Ветер подхватил её — и она перестала бояться высоты

Татьяна просыпается в пять утра не потому, что надо, а потому что не может иначе. Тело ещё тёплое от сна, а мозг уже бьётся о череп, как шар для пинг-понга в лифте. Вскакивает, не включает свет — хватает блокнот с ручкой, валяющиеся на полу. Записывает обрывки, пока они не сбежали.

Кофе? Позже. Душ? Не срочно. Сначала — три страницы текста, выдранные из подсознания зубами. Пальцы стучат по клавиатуре так быстро, что кажется, будто они горят. Каждая строчка — искра.

К девяти утра у неё готов черновик рассказа, два абзаца эссе и план на неделю. Она не успевает решить, что круче — идея про детектива-невидимку или стихотворение про лифт, который помнит всех самоубийц. Берёт оба.

Выходит на улицу — и город становится декорацией. Прохожие — не люди, а типажи. Вот мужчина в помятом пальто — точно прячет в кармане фотографию бывшей. А девушка с синими волосами — либо художница, либо беглянка из психиатрички. Татьяна записывает их в телефон, потом дорисует биографии.

К обеду она покупает булочку с корицей, но забывает её съесть. В голове — карусель: а что, если герой найдёт дневник, где всё про него написано, но почерк его собственный? А если ворона заговорит, но только цитатами из Екклезиаста? Рука снова тянется к блокноту.

К вечеру она понимает, что не пила воды, не отвечала на сообщения и трижды прошла мимо дома, думая о сцене с зеркалом. Ей всё равно. Сегодня она не человек — она динамо-машина.

Вывод: Иногда надо дать волю этой версии себя, которая не боится утонуть в потоке.

P.S. Татьяна — это я. И сейчас я совсем не машина, а аккуратно ползающий от боли в крестце нытик.