Журавль

Вот что бывает, когда слушаешь пронзительную песню (Журавли в исполнении Иосифа Кобзона) и в голову приходит мысль о том, что души людей, вселившиеся в птиц, помнят все о своей предыдущей жизни... 

Журавль

— Чего, Никитка, сник совсем? Страшно? 

Ко мне подошел высокий коренастый паренек лет двадцати-пяти, среди нас самый старший, из Ярославля родом. Доброволец. Крепкий такой, рыжий, вихрастый. Улыбчивый балагур. Вот так посмотришь на него, парень как парень, а в бою настоящий герой. 

Ему не грех рассказать, что меня гложет. 

— Нет, Андрей, не в том дело. Умирать не страшно, страшно другое. 

Андрей внимательно взглянул на меня. 

— И что же? 

Посмотрев в его серые глаза, я прочел в них искренний интерес и добродушное участие. 

— Да понимаешь, есть у меня братишка. Старший брат, он мне родной по бате. Его мама умерла двадцать пять лет назад, папа молодой был, а на руках сынишка. Три года было ему. 

А когда исполнилось пять, папа встретил – мою мать. Ей тогда двадцать лет только исполнилось, отец старше на десять лет. Ее не испугало ни это, ни ребенок. 

Через год родила папе второго сына. 

Так и росли мы с Витькой бок о бок, он тоже маму мамой зовет... Год назад он, уже отслуживший, записался добровольцем. 

Мама плакала... 

Я сделал паузу, рассматривая свои грязные руки. Не мог поднять на сослуживца глаза. Но, ощутив теплую ладонь на своем плече, продолжил: 

— Мама плакала, а папа, наоборот, как узнал, Витьке руку жал и говорил, что тот вырос настоящим мужчиной. 

Ну и я следом за братом тоже записался в добровольческий отряд. Тут уж мама на колени встала, умоляла... Отец тогда на руки ее взял, унес в спальню, долго они беседовали. 

Наконец, вышли и оба благословили меня. 

Письма им пишу вот, отсылаю. Недавно от них получил письмо. 

Тут я поднял глаза на Андрея. 

— И пишут, что от Витьки вот уже три месяца вестей нет. Никто ничего не знает. Хотел бы я узнать... жив ли мой брат. 

Андрей помолчал, кивнул и вдруг сказал:

— Ты думай о брате, крепко думай. Жив ли, мёртв ли, он даст тебе знать. 

С этими словами Андрей повернулся и пошёл, насвистывая, по своим делам. 

В ту ночь из окопов под огнем артиллерии перешли мы в наступление. 

Под утро оказались в месте, где не было жилых домов, только поля, луга, леса. Солнце тогда еще не встало, и природа в неожиданно наступившей тишине словно замерла. 

А на меня ни с того ни с сего напала медвежья болезнь. 

Бегал без конца в лесок, потом спустился к небольшой речке, умыться потянуло. 

Моюсь, ледяная вода бодрит, вдруг глаза открываю, а надо мной солдат с ружьем стоит и в спину мне целится. 

Ну, думаю, сейчас узнаю, как это, умирать. 

Вдруг слышу шум, словно крылья в небе машут. 

А через миг этот парень, моих лет, не старше, как закричит. 

Думаю, с чего бы, и тут вижу: прямо за его спиной белый журавль стоит. Как клюнул его в плечо, так паренек и взвыл, ружье уронил в воду, согнулся в три погибели, а журавль его крыльями бьет и клювом. 

Минуты не прошло, как я остался с журавлем один. Птица сильная опустила клюв, попила воды, потом черные глаза-бусины взглянули в мои. Тут я вспомнил, что говорила мне мама о переселении душ. Рассказывала матушка, что душа не один раз живет, но коли человек умрет, а после ему снова доведется жить, помнить он о своей прежней жизни ничего не будет. 

А вот если вселится душа в зверя или в птицу, то все-все помнить будет, не забудет, пока живет. 

Журавль же напился, и вдруг клювом к моему плечу прижался, так, эдак, коснулся моего уха, потом взмахнул крылом, провел по спине, будто погладил, и взмыл в небо, а к моим ногам упало белое перо. 

— Витя, — закричал я вслед улетающей птице, — Витенька, спасибо тебе! 

А над моей головой плыла журавлиная стая. 

Подняв перо, я побрел к своим. Хотел было подумать, домой, но пока не время. Но то, что это время обязательно для меня наступит, я теперь точно знал. 

Обязательно перед следующим боем расскажу Андрею, что он был прав.