Байки дедушки Панаса: о хвилосохвии

Когда два городских студента подошли к избушке Панаса - тот, не выпуская изо рта любимую трубочку, кидал просо курам, иногда подкидывая немножко крутящейся неподалёку стайке воробьёв.

- Оооо, какие люди пожаловали, да без охраны! - с широкой улыбкой поприветствовал студентов дед, отряхнув ладони и протягивая им широкую, как лопата, руку. - Какими судьбами в наших палестинах?

- Да вот, сессию сдали, приехали родных повидать. - ответил тот, что поменьше ростом, потемней усом да повеселей лицом.

Тот, что ростом побольше, причёской посветлей, а лицом посмурней - просто буркнул что-то себе под нос.

- Э-хе-хе, - озабоченно покряхтел Панас, глядя на него, - видать, сессия-то не особо задалась?

- Да нет, дедушка, - пояснил брюнет, - всё мы сдали без проблем. Это его изучение философии зацепило за живое. Уж который месяц места себе не находит. Не спит толком, всё что-то думает, думает...

Блондин ничего не добавил, задумчиво уставившись вдаль. Да только явно ничего он там не рассматривал, потому что даль та была перекрыта бревенчатой стеной дедовской избушки.

- Ох-хо-хо, - сочувственно вздохнул Панас, - Тут явно дело серьёзное. Хвилосохвия она такая: ежели человека серьёзно зацепит - то и до беды недалеко.

Помолчав немного да задумчиво попыхтев трубкой, он, как будто решив для себя что-то важное, решительно сказал:

- Вот что, молодёжь. У вас каникулы, времени полно, всё равно отдыхаете. Так что пойдёмте-ка чайком побалуемся.

Брюнет, улыбнувшись деду, кивнул - а блондин просто пожал плечами: ешьте меня, мол, мухи с комарами. Чайком так чайком.

Повернувшись к дороге, дед неожиданно зычным басом гаркнул:

- Ээээй, ребятишки! Айда пить чай с баранками!

И не успели ещё взрослые зайди в избу, как на двор слетелась стайка неугомонной детворы.

Сели. Выпили чаю вприкуску. Закусили баранками. Когда детвора, наконец, замолкла в ожидании очередной байки - дедушка, хитро глядя на студентов из-под седых бровей, начал.

- Жил-был как-то один человек. Хороший человек, годный. Работы не боялся, за дело брался справно да весело, и людЯм завсегда помогал, по возможности. И делом помогал, и словом. Как видит, что у кого-то руки опускаются - всегда найдёт, как подбодрить. И шуткой, и серьёзным разговором, и советом дельным.

Так что слыл он среди людей добряком и оптимистом. Да и умом, надо сказать, природа его не обделила.

И жил также неподалёку один барин. Очень любил тот барин, чтобы его считали за умного да образованного человека. А посему считал для себя необходимым читать разного рода книжки.

И всё бы ничего - ну, подумаешь, читает человек книжки. Дело-то полезное. Но он-то начал читать не просто книжки - а книжки по хвилосохвии.

При этих словах лицо Панаса расплылось в широченной улыбке, а взгляд сделался ещё более хитрым.

- Да-да. Вот с неё-то и пошли у барина проблемы.

Поначалу-то всё было в порядке: барин читать читал, но понимать ничего не понимал. Сидит, бывало, за столом - одной ручкой коньячок наливает, а другой за голову держится: "что за императив Канта такой... ведь читал же где-то на прошлой неделе... убей, не помню!"

Бах рюмашку - и дальше читает. Проходило, в общем, изучение безо всякого вреда для психики.

Однако же прошло время - и начал барин понемногу что-то понимать. А начав понимать - естественно, разочаровался во всём, впал в депрессию, укрепился и пророс на печальной укушетке, и даже перешёл вместо коньяка по вечерам на водку перед обедом.

Оказался, словом, в тяжёлой жизненной ситуации.

И вот, прослышав о нашем оптимисте, позвал его барин к себе. А для чего - не сказал.
Заходит парень, шапку ломает, с ноги на ногу переминается - мало ли, чего барину в голову-то взбредёт. А барин лежит на своей печальной укушетке, на мягких персидских подушечках, да багородную голову белой ручкой подпирает.
- Скажи, - говорит, - мил человек, отчего ты такой весёлый. Аль книжек умных не читал, философии не изучал?
- Как же не изучать, - отвечает весельчак, - доводилось, почитывал.
- Видать, - прищуривается барин, - не понял ты ни черта?
- Отчего ж, - пожимает плечами балагур, - не понять. Вполне так понял. Идеализьм там, материализьм, вот это вот всё.
- Так почему тогда, - удивлённо поднимает брови барин, - ты всё равно такой весёлый? Разве же не увидел ты, что какую философскую систему ни возьми - берётся она из ниоткуда и ведёт в никуда? Разве не погрузился ты, увидевши это, в тоску тоскливую да раздумья печальныя? Разве же не пришло к тебе понимание бессмысленности бытия, равно как и бессмысленности познания?
- Ну, как вам сказать, высокблагородие, - чешет в затылке парень, - ко мне другое понимание пришло.
- Какое, - аж приподнимается на подушках барин, - такое понимание? Рассказывай немедленно!
- Да простое, - машет рукой парень. - Что ежели, значить, работаешь на благо, да пользу приносишь - то и жизнь твоя преисполнена.
- И всего-то? - недоумённо вскидывается барин, переходя на своей укушетке в положение сидя. - Да разве же не понял ты, что материальное - ничто, что всё обернётся прахом и не принесёт тебе радости?
- Оно, конечно, так, - потупившись, говорит парень, поглядывая исподлобья на богатое убранство комнаты, - особливо когда в материальном недостатка нет. Да ведь жизнь-то человеческая - не только лишь о себе одном. Есть и другие люди со своими бедами. И беды эти - не всегда из-за недостатка материального. Ширше, стало быть, глядеть-то надо, вашблагородие.
- Так ты, стало быть, об общественном благе печёшься, - вскочив, барин стал ходить из богатого угла в ещё более богатый угол. - Но разве не известно тебе, что люди суть неблагодарные твари? Что человек человеку - волк, и всяк кусает руку дающего?
- Тут вам виднее, конечно, - смущённо улыбаясь, отвечает парень. - Когда тебе помощь не особо нужна, то и цена ей невелика. Но в жизни-то всякое бывает. Иному человеку и малая помощь может так к случаю прийтись - то будет он так рад, да так за неё благодарен, что и описать словами трудно. А когда делаешь доброе дело - то и у самого душа радуется.

Дед Панас, умолкнув, снова затянулся трубочкой.
- Так-то, детки, - сказал он. - хвилосохвия хвилосохвии рознь. А иную хвилосохвию и вообще к жизни-то прикладывать нельзя. Ничего дельного не выйдет.

Детишки, снова загомонив, побежали на улицу, прихватив с собой кто баранку, кто калачик, а кто - и просто ничего, кроме уюта и тепла дедушкиной избушки.