Полуночная гостья. 7.4

Вот рассеялась дымка. Стальным тускло блещущим зеркалом стала вода,

И в зеркале том очертанья громадных и черных, как горе, руин проступили тогда.

Их изгрызла пожаром беда.

Здесь расплавленный камень, стеная

И струйками наземь стекая,

Менял навсегда свою скрытую суть,

Чтобы стало спешащему пламени легче к победе прокладывать путь,

Заставляя усталый глаз солнца от едкого дыма моргнуть.

Из проломов, провалов, пробитых стараньями пламени в стенах, 

                                                                                      смерть тускло смотрела на нас.

И казалось, что где-то глубинах, в нутре обгорелых развалин огонь до конца не угас,

Уснул, но проснется сейчас.

Опаленное кубло

Было видеть тяжело,

Хоть и знал я, хоть и ведал, что в камнях таилось зло,

Хоть и праведною кара была

И заслуженно колдунью смела.

В коридорах, трагично безмолвных, везде громоздились обломков завалы.

И строение старое в странном посмертии мне свою боль целиком отдавало,

Белой болью меня целовало, 

Раскаленно меня целовало.

Жизнь оставила страшные статуи. Мерзких уродов не жаль.

Коль не жаль, отчего, для чего взгляд на них вновь и вновь направляет, наводит                                                                                                                               холодная злая печаль,

Мой взгляд направляет печаль?

Ведь есть зрелища краше, ведь солнечна даль.

Стоит ли мне вообще на секунду хотя б возвращаться в то царство 

                                                                                      слепых бесконечных смертей,

Ради дурно придуманных, щедро сулящих страданья затей?

Может, лучше остаться, чтоб выбыть совсем из числа того мира сиротских детей?

Лишь чудак или дурак

Снова в тот вернется мрак,

Чтобы вновь постоянно бояться

В темноте насовсем потеряться.

Но отдавшись доверчиво вольной весне вкруг развалин безумствовал весело сад.

Каждый куст, не кичась утверждал, будто мне побратим или брат,

Родной или названный брат,

Моему вниманию рад.

Фамильярно стремился поведать все тайны, загадки, секреты 

                                                   своего бытия только мне одному, исключительно мне

Плющ зеленый, змеящийся по закоптелой стене

И ко мне он тянулся, наивный своей болтовне.

И пестрели простые цветы. Вот столпились подруги-ромашки.

Подле вились букашки.

Рядом ветер усердно качал желтоватые зонтики кашки. 

И желание в сердце струною звенело припасть сокровенно к весне,

Днем пройтись по полям,

Погулять при луне.