"Трудно быть богом": Румата и "спринтеры" — спятили или нет?
Автор: Белова Юлия РудольфовнаПомните в повести "Трудно быть богом" Стругацких разговор Антона/Руматы и дона Кондора/дяди Саши? И размышления Руматы?:
— Нужно, наконец, твердо понять, что ни ты, ни я, никто из нас реально ощутимых плодов своей работы не увидим. Мы не физики, мы историки. У нас единицы времени не секунда, а век, и дела наши это даже не посев, мы только готовим почву для посева. А то прибывают порой с Земли… энтузиасты, черт бы их побрал… Спринтеры с коротким дыханием…
Румата криво усмехнулся и без особой надобности принялся подтягивать ботфорты. Спринтеры. Да, спринтеры были.
Десять лет назад Стефан Орловский, он же дон Капада, командир роты арбалетчиков его императорского величества, во время публичной пытки восемнадцати эсторских ведьм приказал своим солдатам открыть огонь по палачам, зарубил имперского судью и двух судебных приставов и был поднят на копья дворцовой охраной. Корчась в предсмертной муке, он кричал: "Вы же люди! Бейте их, бейте!" — но мало кто слышал его за ревом толпы: "Огня! Еще огня!.."
Примерно в то же время в другом полушарии Карл Розенблюм, один из крупнейших знатоков крестьянских войн в Германии и Франции, он же торговец шерстью Пани-Па, поднял восстание мурисских крестьян, штурмом взял два города и был убит стрелой в затылок, пытаясь прекратить грабежи. Он был еще жив, когда за ним прилетели на вертолете, но говорить не мог и только смотрел виновато и недоуменно большими голубыми глазами, из которых непрерывно текли слезы…
Дальше идет описание действий третьего "сорвавшегося" наблюдателя. И вместе с Руматой вы первоначально вполне себе испытываете неловкость из-за подобной невыдержанности, даже возмущаетесь. Как и сообщением в финале: "... видно было, где он шел". Как же так? Озверел, псих, его руки в крови...
Вот только во второй главе как вам рассуждение Антона о способностях наблюдателей?
У нас отличные нервы: мы умеем не отворачиваться, когда избивают и казнят. У нас неслыханная выдержка: мы способны выдерживать излияния безнадежнейших кретинов. Мы забыли брезгливость, нас устраивает посуда, которую по обычаю дают вылизывать собакам и затем для красоты протирают грязным подолом.
Как по вашему, это нормально?
Я спрашиваю не про посуду и излияния кретина. Я про избиения, казни и пытки — для хорошего человека нормально просто наблюдать такое? Не пытаться прекратить? Особенно для человека из светлого будущего?
Нет, ненормально. Но они же это делают!
И вот тут на помощь приходят несколько слов из повести, которые обычно все забывают. Читатели говорят о выдержке, сильном или слабом характере, об обязанностях разведчиков, о цели, но забывают, что все наблюдатели-земляне перед отправкой на средневековую планету проходят "психологическое кондиционирование".
Да им попросту вмешиваются в психику! Отключают нормальную реакцию на происходящее зверство. Потому что без этого ни один из них не смог бы мириться с происходящим и ничего не предпринимать.
Вот только не у всех это психологическое кондиционирование срабатывает. И это вовсе не свидетельствует о недостатках тех людей, с кем не сработало — вообще-то наоборот. Их личности оказались сильнее вмешательства в психику. И, как и каждый хороший человек, они не могли не дать отпор несправедливости и зверству. Чаще всего за это приходилось платить жизнью. И полагаю, они это прекрасно понимали.
А вот что делать с теми, кто вполне себе существует под воздействием кондиционирования? Дядя Саша, веселый друг Пашка, остальные наблюдатели? Вы ведь понимаете, что человек, неплохо чувствующий себя среди средневекового зверства, совершенно не подходит для жизни в светлом мире будущего? Представляете, как он будет себя вести дома? И в связи с этим становится понятным запрет наблюдателям на убийство — потому что после кондиционирования этот запрет остается одним из немногих якорей для людей, лишенных нормальных чувств.
И, конечно, встает вопрос: А как им возвращаться?
Если перед наблюдением историкам в поле проводят психологическое кондиционирование, то по возвращении нормальные чувства надо возвращать. Вот только возвращение нормальных чувств несет и осознание сделанного, точнее — не сделанного.
Антон может утешить себя хотя бы тем, что он попытался остановить зверство. У Пашки такого утешения не будет.