Идеальный отпуск

Отпуск, день шестой. Сенокос, или как я нашла гармонию в простых вещах.

Утреннее солнце только начало пробиваться сквозь листву, когда лёгкий стук разбудил меня. Подойдя к окну, я увидела рыжего мальчишку, который махал мне рукой, держа в другой что-то блестящее на солнце.

"Сенокос начинается! — прошипел он, словно сообщая государственную тайну. — Коса наточена до бритвенной остроты!"

Я хотела было сослаться на внезапно возникшую аллергию на сено, но тут в дверь постучала тётя Люда. Она стояла на пороге, подперев рукой дверной косяк.

"Не вздумай отлынивать, — сказала она, окидывая меня оценивающим взглядом. — Дядя Миша уже на лугу. И взял с собой кое-что "для храбрости" — так что поторопись, пока он не выпил весь запас храбрости до дна."

Луг встретил нас настоящей симфонией летних ароматов — свежескошенной травы, полевых цветов и нагретой солнцем земли. Кузнечики стрекотали в высокой траве, а где-то вдалеке куковала кукушка, отсчитывая время. Дядя Миша уже расположился на поваленном дереве, с важным видом наливая что-то янтарное из потертой фляжки в жестяную кружку.

"А, прибыла! — обрадовался он, заметив меня. — Держи, красавица." И протянул мне... маленький серп.

"Это для чего?" — растерянно спросила я, разглядывая неожиданный подарок.

"Для красоты, — фыркнул рыжий мальчишка, появляясь как чертик из табакерки. — Настоящую косу тебе всё равно не доверят. В прошлом году одна городская так размахнулась, что едва себе ногу не отрубила."

Моя задача казалась простой — подбирать скошенную траву и складывать её в стога. "Легко!" — подумала я, но деревенская реальность быстро внесла свои коррективы.

Трава, ещё влажная от утренней росы, оказалась удивительно тяжёлой и цепкой. Каждая охапка оставляла на руках мелкие порезы. Дядя Миша периодически исчезал "проверить качество работы", оставляя после себя только стойкий аромат самогона да громкое "Эх, в наше время..."

К полудню я уже научилась различать травы по запаху и текстуре, освоила особый клич сенокосилок (длинное "Прааааавиииильно!", без которого дядя Миша отказывался продолжать работу) и выработала особый ритм движений.

Но настоящий экзамен ждал меня впереди. В один момент, увлёкшись сбором травы, я почувствовала, как земля уходит из-под ног. В следующее мгновение я уже мягко приземлилась в только что собранный стог.

"Ну вот, — раздался сверху довольный голос дяди Миши, — теперь ты официально часть нашего сенокоса. Можешь в трудовой книжке писать — профессиональная стогоукладчица."

Я барахталась в душистом сене, пытаясь выбраться, пока рыжий чертёнок катался по земле от смеха, а дядя Миша философски заметил: "Зато теперь знаешь, каково это — быть сеном. Полезный опыт."

На привале, когда солнце стояло в зените, дядя Миша развёл небольшой костёр и достал из мешка деревенские угощения — картошку "в мундире", огурцы из дубовой бочки и свой неизменный термос с ароматным чаем.

"В семьдесят девятом году, — начал он, закатывая глаза к небу, — был у нас такой сенокос..." Я удобно устроилась на травке, зная, что ближайший час будет наполнен историями о том, "как раньше работали".

Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая стога в золотистые тона, я с удивлением осознала, что за весь день не вспомнила о городской суете. Руки ныли от непривычной работы, в волосах запутались травинки, но на душе было непривычно спокойно.

"Завтра, — сказала тётя Люда, когда мы возвращались домой, — последний день твоего деревенского отпуска. Уже решила, чем займёшься?"

Я уже открыла рот, чтобы рассказать о планах на тихий день с книгой, но тётя Люда перебила меня: "В пять утра — на дойку! Научим тебя корову доить. А потом парного молочка попьём — самое полезное!"

Перед сном, когда первые звёзды зажглись на тёмном небе, я думала о том, что именно такие простые моменты — с серпом в руках, сеном в волосах и предстоящей дойкой коровы — делают этот отпуск по-настоящему особенным. В городе точно никто не разбудит тебя в пять утра словами: "Вставай, Бурёнка ждёт!"