Полуночная гостья. 7.50

Вечер третьего дня

Страхом коснулся меня.

Мы сидели усталые в сумерках серых в изящной Серебряной спальне 

                                                                                                  у раскрытого настежь окна,

И дорожка среди задремавших деревьев, дразнившая сердце прирученной далью,

                                                                                                              была мне отлично видна.

Мне напомнила сказочный путь мой она.

Аренберга смотрела на мирную тропку осторожным и даже, пожалуй,                                                                                                                                               испуганным взглядом.

Откровенно доступная каждому прикосновенью, отдалялась безмерно, 

                                                                                                  со мной не была она рядом,

Наблюдала измученно нечто иное за старым разросшимся садом.

Напряженье стремительно зрело, росло, приближался грозовый разнузданный взрыв,

Что разрушит преграды, снесет все ограды, все тяжелые, трудные тайны обзору открыв.

Вот, мне слышные лишь едва,

Провалились во мглу слова,

Но наполнили весь чертог,

Этим дням подводя итог.

– Завтра утром, когда ты проснешься с зарею, я стану уже совершенно другой – 

Некрасивой каргой,

Раздраженной брюзгой,

Или нет – заурядной, стандартной, недорогой.

И в рутинности образа, может быть, я устрашусь танцевать нагишом на тропинках,

                                                                                      да и просто тебе показаться нагой.

Та краса, что тревожила страстные строчки твои уж уходит, теперь не моя, я ее подарила.

Я собою просто сорила

И подругу красой отблагодарила.

К одиночеству новому этим себя я, возможно, приговорила.

Ты – поэт. А поэты – свидетели Красоты. Они истово служат Ей, 

                                                                          в жертву приносят свое драгоценное слово.

А Она щеголяет в их строчках, кичится фасонистым стильным стихом 

                                                                                                              и требует снова обновы.

Потому, если ты уйдешь,

Справедливостью это будет,

А тебя удержать – грабеж,

И меня Красота осудит.

Я болезненно понял: у дивно подаренной мне долговечной свободы 

                                                                                                  такая вот нынче на рынке цена.

Что ответить? Твердить непрерывно о невыразимой любви 

                                                                          и расписывать верность на вечные времена?

Словеса бесполезны совсем, и не вывести, как ни старайся, из них

                                                                                                  застарелый предательства вкус.

Но смертельно боялся – до дрожи – я собственных слов, 

Как и колдуньиных вещих снов.

Я не только предатель, я жуткий отъявленный трус.

Обнял я Аренбергу, и так мы сидели, стараясь теснее прижаться друг к другу,

                                                                                                              а ночь обняла нас двоих.

Нам сочувствовал ласковый бархатный мрак, не корил, принимал за своих.

Строчкой я тянулся к Красоте

Так, как рвется птица к неприступной высоте.

Только что такое Красота?

Слов несовместимых суета.