Полуночная гостья. 7.17

Камарилья пропитанных спешкой минут 

                           сорвалась в подступавшего прошлого пропасть, 

                                                                                                  старенья жерло.

Приступать к нашей праздничной трапезе время пришло.

Виолетту захватывал осуществленья мечтаний тревожный восторг.

Охов и ахов он многое множество непоэтично исторг.

Вот закраснело кроваво в бокалах крепкое сладкое вересковое вино,

И своею веселой весеннею хваткой будоражило душу оно.

А с одной бутылки уже трудно утерпеть,

Так и хочется запрыгать и запеть.

Тут мне Ви дала гитару,

И напев я вспомнил старый.

Отзвучавший романс так пронзительно веял весной.

Под романсную звень накатили еще по одной.

А из глаз Виолетты закапали слезы. Они падали прямо в бокал.

Неужели вино проявило коварство? Иль не крепок питейный закал?

– Ты на просьбу мою вдруг откликнулся сразу. Я сгораю теперь от стыда.

Моя выходка – это не просто проказы, не досужая ерунда.

Я корыстною стервой себя проявила,

Я бессовестной вовсе себя проявила,

Лишь завидев, уже на тебя я давила.

Ты ж меня не прогнал,

О минувшем не напоминал.

Ты бы мог мне сказать, что испорчу я все как всегда,

И что дурость – моя очень злая беда,

Потому и не стоит идея труда.

Но к докучному злостному бреду ты сразу отнесся всерьез,

Не учил, не стыдил и упрека не произнес.

Я, признаться, не верила в то, что ко мне ты придешь.

Ты ж меня обманул и, как в детских мечтах, оказался хорош.

В зеркало мне стыдно посмотреть,

Отраженье мерзкой рожи лицезреть.

Я прошу тебя, пожалуйста, прости.

Что могу я? Только дать тебе уйти.

Ветер ведь не удержать в горсти.