Полуночная гостья. 7.24

Старым вороном граяло горькое время, и реяли черные крылья.

Замыкало железную клетку тяжелым железным засовом плакучих забот изобилье.

Звонко сгинула в бездне весна. Соскользнуло за ней и холодное лето.

И стряхнуть попытались заботы мы вместе с осенней листвой.

Нам студеная осень, злорадствуя, мстила за это,

И мы снова в заботы – вниз головой.

Исполненья заветных желаний добилась уже в основном Виолетта.

Она даже поклонником преданным, великолепным красавцем-блондином –

Словно бы солнечным альвом в далеком волшебном краю лебедином –

Без особых усилий обзавелась.

Кажется, жгучая страсть родилась.

Альв ликовал нарочито, чрезмерно на всех выступленьях.

Чуть не рыдал он от умиленья.

Скверной игрой мнились мне эти бурные проявленья.

Этот альв явно что-то скрывал,

Но он тайну не выдавал. 

А Виолетта осталась холодной,

Будто не видела взглядов голодных.

И проныра Одетта уже раздобыла в редакции, что попрестижней, другую работу,

И на звезд в их зенитах загонную слишком ретиво не раз затевала охоту,

Плотно так меня опекала,

Виолетта в этом ей потакала,

Обо мне писать уж пробовала книгу,

В общем в высшую пробилась лигу.

Вот внезапно пришел и просыпался первый еще слишком ласковый снег,

Попросился смиренно к безумно иззябшей за осень земле на привычный ночлег, 

Город грузный и грустный присыпал кокетливо пудрою празднично белой.

Пробивались предательски сквозь белизну островки черноты, на века загрубелой.

Город в мутное небо вгрызался и позднюю осень с зимою успешно мешал,

И промозглым пронзающим холодом каждый кривой закоулок надсадно дышал.

И насупились совсем небеса,

Призывая затянуть пояса

В предвкушении скудной застылой зимы,

В предвкушении таинства тьмы.

А внутри у меня затаился безмолвно тяжелый корявый комок ледяной.

Я хотел защититься от тусклого мерзкого мелкого мира морозной стеной.

Если б только я смог

Стать как этот комок!

В полночь северный ветер под окнами жалобно выл и скулил.

Сны напугано ныли: мол, город громоздкий он сдул, напрочь снес, обнулил.

Но с утра возвращалась реальность, где город старинный утробно и хрипло урчал,

Раскаленной проклятий печатью опять новый день помечал.

Напрасна надежда шагнуть из подъезда в пустынную степь.

Надежды – в осколки!

А вольного волка

Навек посадили на цепь.

Я сам отковал эту цепь.