Философия права

Алексей Суворин. 27 февраля (11 марта) 1897 года.

«Маленькое письмо»* CCLXXXVII:

«Мне думается, что самое святое право каждого человека, это – право на работу. Оно самое святое, потому что жизнь без работы невозможна для огромного большинства людей. Не иметь работы – значит не иметь куска хлеба, значит, если не умереть с голоду, то унижаться, занимать под залог последних вещей, нищенствовать, одним словом, проделывать всё то унизительное для работника, к чему принуждает его отсутствие работы.
Я говорю об актёрах, которые в Великом посту лишаются права на работу. Имеющие завидную долю служить на сценах Императорских театров не испытывают ни малейшего лишения в Великом посту. Напротив, они наслаждаются отдыхом, получая сполна своё содержание. Спокойно они могут говеть, исполнять христианские свои обязанности, не беспокоясь о том, что им самим и детям их нечего есть; или могут читать, изучать своё искусство дома, или играть в карты благодушно, или просто лежать на боку весь Великий пост. Мало того, они могут поехать в Царство Польское, в Варшаву особенно, и там могут играть и зарабатывать деньги. На Царство Польское не распространяется запрещение играть пьесы по-русски.

Конечно, не возбранено и другим актёрам ехать в Царство Польское, но, во-первых, много там не надо, а, во-вторых, служащим на Императорских театрах и тут делается предпочтение. Я уже не говорю о том, что нет того министра, того государственного человека, того фельдмаршала, того учёного, того профессора, того офицера, того учителя, того чиновника, который бы имел такие изумительные привилегии, как актёр Императорских трупп. Это – самый привилегированный работник в Российской Империи, и нет ему нигде равного по привилегиям ни в государственной, ни в частной службе. Это, в полном смысле слова, единственный барин, оставшийся после уничтожения крепостного права. Он работает не более семи месяцев в году, получая жалованье за двенадцать месяцев и полную пенсию за двадцать лет. Начинает он работу с 1 сентября и кончает её масленицей. Затем снова работает на Святой и с 1 мая свободен до 1 сентября.
Таким образом, каникулы актёра Императорского театра продолжаются более пяти месяцев.
Согласитесь, что это действительно единственный барин на Руси и, как барин, имеющий возможность ничего не делать в течение пяти с лишним месяцев, он так изленился, что стал очень тихо идти вперёд с тех пор, как получил такую удивительную привилегию…

Представьте себе против этого барина – актёра провинциального, актёра частных столичных театров. Он обязан работать круглый год, без передышки, и если имеет каникулы, то каникулы… голодные, когда он лишён права работать. Никто этого права не лишён, кроме актёра, как никто не имеет стольких привилегий, как тот же актёр, но имеющий редкое счастье попасть на Императорские сцены.

И я смею думать, что в вопросе запрещения театральных представлений в Великом посту очень важный экономический вопрос – это лишение права на работу, это голодные каникулы. Уж если наше спасение зависит от несуществования театральных представлений в Великом посту [Выделил. – О.Л.], то мы должны были бы обеспечить театральных работников на время этих голодных каникул, когда им запрещено работать. Но это потребовало бы много денег, ибо актёров – если не целая армия, то целые полки. И эти полки хотят есть – ведь это никому не запрещается даже в Великом посту, и хотят работать по той специальности, которая признаётся государством не тоько вполне законно, но даже как бы привилегированною относительно служащих в казённых театрах…
Приятно, что из этого положения имеется выход.

Удручённое состояние актёрского положения признаётся в провинции столь кричащим, что многие губернаторы берут на себя, вопреки закону, позволение театральных представлений и в Великом посту [Выделил. – О.Л.]. На афишах только не говорится, что будет представлена такая-то пьеса, а говорится, что будут “прочитаны” сцены из такой-то пьесы. На самом деле пьеса играется как следует, в костюмах, и публика очень хорошо знает, что это великопостная комедия, в обход закона, и охотно посещает эти мнимые “чтения”.

Мне думается, что было бы лучше совсем дозволить представления, чем прибегать к таким фокусам, к сожалению, необходимым в виду голодающей актёрской братии. У начальника губернии одно средство помочь несчастным – дозволить недозволенное, и он дозволяет, и Господь, конечно, простит ему, ибо велено “голодных накормить”[Выделил. – О.Л.].

<…>
Неужели всё это, лукавое и обходное, лучше прямого и открытого дозволения театральных представлений, хотя бы с известными исключениями из репертуара, в пользу серьёзных пьес? Пусть Великий пост сохраняет свой религиозно-нравственный характер, согласно с народным воззрением, но пусть не будет этого лукавства и этих обходов. Все только выиграют от этого. Выиграет честность, прямота, нравственность. Быть может, великопостный репертуар принял бы нравственный, неутешительный оттенок, может быть, явились бы специальные пьесы для Великого поста. А то ведь кафе-шантаны открыты, кабаки открыты, “создательницы многих новинок” в опереточном жанре действуют открыто, “королевы цитаций” королевствуют, “древние песни цыган” цыганствуют и закрыто только то, что среди развлечений составляет лучшую и безвреднейшую их часть – драматические и оперные представления».

***
Вот, собственно, какими страстями исполнена была подлинная жизнь русского театра в пору, когда Церковь существовала неотъемлемой частью Государства, когда управлял ею Обер-прокурор – чиновник, когда фактическим главою Церкви был Император, точно как при начале XIX столетия, когда Наполеон определил Александра Павловича Первого «первым попом» на Империи.

Что тут прибавишь? Разве то, пожалуй, что мне, к примеру, в голову не приходит ехать в театр посреди Великого поста, или пялиться в монитор, в экран на нечто «кафешантанное». Однако мне ровно так же не придёт в голову уповать на то, что моё личное и «наше спасение зависит от несуществования театральных представлений в Великом посту». Ну, как-то не могу я дорасти до этаких и столь уж зиятельных высот.
И ещё я думаю, что государство – нынешнее, оплачивающее непосильные труды служителей сцены, хотя и отделено, и пререшительно, от нынешней Церкви, могло бы, наверное, каким-нибудь необходным и нелукавым, безфокусным способом выдать простейшего содержания рекомендации начальствующим над сценами, студиями и павильонами, с тем, чтобы эти дамы и господа как-нибудь, хотя бы из административной нравственности, доблестно поуважали «народные воззрения», а разного рода и обличья «ревнители нравственности» умерили свой словоизвергательный пыл. На некоторый хотя бы срок.

*Из аннотации к изданию: «“Маленькие письма” – замечательный документ эпохи, важнейший исторический источник, заметное явление русской литературы. Свою актуальность многие из них не потеряли до сих пор».

Увы нам и ах.