Писатели/Критики

Два противоборствующих лагеря.

Две силы, которые столкнулись на перекрёстке суждений о хорошем эстетическом вкусе.

Непримиримые, заклятые враги. Но, что интересно, бывает, что одна и та же персона может оказаться как среди одних, так и среди других.

Писатели и критики.

Как легко ранить первых и как легко вторым это удаётся, потому что критика мёдом не корми, дай только блеснуть риторической эквилибристикой, и пусть даже рассматриваемый текст будет самым совершенным в мире (таких не бывает, естественно, но всё же представим), это совсем не важно, потому что нет для критика участи слаще, чем участь сойти в долину священного критиканства, где критические замечания — завуалированные оскорбления и троллинг, а искусство и беллетристика существует разве что с той целью, чтобы дать критику почувствовать, что его бытие не бессмысленно.

Вспомните фильм «Бёрдмэн». Как сказал главный герой, Ригган Томсон, «я каждый раз рискую всем на сцене, а вам лишь бы нацепить на очередной предмет ярлык по удобнее, потому что вам нечего терять». И в этих словах есть правда. Как и актёр, писатель рискует. Даже коммерческий писатель, выдающий роман согласно издательскому контракту, рискует, потому что публика может его буквально сожрать, а критики и живого места не оставят.

Мир жесток, и особенно он жесток к тем, кто пытается посредством искусства обнаружить в нём хитросплетения судеб и роковых случайностей. 

Критик — тот же писатель, но пишет он за счёт других писателей. Критик — это тень, но какая именно тень? Тени разными бывают, и вряд ли критика можно назвать просто «злым двойником» писателя, потому что это слишком простой ход. Критик — не двойник, а проекция, продукт симметрии, потому что критик — это глаза, что следят за писателем изнутри его собственного текста. Ведь писатель не просто создаёт тексты — он создаёт судилище себя; одновременно с творчеством вершится суд, и в конце концов текст из-под писательского пера восстанет грозной фигурой критика.

Почему же грозной? Это лишь фигура речи.

Как говорят, главное — это конструктивная критика. На мой взгляд, не бывает ни конструктивной, ни разрушительной критики. Таковой она становится в глазах критикуемого. И самую едкую, ядовитую, острейшую критику писатель может при желании обратить в пользу себе и совершенствованию собственного мастерства. Ведь грамотный писатель в глубине души понимает: критик, как и он, не пишет для других — он пишет для себя. Он пляшет на чужом творчестве с мыслью, что он чуть выше спонтанного и хаотичного творческого процесса, что он судит, что это его великая привилегия и миссия, и поскольку судит, постольку возвышается над самой неопределённостью писательского удела. Ведь, как кажется критику, писатель слеп, а критик зряч — зряч настолько, что зрит «идеал» того текста, что неумело реализовал автор.

Критикуют не из зависти. Напротив, зависть — это «заводская» настройка критики, её исток, её генеалогия, и нет ничего плохого в том, чтобы признаться себе в этом, когда пишете очередной отзыв/рецензию, потому что зависть — такое же чувство, как и все другие, и разрушительной она становится лишь потому, что вы позволяете ей такой стать. Нет страстей, которые человек не смог осадить. Да, бедный Аякс скажет, что нет, такие страсти есть, но боги уже в эпосе были только олицетворением эмоций и абстрактных понятий рока и предопределённости. Тем не менее, критика рождается из зависти. Поэтому критик — тень писателя. Потому что зависть — это тоска по тому, что не удалось сделать тому, кто критикует, кто наблюдает со стороны и обязательно примеряет на себя сделанное. Такова психология человека: мы зеркальны, мы отражаем эмоции друг друга. 

Так что преткновение писателя и критика, можно сказать, фундаментально. Один творит — другой судит. И судит потому, что сам не смог стать творцом того, на что бросает свой взыскующий взгляд. Всё начинается с зависти.