"Зови меня Лео", 6-й и финальный том

Собсно, чего тут рассусоливать... Старт 16 июня полпервого ночи. 

От всей души хочу поблагодарить всех, кто читал, читает и собирается читать, кто поддерживал, покупал, оценивал. Несмотря ни на что, я обещал, что история Насти Сапфировой будет доведена до конца, работал не покладая рук и вот, цель почти достигнута.

Бонусом к книге повесть "Замок Дракона", где раскроются многие тайны и будут даны ответы на многие вопросы.

Да, и еще: лайки, ребята, не забывайте о лайках! Вам пустяк, а мне вдохновение!

А пока отрывочек и обложка:

Дверь со скрипом приоткрывается и в комнату заглядывают Лена и Оля. Не в первый раз. Подглядывают, хихикают, но стоит мне пошевелиться, тут же убегают. Хлопнув при этом дверью.

Я в полудреме, отдыхаю после ратных трудов. И рожа моя… нет, личико мое перевязано. Да так, что смотреть в потолок приходится одним глазом. Всю перебинтовали.

Что, видимо, и привлекает внимание девчонок. Понимаю – малыш им быстро наскучил. Малыш либо спит, либо хнычет, либо лежит, дергает ручками, ножками, лопочет, воркует. Ну да, милота, ну да, хочется потискать его, но только до тех пор, пока он не обкакается или не описается. Такие вещи быстро отбивают охоту возиться с забавным крохотным человечком. Особенно у детей возраста Лены и Оли. 

А если заботу о малявке впарят тебе в обязанность – тем более.

По себе знаю.

Но сестрам это не грозит – скоро мы уедем. В ближайшее время. А посему какой интерес к младенцу? Даже если это будущий повелитель княжества. Детям подобные расклады по-барабану. Будущий повелитель, серьезно? Ну прикольно, что. А забинтованная физиономия грозной Лео вызывает гораздо больше интереса. Вот девочки и подсматривают. Перешептываются.

Елена и Оливия полностью освоились тут, и оказалось, что они так-то шаловливые детки. Юшке, например, подлянки устраивают, озорничают, не слушаются, отчего им от матери уже прилетало. И не раз.

И хорошо, что шалят. Значит, дети растут. Дети должны быть непоседами. Плохо, когда у них нет эмоций и желания что-либо делать. Поверьте, я такое видала. Верка – из таких.

Мне, если честно, лень вставать. Целый день валяюсь, устала – мочи нет. Знаю, новые власти уже наведывались – слышала голоса в вестибюле. Что ожидаемо – наше сверхэффектное появление произвело фурор. И это еще мягко сказано. Должно быть «дракон», с шумом, треском, скрежетом и всполохами нестерпимо яркого сиреневого огня приземлившийся на пустыре метрах в пятидесяти от моста, выполняющего роль своеобразных врат в Предместья, местные до сих пор рассматривают с благоговейным ужасом. 

А может, даже молятся на него, как на проявление божественного чуда. Или проклинают, как бесовское изобретение, выброшенное из мрака преисподней самим безглазым. Поэтому я попросила новообразованного главу местных стражников по имени Сильвестр – высоченного улыбчивого парня, сильно смахивавшего на голливудского актера Тимоти Шаламе (типаж, как по мне, не подходящий на роль блюстителя порядка, но жителям Предместий виднее), – взять чудо техники под охрану.

 – Ага, – осклабившись еще сильнее, прогундосил Сильвестр.

Что касается остального, то я твердо дала понять: дела – завтра. Объяснения – не сегодня, ведь утро вечера мудренее. Совещание – переносится. На кону судьба государства? – и это подождет. Завтра, ёж вашу мать! Что неясно? 

Некий надоедливый мужичок – не запомнила его имени – назвавшийся доверенным лицом временного исполняющего обязанности бурмистра Пагорга благородного господина Маурицио Кнудсена, намекал на срочность и важность личного разговора, ввиду чрезвычайных событий, произошедших как на наших глазах, так и за пределами Предместий. Так и вертелся под ногами.

Пришлось послать его по известному адресу. Вежливо, конечно. Но непреклонно. Развернуть и мягко подтолкнуть в направлении, противоположном нашему. Извиниться при этом, типа, просим кланяться от нас господину… как вы сказали? Маурицио Кнудсен, я правильно произношу? Запомним. Кланяйся ему и отвали наконец.

Ни к чему ссориться с и/о градоначальника. С ним мы поссоримся, когда придет время.

И вот, я отлеживаюсь. Слава богу, саднящая боль в щеке поутихла. Надеюсь, шрам зарубцуется и не испортит красоты. Очень надеюсь, что не испортит. Честно – так и не решилась взглянуть в зеркало. Судя по тому, как на меня глазели, качали головами, отворачивались – порез знатный. В горячке боя и не придала значения. Вроде царапина, а на самом-то деле… 

А потом Горец с Кардом и Густашом долго и старательно штопали вашу покорную слугу. Я терпела, фыркала и ворчала.

Снова приоткрывается дверь, но сунуться девчонки не успевают, так как следует строгий оклик матери:

 – Я что вам сказала? Дайте Лео отдохнуть! Чтобы я вас здесь не видела!

 – Да ладно, Маш, не ругайся, – говорю я, садясь на кровати. Вечереет. Скоро ночь. – Я уже с час не сплю, наверное.

В комнату заглядывает Мария, из-за спины выглядывают дочки.

 – Принеси свечу и зеркало, пожалуйста, – прошу ее, осторожно потрогав щеку. Кажется, опухоль спала. Отлично – повышенная регенерация работает. – Хочу взглянуть на себя.

Пять минут спустя Мария возвращается. Девчонки так и крутятся у нее под ногами. Любопытно им. 

А мне боязно. 

 – Сиди, я сниму бинты, – говорит мне Мария.

Снимает, вытирает мое лицо мокрым полотенцем. Хмурится.

 – Что, страшная стала? – спрашиваю я дрогнувшим голосом.

 – Ну как тебе сказать… – начинает она.

Лена и Оля пялятся на меня во все глаза. Со смесью страха и… восхищения? Короче, удивляются.

 – Скорее своеобразная.

 – Ладно, дай взглянуть, – со вздохом забираю у нее зеркало.

Ну что ж, когда-нибудь это должно было произойти. Образ жизни такой, что вы хотите. Да, повышенная регенерация работает – не прошло и дня, как шрам затянулся, но… полоса всё же остается. Змейка, впечатавшаяся в кожу. Протянулась со скулы на шею. Чуть-чуть физиономию перекосило, из-за чего кажется, что я презрительно кривлюсь. Не критично. Можно прядкой прикрыть, почти не заметно.

Расстраивает другое. Я больше не ослепительная красотка. Теперь-то точно меня вряд ли можно назвать восхитительной, сногсшибательной, прелестной. Шрам выделил в моей внешности до того незаметные черты. Кожа загрубела, пообветрилась, взгляд стал тяжелый, настороженный, недобрый, глаза в красных прожилках, как у крестьянки, привыкшей к тяжелому труду, бледные губы привычно плотно сжаты, будто готовясь выплеснуть порцию отборной ругани, и лицо лишилось мягкости. Я теперь вся состою из острых углов – взлохмаченная грязная девка. Стопроцентная разбойница. 

И шрам в качестве завершающего штриха. 

Опускаю руки, чуть зеркало не выронила.

 – Блин…

 – И чего ты расстраиваешься? – спрашивает меня Мария, забирая зеркало. – Тебе повезло. Могла бы лишиться глаза.

 – Или жизни, – отрешенно добавляю я.

 – Или жизни. Ты сама выбрала свою судьбу.

 – Да я не жалуюсь. Но все равно грустно.

 – Мне тоже. Я, как и ты, тоже хотела быть любимой.

 – Нежиться на мягкой перине, застеленной нежнейшим атласом?

 – И чтобы принц пел мне о любви, подыгрывая себе на мандолине…

 – А в саду ему вторили бы соловьи…

 – А поэты воспевали бы мою волшебную красоту…

 – И вельможи дрались за честь поцеловать мне ручку…

 – И с восхищением шептались, глядя мне вслед…

 –  …я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…

И мы оба смеемся. Смех выходит с ноткой печали, но тем не менее настроение поднимается. Потому что Лена и Оля смеются вместе с нами. А вот их смех звонкий. В нем слышится счастье детства.