Опять Латунский

Рецензия на рассказ «Кровать моей бабушки» 

https://author.today/work/476072

Передо мною лежит только что прочитанный рассказ неизвестного писателя. Недоумение, вот что испытываешь, перевернув последнюю страницу. 

Рассказ написан от лица девочки – ученицы старших классов пишущей, в свою очередь, сочинение о кровати. Такой странный сюжет. И ничем не обусловленной прихотью кажется и решение автора писать от первого лица. Разве, в его инструментарии нет местоимения «она», только «я»?

Что ж, «кровать, так кровать», последуем за текстом.

По мере написания сочинения девочка Ника, кстати, это единственный персонаж удостоившийся имени, вспоминает себя маленькую, родителей и бабушку. 

Используя этот прием, автор погружает нас в атмосферу семейных отношений времен детства героини, но мы ни слова не знаем об их настоящем состоянии. А что вообще мы узнаем о Нике? Какой мы видим девочку на трех страницах рассказа?

Удалось ли автору создать достоверный образ современного подростка или перед нами все тот же картонный персонаж, бесчисленные копии которого кочуют по страницам современной прозы?  

Надо признать, отчасти автору это удалось. В какой-то степени мы можем судить о характере девочки и увидеть его противоречия. 

В детстве Ника легко нарушала запрет играть на бабушкиной кровати и не боялась надолго оставаться дома одна. У нее сильный характер, она почти не плачет на похоронах бабушки и не смущается смерть называть смертью. Она независима в суждениях, критически относится к заданию учительницы, не стесняется заявить, что не любит другую свою бабушку. Героиня демонстрирует и определенный интеллект: она цитирует Цветаеву, знакома с «Вишневым Садом», у нее относительно правильная речь. 

С другой стороны, в ней осталось и много «детского»: говорит, что бабушка «поженилась» с дедушкой, жует резинку, качается на стуле, в ее речь забирается подростковый сленг, то «че» она скажет, то учительский креатив назовет охренительным. 

Словом, девочка получилась живой, и даже то, что автор не удосужился описать ее внешний образ, позволяет нам увидеть этого подростка, вспоминающего о любимой бабушке, качаясь на стуле перед экраном монитора. И это, пожалуй, единственная удача автора. 

Взглянем на другого персонажа. Буквально несколькими штрихами выписана фигура бабушки. Возможно, читатель сможет увидеть поднявшуюся из гроба «строгую и немного высокомерную» завсегдатаю парикмахерских, «атмосфэрную» любительницу кофе и сигарет из «бывших». 

Но мне этих красок мало.  В воображении не возникает образа, нет даже имени, только «безупречно застеленная кровать», с ней и сливается лицо бабушки, растворяясь в «равнине пикейного одеяла».  

А отношения с сыном? А с невесткой? А характер? Бабушка была какая, добрая, злая, помогала ли своим детям, готовила ли обед, гладила ли белье, вязала ли носки? И любила ли она внучку? Ведь даже этого мы не знаем. Внучка любила, хоть и «почти не плакала» на похоронах, но она читала бабушке вслух, когда та заболела, сожалела, что мало с ней разговаривала, пока бабушка была жива. А бабушка? Кроме того, что закрывала глаза на безобразие устраиваемое ребенком на ее кровати. Очень педагогично! Она позволяла себе оставлять внучку надолго одну в квартире. Сколько было Нике? Пять, шесть? Скорее всего, не больше семи, иначе она не поместилась бы под кроватью и вряд ли могла кататься на пылесосе. А ведь в квартире еще и плита, лекарства, флаконы с бытовой химией, балкон, наконец, с которого не в меру подвижный ребенок легко мог свалиться! Но, все эти угрозы скользили мимо сознания владелицы кровати и картины из Петербурга, «дама сдавала в багаж…» Сухая, эгоистичная старуха и «маленькая собачонка» – ее внучка! Триллер можно написать с таким материалом!

Несчастная мама девочки всю жизнь прожившая с такой свекровью! Не позволявшей даже присесть на ее кровать!  Вполне понятно, что «мама кричит» - и это единственная ее характеристика в рассказе. А что еще бедняжке делать? Она кричит, когда вытаскивают из-под кровати ее дочь перемазавшуюся в пыли, роняет сумки, увидев ее упавшую с кровати и больно ударившуюся, негодует, обнаружив потоп в ванной после купания. И все. Лишь крик матери остается в ушах читателя, ее образ имеет исключительно звуковое выражение.  

Папа. Он занял в рассказе почти такое же скромное место как и мама. Два эпизода по абзацу каждый: сцена с пылесосом и сцена в ванной. И кстати, почему девочку купает папа, а не мама?

А вот здесь мы сделаем паузу и вспомним, что рассказ написан мужчиной. И здесь упущенная возможность! Мимо какого поворота сюжета прошел автор! В какие темные аллеи человеческой души мог он заглянуть, в какие мрачные подкроватные пропасти и провалы психики увлечь читателя! Набоков отшатнулся бы! 

Но нет. Автор ограничился описанием скрытого от мамы баловства с банной щеткой в ванной. Вполне в стиле. Если возможно говорить о каком-то стиле нашего неизвестного писателя. Скажу честно – нельзя!

Ошибка на ошибке, ляп на ляпе! Вечное «было, было, было» в одном абзаце, «что, что, что» в одном предложении. А штампы? А канцеляриты? А повторы?  «Ужас, ужас!» - как говорила героиня известного анекдота. 

В эпизоде с пылесосом на шесть строчек текста семь (!) его упоминаний. Если бы автор указал марку, можно подумать, что ему проплатили рекламу! Только кому интересна реклама в произведении такого автора. Рано, рано говорить здесь о стиле, учиться и учиться автору, «бежать, задрав штаны», к светлому будущему овладения ремеслом.  

Но вот беда, с таким синтаксисом далеко не убежишь. Вспоминается капитан Врунгель, принимающий передачу азбукой Морзе на больной зуб: «точка — кольнет незаметно, как булавочкой, а уж тире — точно кто шуруп туда закручивает». Так и читательский глаз, словно капитанский зуб, страдает, то и дело, натыкаясь на неверно употребленные запятые, кавычки, дефисы и тире, да, особенно тире! 

Хорошо, оставим грамматику, плохие учителя – не научили. Но возможно фонетическое чувство гармонии присуще автору? Музыка текста?

Слышна ли музыка в рассказе?

Слышна, но она звучит в лишь компьютерных колонках и в ушах главной героини. На долю читателя остается грохот пушки, вой пылесоса, да визгливая нота из вульгарной песенки про эмигрантский Париж.  

А как же «фонетика — служанка Серафима»?

Нет, нас ждет разочарование: короткие, рубленые фразы.  

«Я прошла в гостиную посмотреть на картину и набраться вдохновения. 

 Посмотреть было просто, с вдохновением оказалось туго. Вздохнув, вернулась к себе».

Или: «Прыгая на кровати, я сверзилась с нее и сильно ударилась спиной. Как раз в этот момент поворачивался ключ в замке. Неожиданно вернулась мама. Я лежала на полу, загребала руками и ногами и не могла вдохнуть. Глаза мои выпучивались от ужаса, я не понимала, чего боюсь больше: умереть сейчас от удушья или, что мама увидит разбросанную бабушкину постель». 

Что это за деревянный ритм? Если и говорить здесь о музыке то исключительно о барабанном бое. «И били копыта вразрядку по клавишам мерзлым». Так и хочется спросить автора: чем же он стучит по клавиатуре, не копытом ли? Уж всяко, не пером пишет. 

А читать? Кто-то захочет такое прочесть? Есть какая-то потенциальная ЦА у подобной «литературы»? Не знаю, возможно, бабушки-старушки на лавочке у подъезда. Я бы рекомендовал автору поэкспериментировать, попытаться почитать вслух на параподъездную аудиторию. Может быть, бабушки расчувствуются, им ведь тоже помирать скоро, и вдруг рассказ о любящей внучке согреет аритмичное, гипертоничное или стенозное сердце? 

Что ж, подведем невеселые итоги: рассказ говно, в печать его нельзя даже в «Вестнике Мухосранска». Автору учится, писать до кровавых мозолей на пальцах. Через год - другой посмотрим. Пусть работает. 

Для всех заинтересованных. 

Принимаю заказы на рецензии. Плата по таксе.