Как я начал писать (заполярная болезнь)

Бывают писатели, которых Боженька в темечко чмокнул, а мне север лопатой по макушке врезал. Как я выжил — до сих пор удивляюсь

Я до того, как в места своего детства приехать, думать не думал, что литературой займусь. Пахал, паял, снимал понемногу. Блог завёл: мемуары пописывал про студенческие годы в Харькове в девяностых. Людям нравилось. Но одно дело писать о том, что было, другое — придумывать то, чего не было. На это, как я твёрдо был уверен, моей фантазии не хватит.

Нет, у меня всегда была мечта стать писателем, ещё с тех пор как подростком утонул в прозе Булгакова, но мечта эта из тех мечт, что ни к чему не обязывают. Вроде мечты стать миллиардером или поп-звездой. Так я дожил тоскливо, но спокойно, до сорока шести лет.

В том году так стеклись обстоятельства, что жена заболела ковидом, и нас заперли на карантин. Потом ей отпуск дали, а мне сказали, что я, пока болела жена, отдохнул. Лето почти прошло, жена без меня на море съездила, а я пахал, потом устал и психанул. Просто сказал, что уезжаю на две недели, а если не устраивает слово «отпуск» — увольняюсь, навсегда (слово сдержал: как приехал, через пару месяцев уволился). Сел в машину и рванул один в Мурманскую область. Там меня и накрыло.

Я так и не нашёл нужных слов и образов, чтобы описать то, что чувствуешь, когда туда приезжаешь. Это как встреча с родным и безумно любимым человеком, которого, думал, больше не увидишь, и теперь очень боишься, что это сон, и ты проснёшься. Как удар под дых, выбивающий слёзы. Как машина времени, которая выбросила тебя без предупреждения в самый счастливый год твоего детства.

Гнал без остановок по Мурманской области, пока не оказался на пустой дороге. Увидел сопки, низкие облака и свернул на обочину. Вот этот момент:

Я первый раз вылез из машины за полярным кругом, вдохнул воздух и понял, что совершил огромную ошибку. Я-то, наивный, думал: вот приеду, пойму, что всё это глупые воспоминания о детских восторгах, и буду дальше спокойно жить... Этот запах тундры: болот и озёр, мха, грибов и ягод, мокрого дерева, чего-то ещё, что ни описать, ни забыть невозможно —  он входит в тебя и остаётся навсегда. После первого вдоха брызнули слёзы. Я сделал открытие: тридцать три года я помнил этот запах. Я помню его сейчас, через годы, и он так же меня мучает, и я так же не могу его описать, как ни стараюсь.

Несколько дней я, как городской дурачок, в одиночку лазил по сопкам и улыбался, а в последний день понял, что пора возвращаться в Москву, а ещё понял, что не могу, хоть в болоте топись, а их там много. В тот день я ушёл далеко, забрался на высокую сопку, растянулся на ягеле и начал строчить в телефоне историю про парня, который не хочет жить. Это была первая глава моей первой книги — антиутопии «Сдохни, Борзов!» (в честь поста-знакомства поставил максимальную скидку). 

С тех пор прошло почти четыре года. Тоска по северу всё сильнее. Сливаю её потихоньку, по старому рецепту, в книги. Всё пытаюсь через знакомое объяснить незнакомое тем, кто воздухом тундры не дышал. «Равки» написал по тем местам, где сам бродил в прошлый раз, в «Мы будем гореть в аду вместе» вспоминал, что чувствовал, замерзая, когда в двенадцать лет заблудился зимой, в полярную ночь, в сопках, «Столб, покрытый инеем» сейчас пишу про Гремиху. Получается ли донести? Нет, но я стараюсь.

Да, про главное сомнение, что фантазии у меня не хватит: сейчас, бывает, хочется, чтоб она была не такая буйная. Тут только начни выдумывать — сюжеты долбятся, делятся, множатся — что колония бактерий в чашке Петри. Не буду успевать новые книги из башки выкидывать — разнесёт к чертям. Так и живу.

А фото как раз оттуда, из того дня и с той сопки, где начал писать свою первую книгу. Следующим летом опять туда поеду.

А вы как писать начали?