Старик Рэмбо

Джон Рэмбо, ветеран Вьетнамской войны, появился в моем советском детстве около 88-89-го. Кино я не смотрел, но цветная, натурально – цветная фотография, имелась у уличного друга. Она висела на стене дома его бабушки, где Лёха жил вместе с мамой, висела рядом с, само собой, ковром. Она, черно-белый постер Эдди, маскотта Iron Maiden, в облике пилота Второй мировой, Шварц в облике майора Датча из «Хищника» и, конечно, тот самый каноничный ниндзя Сё Косуги. 

Фото, не пойми откуда появившееся цветное фото Рэмбо, было очень маленьким, но мы, я и Женька, наш третий то ли мушкетер, то ли гардемарин, жутко завидовали. Ну, а как еще? Такой красоты у нас не имелось и мой черно-белый Брюсли конкретно так проигрывал Слаю, молодо и жестко кривящемуся рядом с оленями Лёшкиного ковра. 

Зимой мы позавидовали еще больше. Лёха умудрился первым увидеть настоящее кино про Рэмбо. Ух, просто…

- У него такой кенжик, кароче, пацаны. - Лёха блестел отражением зимних уличных фонарей и пережитыми приключениями в своих глазах, делясь с нами и на ходу явно что-то выдумывая.

- Кенжик и лук, он, блин, воевал с ними, а стрелы могли взрываться и он…

Мы слушали, тихо обтекали от подвигов и даже не мерзли. На дворе стояла зима, мы торчали в самом конце нашей общей улицы и никак не хотели идти домой, хотя звали нас уже раза три. 

- И он взял, последней стрелой и прям в него и…

Лёха впечатлился куда сильнее несколько раз виденных «Враг мой», «Заклятие долины змей» и остальных «Коротких замыканий». Нам с Женьком пока выпало смотреть видак всего по разу. Женёк смотрел какие-то ужасы, а я «Пако – стальные руки», откуда запомнил только змею, перерубленную одним ударом ладони героя. И все это поблекло рядом с героическим Рэмбо. 

Лёха, почему-то, не раскрыл нам самого главного – кто оказался почти самыми-пресамыми злодеями, теми парнями в беретах, что ловили Рэмбо в джунглях. Про это узналось намного позже, да, именно так. 

Джон Рэмбо второго фильма истории своего имени благословил остатки нашего советского детства, сам того не зная. Да-да, именно так и это, вполне вероятно, самые настоящие происки ЦРУ. А как иначе, когда наши собственные заросли стали… джунглями?!

Амброзия, проклятье, вырастающее выше человека, густо росла там, где сейчас на 1-ом Северном проезде моей маленькой родины стоят аккуратные коттеджи. Она пёрла вверх с восточных границ Колымы, почти сельской окраины Отрадного и куда глаза глядят, упираясь в несколько пятиэтажек у городского парка. Зеленое ядовито-аллергенное море, два или три лета подряд бывшее для нас, его партизанов, просто зарослями, стало джунглями. 

Мы уходили в них, разыскивая гуков, хотя и не знали, что те гуки, равно как представления не имели о черных «пижамах». Мы не думали о самой настоящей правде вьетнамцев, боровшихся за собственную свободу, мы были «зелеными беретами» и нам было наплевать на освободительную борьбу. Рядом с нами шагал Джон Рэмбо, а вокруг, прячась среди листьев с острыми уголками, вовсю кружили и окружали вьетконговцы. 

Самым смешным сейчас кажется другое. В конце восьмидесятых в Отрадный понаехало немало маленьких смуглых людей, то ли в рамках какой-то советско-вьетнамской дружбы, то ли по обмену опытом. Они работали на швейной фабрике, мелькали на стройках и не особо часто появлялись на улицах, проживая в общежитии. А еще у меня дома имелись какие-то брошюры про Вьетнам и Камбоджу и мама даже несмело поговаривала о возможной поездке в страну, где Рэмбо стал ветераном. Поездка не состоялась, но брошюры читали мы все, даже мой старший брат, присоединившийся к войне в джунглях летом, приехав на законно-каникульный месяц. 

«Первую кровь» показали в кинотеатре, наверное, сразу по окончанию Союза и я смотрел первую, самую настоящую, часть о Рэмбо с отцом. «Первая кровь» оказалась нашим последним совместным походом в кино. Предпоследним, как сейчас помню, стал «Квентин Дорвард, стрелок королевской гвардии» Тарасова. 

Это уже совершенно не казалось чудом, недавно прошел «Терминатор» и на носу маячил второй «Горец» с «Чернокнижником». Но… это все равно оказалось очень здорово, запомнившись на всю жизнь: молодой Слай в зеленой куртке-кителе, джинсы в берцы, патлы, вроде неплохой, но крайне злой шериф, душ, бритва… ну, дальше вы точно знаете. 

«Первая кровь» оказалась, как и всегда, лучшим фильмом пенталогии. Этот Рэмбо, как и в книге Моррелла, вернулся туда, где его никто не ждал. Он оказался не нужен собственной стране, он умел лишь воевать и не совершенно не вписывался в мирную жизнь. 

Мы вышли совершенно довольные и отец, порой тонко все понимавший, тупо выдал мне денег на завтра, чтобы я спокойно сходил еще раз. 

Те самые вьетнамские джунгли, с их советскими десантниками морской пехоты ГРУ ГШ посмотрел в видеосалоне, одном из последних перед бумом аппаратуры в каждой квартире. Третьего, с его Афганистаном, не смог посмотреть даже по ТВ в нулевые. Порадовался «бабушке Рэмбо», снова оказавшейся в джунглях, рубившей ножом направо-налево и строчащей из станкача из джипа. И, вот-вот почти сейчас, наконец оценив пятый, где Рэмбо, устроив гуро и трэшак, остался в кресле-качалке на крыльце отцовского ранчо, чуть не выключил телик. Но…

Но почему-то задержался, хотя понимал – тут не будет сцен после титров, это не комиксы от Марвел, но не выключил, совершенно не пожалев. Ведь чуть позже, на повороте дороги, с армейским рюкзаком за спиной, в зеленой куртке-кителе, джинсах, заправленных в берцы, показался тот самый Джон Рэмбо моего закончившегося советского детства. 

Спасибо тебе, старик, спи спокойно, герой никому ненужной войны.