лет на завершение сравнительно небольшого сочинения. Возможно, просто не было времени: крайне насыщенная дирижерская деятельность не оставляла ни одного свободного часа, а летние каникулы отдавались созданию симфоний. В 1902 году была закончена Пятая симфония, два лета — 1903-го и 1904-го — были отданы Шестой, «Трагической». Быть может, именно окончание «Трагической» симфонии и обусловило новое обращение к рюккертовским стихам.  «Песни об умерших детях» были начаты в 1901 году после окончания Четвертой симфонии, а последние две песни были сочинены летом 1904-го, когда Малер уже был счастливым отцом двух дочерей.  Его жена Альма не могла понять, почему в 1904 году, пока его двое детей весело играли в саду, он завершал свой цикл на стихи Рюккерта, которые тот написал на смерть своих детей: «Я, конечно, понимаю, почему человек сочиняет такие ужасные тексты, когда у него нет детей или когда он потерял детей. Но я не могу понять, как можно петь о смерти детей, если полчаса назад они были счастливы и здоровы, их обнимали и целовали!  Альма боялась, что Малер искушает Провидение.

«Сочинение, привлекшее Малера, представляет собою цикл маленьких элегических поэм, объединенный одной темой неутешного горя. Безмерная скорбь изливается в этих стихах... контрасты образов — смерти и жизни, еще безмятежного вчера и страшного сегодня, солнечного света и душевного мрака, разбитого счастья и вечно праздничной природы — воплощены с той психологической остротой, при которой сладость и горечь воспоминаний сливаются нераздельно, и кажется, самая скорбь упивается безмерностью своей глубины», — читаем в одном из отечественных исследований, посвященных Малеру.

Возможно, композитор обратился к этим стихам под влиянием Достоевского. Великий русский писатель был для Малера больше, чем просто писателем. Своим молодым коллегам он говорил: «Читайте Достоевского! Это важнее, чем изучение контрапункта!» Однажды он обмолвился, что всю жизнь писал музыку, отвечая на вопрос Достоевского «Как могу я быть счастливым, если где-то страдает другое существо?» Но самым больным для писателя, криком его души было «За что страдает дитё?» И тут, безусловно, позиции его и Малера сходны.  

Впрочем, о смерти ему не позволяла забыть вся его жизнь («Nun hab ich ewig Leid und Gramen!» - «Печаль и горе теперь со мной навеки!» - такие слова не случайно появились в его песенном цикле середины 1880-х годов «Песни странствующего подмастерья»). Биография Густава Малера словно писалась Агатой Кристи, сценарно напоминая ее повесть «Десять негритят». Круг многочисленных смертей, происходивших вокруг маэстро, был персонифицирован и конкретен. Число его родственников убывало так наглядно, что он уже в детстве просто не мог воспринимать смерть как нечто умозрительное и отвлеченно-абстрактное.

Его близкие умирали слишком часто. В семье родителей Густава Малера было 12 детей. Пятеро из них умерли уже в младенческом возрасте. Любимый брат и погодок будущего композитора, Эрнст, умер, когда ему было 13 лет. Еще один младший брат, Отто, застрелился в 25-летнем возрасте. Сестра Леопольдина умерла 26 лет от роду. Старшая дочь композитора, Путци, скончалась от дифтерии в 5-летнем возрасте. Одновременно с последней трагедией у самого Малера была обнаружена недостаточность митрального клапана (следствие частых ангин). Врачи, подчеркнув серьезность заболевания, рекомендовали ему ряд физических ограничений, из-за чего композитор почувствовал себя полным инвалидом и стал всё чаще задумываться о смерти...

Только музыка, когда он сочинял ее, могла отвлекать от всего, в том числе и от трагедий, становясь для Малера лучшим терапевтическим средством. Об этом он сам говорил так: «...это поглощает человека целиком и затягивает так глубоко, что весь остальной мир как бы перестает существовать... В такие моменты я себе не принадлежу... Создатель такого произведения испытывает ужасные родовые муки, и прежде чем в голове у него всё это упорядочится, выстроится и перебродит, он должен пройти через рассеянность, погруженность в себя и отчуждение от мира». Очевидно, что сочинительство во многих случаях играло для композитора защитную роль, становясь преградой на пути стресса. Но и этот барьер, разумеется, не мог быть абсолютно неприступным и полностью надежным. Иллюзорные попытки Малера отгородиться от проходящей так близко от него смерти с помощью музыки не делали объективное существование отнюдь не безоблачного внешнего мира и неизбежного вечного небытия менее реальным фактом.

Малер слишком рано познакомился со смертью, будучи вынужденным постоянно примерять к себе ее обстоятельства, словно репетируя ее приход для себя самого, хотя и не отдавая себе в этом отчета. Но именно это роковое соседство стало для Малера поводом к раннему запуску защитного психологического механизма. Это неприятие смерти очень заметно в «Песнях об умерших детях». Композитор наделил смерть различными масками, позволяющими «не замечать» ее очевидных ликов и принимать их за разнообразные проявления жизни. Внутренняя двойственность  распространялась и на всё содержание творчества Малера. Он сочинял поразительную музыку, в которой нередко эклектично сочетались пафос - с обыденностью, сладость - с горечью. патетика - с сентиментальностью.

Откуда взялись эти «Песни об умерших детях», пророчески написанные Малером за несколько лет до смерти его дочери? Он думал, что его музыка - о жизни, но в то же время неизменно подчеркивал, что «предпочитает артикулированное искусство неартикулированной природе». Но смерти близких Малера убирали одну за другой фигурки негритят с каминной полки его жизни. И вот уже осталось всего несколько статуэток, в том числе и его собственная. Умерла его пятилетняя дочь, и неутешительный диагноз окрасил в пессимистические цвета его собственные перспективы. Музыковеды пишут о кризисе оптимистического мировоззрения Густава Малера в последний период его творчества. 

Теперь Малер уже почти не пытался, да и не мог обманывать себя. Те оптимистические маски, которыми он когда-то наделил лик смерти, дабы попытаться жить, не задумываясь о неизбежном, больше не сулили никаких перспектив. Глаза самой смерти смотрели в прорези этих масок, и они были неумолимы. Когда же на каминной полке осталась всего одна статуэтка - его собственная фигурка, Густав Малер написал завещание, в котором он просил похоронить себя без слов и без музыки, обозначив на надгробии только имя и фамилию.

Среди вокальных циклов и сборников Малера «Песни об умерших детях» выделяются своей кажущейся одноплановостью. Как всегда, выразительным вокальным мелодиям сопутствуют не менее выразительные, рельефно слышимые инструментальные. На протяжении всех пяти номеров господствует одно настроение — безутешная скорбь и отказ принять смерть.

Медленна и сосредоточенна 1-я песня, «Nun will die Sonn' so hell aufgehn» (Солнце восходит так светло). Запевают гобой и валторна, затем вступает голос. Мелодия сдержанна; внешне она даже кажется спокойной. Лишь на мгновение прорывается отчаяние. Словно непосредственное продолжение 1-й песни начинается 2-я — «Nun seh'  ich  wohl, warum so dunkle Flammen (Теперь я понимаю, почему темное пламя). Мелодия ее более гибка, распевна, в ней больше открытой эмоциональности. 3-я песня, «Wenn dein Mütterlein tritt zur Tür herein» (Когда в дверь входит твоя матушка), — новая грань, новый оттенок настроения. Впервые это обращение к ребенку. И песенная мелодия, простая, ласковая, звучит словно детская колыбельная. В сопровождении мерный покачивающийся ритм. Постепенно растет напряжение: чувства выходят за рамки простенькой песни. И снова возвращается мерное покачивание колыбельной. 4-я песня, «Oft denk' ich, sie sind nur ausgegangen» (Часто я думаю, что они просто ушли), взволнованна, полна движения. Здесь страдание уже не прячется под маской спокойствия, умиротворения. Финал — «In diesem Wetter, in diesem Braus» (При такой погоде, при таком ливне) — как бы выливается из предшествующей песни. Музыка живописует картину бурной непогоды. Но это и буря отчаяния в душе. Спокойный, мягко распевный эпизод в постлюдии перекликается с главной темой финала Третьей симфонии Малера, которую композитор назвал «Was mir die Liebe erzählt» («Что говорит мне любовь»), и приходит на смену неистовым звучаниям. Постепенно все замирает.

Естественно, «Песни об умерших детях» всегда исполняются по-немецки. Но мне бы хотелось, чтобы и тем, кто сегодня будет слушать этот цикл в исполнении замечательного певца Дитриха Фишера-Дискау, и не владеет языком, полностью был понятен смысл песен. Я не сумел найти достойных русских переводов стихов Рюккерта и с большой охотой сделал то, что предпринимал уже несколько раз: обратился к нашей коллеге Марии-Фернанде. К моему удовольствию, она не отказала и перевела полный текст «Песен об умерших детях».