Кощунство, страх и воля царя

— В персидских законах ничего такого нет, к сожалению, — снова вальяжно махнул руками царевич и отступил к статуе, взглянул на нее, — но, быть может, в законах Междуречья найдется какая-нибудь лазейка, позволившая бы моему брату осуществить задуманное. Ведь Вавилон сейчас — часть империи. Его боги и законы имеют равный вес. Что скажешь, Верховный жрец? Уверен, тебе это под силу.
Эриду облизал вмиг пересохшие губы и выпалил:
 — Нет, не в силах, Твое Высочество! Прости, но даже ради великого царя мы не можем одобрить подобное кощунство!
Жрец заметил, как напряглась спина Бардии. Он медленно обернулся, и Эриду поспешил склониться, быстро добавив:
— Прости, царевич. Но не могу я пойти против воли богов.
Он услышал тяжелые шаги. Увидел, как ноги в кожаных сапогах остановились в двух шагах от него. Почувствовал прожигающий взгляд на своем затылке. Столь пронзительный, что будь на теле хоть один волосок, встал бы дыбом. По телу разлилась слабость. Захотелось опереться об алтарь, но тот оказался слишком далеко.
Бардия смотрел на него сверху вниз. Руки сжались в кулаки. В глазах вспыхнуло пламя, а воздух над головой пошел дымкой, будто от зноя. И в ней проступили очертания страшных рогов.
— Посмотри на меня, жрец.
Голос Бардии стал походить на стрекотание гигантского кузнечика.
Эриду не смог противиться ему. Поднял голову. Ужас сковал члены, но через секунду разум окутал туман. Туман, сквозь который вновь донесся голос царевича. Измененный. Леденящий.
— Сделай так, как велит Камбиз.
— Я…
— Сделай так, как велит Камбиз!
— У нас нет законов, позволяющих мужу жениться на родной деве, — пролепетал непослушными губами жрец, — но зато у нас есть множество законов, позволяющих царю делать все, что он… пожелает.
— Хорош-ш-шо.
Жреца отбросило воздушной волной. Он отлетел и ударился спиной об алтарь, со стоном сполз вниз и застыл у его подножия. Эриду не слышал тяжелых, удалявшихся неспешных шагов. И не видел, как статуя Мардука безмолвно смотрит вслед.

«Он ничего не вспомнит, когда очнется. Кроме того, что нужно помнить».
Как же хотелось разнести здесь все на мелкие кусочки. Разрушить до основания, а лик их бога стереть в золотую пыль. Чтобы на месте выжженного мира построить новый. Свой. Мир, в котором будет место лишь для одного бога.
Он мог это сделать. Уже сейчас. Ворваться во дворец и прекратить это представление, от игры в которое откровенно тошнило. Но оставался последний штрих. Маленький мазок, без которого все может провалиться. Он научен опытом прошлого. И не повторит старых ошибок. Осталось совсем немного. Он ждал слишком долго, подождет и еще.

«И будет Тьма», черновик