Писатель и Обычная Работа

(Эй, это вообще мотивирующий пост или наоборот? Ведь писатели хотят писать, а не работать на Обычных Работах? За что им такие разговоры в воскресенье вечером?)

Так или иначе, огромное множество авторов совмещали и совмещают свои ежедневные тыщи знаков с Обычной Работой.

Мой личный топ по этой части возглавляет Терри Пратчетт, который восемь лет работал пресс-атташе в Центральном управлении по делам электроэнергетики Южной Англии, где отвечал за связи с общественностью не то на трех, не то на четырех атомных электростанциях одновременно.

Не самая обычная из Обычных Работ, конечно.

Когда я об этом узнала, то сразу вспомнила Гомера Симпсона на атомной станции. Хотя работа Пратчетта выглядела совсем не так, разумеется. Зато он сталкивался с явлением, подобным Гомеру Симпсону. Он называл его «Фред», «фактор Фреда» — имея в виду, что какие бы квалифицированные инженеры не отвечали за безопасность, в итоге все зависит от простого парня, конечного исполнителя, который может разнообразно напортачить.

«Пока я работал в этой индустрии, инциденты типа „Фред“ происходили регулярно. Например, невозможно, совершенно невозможно, слить радиоактивные отходы в туалет. Но Фреду об этом никто не сказал».

И вот на этой нервной должности Терри Пратчетт написал несколько бестселлеров.

Удаленки в 80-х, конечно, не было, тем более в такой прелестной госструктуре. Но я подумала «мало ли» и сверилась с официальной биографией (Роб Уилкинс, «Терри Пратчетт. Жизнь со сносками»). Таки да, он ходил в офис.

«Как впоследствии не уставал рассказывать Терри, его работа в этом казенном Шангри-Ла — если точнее, Павильоне‐2 из пяти, — заключалась в том, чтобы принимать звонки местных журналистов, интересовавшихся, „не взорвались ли, не готовы ли взорваться и нет ли планов взрывать ядерные реакторы поблизости от их читателей“. Но более прозаической обязанностью — и, сказать по правде, основной — было тушить куда менее интересные и не особенно радиоактивные конфликты, связанные с деятельностью CEGB, — например, протесты местных против радиовышки, строившейся между штабом в Бедминстер-Дауне и филиалом в Киншеме для упрощения связи».

Шляпа у него тогда еще не выросла.

«Терри этого периода одет в черные джинсы, черную водолазку и туфли с кубинским каблуком и шумно носится по напоминающим вентиляционные каналы коридорам Павильонов9. На улице он облачался в служебную спецовку с надписью „CEGB“ большими белыми буквами на спине и в кожаную кепку смутно русского вида — уже его собственную. Из-за сочетания кепки с бородой коллеги по пресс-службе прозвали его „Ленин“ — хотя и за глаза».

(Фото в кепке не нашлось, есть только борода и лысина)

Многим очень трудно в стрессе сочинить хоть что-то (мне, например), но у Пратчетта, наверное, это как-то по-другому работало. Возможно, он спасался от стресса, сочиняя. Или стресс его подстегивал, не знаю.

Например, он сам рассказывал, как «сделал за одни выходные» треть романа.

«Я не помню точно, что конкретно случилось и на какой конкретно станции, но Фред что-то опять сделал. Я весь день отвечал на звонки и был на таком взводе, что пришел домой вечером в пятницу, открыл компьютер и приступил к работе. Утром воскресенья моя жена прокралась наверх, сохранила файл и уложила меня в кровать. Это была последняя треть „Творцов заклинаний“».

Не знаю, про этот или другой случай пишет его биограф как про «одну-единственную настоящую, стопроцентно не учебную тревогу за все восемь с половиной лет»: инцидент в Хинкли-Пойнте 25 октября 1985 года. Во время ремонта реактора под давлением вылетел стальной болт и пробил трубу котла, вызвав утечку газа. Газ мог оказаться радиоактивным, работников эвакуировали и раздали таблетки йодида калия. 

В конце концов все обошлось, но Пратчетт от переживаний потерял сознание и попал в больницу с подозрением на инфаркт. (В итоге диагностировали паническую атаку).

Но ушел он только через два года. В профессиональные писатели, да. По его собственному выражению, в «холодные воды самозанятости».

В одном интервью он признавал, что «мог стать писателем на полную ставку, наверное, лет за десять до того, как стал» и жалел об упущенном времени. Он относился к писательству очень серьезно — но упорно считал его хобби, которым на жизнь не заработать. Даже когда его книги о Плоском мире уже хорошо продавались.

Был ли это здравый смысл или род невроза?

Ну, у него была семья (но не большая, жена и дочь). И воспитание было такое: как пишет Уилкинс, мама Терри Пратчетта всегда мечтала, чтобы сын нашел хорошую работу с пенсией — и в том числе поэтому он ушел в этот атомный пиар из журналистики, которая, надо полагать, пенсии не обеспечивала. И после первого большого аванса открыл пенсионный вклад.

Его друг Дэйв Басби говорил, что «Терри был поистине самым финансово мнительным человеком из всех, кого я знал. Даже став мультимиллионером, он трясся из-за возможных финансовых катастроф».

Как бы то ни было, уйдя в литературу окончательно, Пратчетт и тут смог обеспечить себе адекватный уровень стресса.

«Возможно, новый рабочий темп привел к тому, что теперь я принимаю таблетки от давления. Если я не писал, я впадал в ужас. Я дошел до того, что я начинал новую книгу в тот день, когда заканчивал предыдущую. Одно время я писал по четыреста слов чистовика каждый день. Если книга заканчивалась через триста, я писал сто слов для следующей. Никаких оправданий. Умер мой дед, я поехал на похороны, написал четыреста слов. Рождество, послеобеденный сон, четыреста слов. Я жил так многие годы, потому что был твердо уверен, что если ты ничего не пишешь в этот момент, то ты и не писатель вовсе. Ты мошенник. К тому же я думал, что если прекращу писать, волшебство пропадет. И я добился кое-какого успеха».

Ему же принадлежит очень мотивирующая (или наоборот) фраза:

«Заметьте, вселенной наплевать, что у вас нет времени».

(цитаты Пратчетта по книге «Опечатки», сборник статей и речей, очень интересно)