Почему Эрмин изменился к концу повести?

В моей повести "Не овладеешь ветром" присутствует таймскип размером в год, что, естественно, вызывает у читателей вопросы по поводу изменений, которые произошли в главном герое. К сожалению, я не смогла ответить на эти вопросы внутри повести - только дать намеки.

Дело в том, что первоначально я не планировала никакого таймскипа, мы должны были последовать за Эрмином и просмотреть его эволюцию в режиме "реального времени". Я даже вполне успешно набросала этапы его осмысления, ключевые инсайты и смены парадигм, и уже перешла к детализации отдельных линий и сцен... и, как вы понимаете, поймала себя на том, что продумываю историю размером с роман (в то время как повесть уже практически подошла к концу).

Самым логичным и разумным было бы закончить повесть на том месте, где Эрмин оставляет Нари в Ниии, и анонсировать планы по написанию отдельного романа про Эрмина; новая его встреча с Нари стала бы логичным финалом этого романа. Но на тот момент я была, во-первых, плотно занята написанием "В поисках солнца", и мне было не до похождений батюшки Эсны, а во-вторых - его история в принципе не показалась мне настолько уж интересной. Путь его эволюции довольно банален и предсказуем, и я пока не уверена, что хочу тратить время на написание романа о нем.

Нужно было решить, что делать с "Не овладеешь ветром" - выкладывать как есть (на точке прощания Эрмина и Нари) или просто закидывать в стол до момента "может, я напишу тот роман". Почесав в голове, я плюнула, включила в повесть таймскип и завершила ее финалом так и не написанного романа. Ну, такое себе, согласна   Читатель вправе иметь претензии, и, поскольку роман про Эрмина и ныне там (на уровне продумывания линий и сцен), я решила хотя бы выпустить статью по поводу того, почему Эрмин изменился.

1. Конфликт воспитания и культурного кода

С одной стороны, Эрмин является продуктом ньонского культурного кода. Ему свойственно верить в культ силы. В его понимании, вооруженный набег на мирный рыбацкий остров - это акт доблести, чести, силы, мужества, храбрости, и далее по списку. Подвиг! Да что там, рыцарский подвиг!

С другой стороны, в повести заявлено, что батюшка Эрмина таким не промышлял. Нам мало что известно про отца Эрмина, кроме этого факта, но сам Эрмин обращает на это внимание в тот момент, когда ему закрадывается в голову мысль, что такой набег - это вовсе не достойный похвалы поступок. То есть, через призму восприятия Эрмина мы читаем: отец бы не одобрил. Соответственно, в рамках семьи Эрмин воспитывался несколько иначе, и усвоенные им в семье морально-нравственные нормы на базовом уровне конфликтуют с ньонским культурным кодом, чего сам Эрмин первоначально не замечает. То есть, максима "разбойные набеги на мирных - неприемлемы" изначально, базово вшита в Эрмина в рамках домашнего воспитания, но не была им осознана и осмыслена вовремя, и, осиротев и получив власть, он сбился на общий культурный код Ньона, не заметив, что это входит в конфликт с его собственными убеждениями (а то, что этот конфликт имеет место, мы видим по реакции Эрмина на критику со стороны Нари и Дрангола).

Тогда, год назад, Кьерин не смотрел на это дело всерьёз. В Ньоне пиратский набег считался поступком доблестным, им хвалились, он отмечался воинской татуировкой. Да, ему бы стоило задуматься хотя бы над тем, что на руках его отца именно такой татуировки и не было ни одной – но он не придал этому значения. Возглавив род, он хотел всем доказать собственную доблесть, и полагал, что поступает мужественно и героически.

Таким образом, Эрмин базово не является человеком, для которого разбойные набеги - норма. Более того, для него они базово не норма. Что он попытался проигнорировать в погоне за очками репутации и в борьбе за власть. Собственно, с этого могло начаться классическое моральное падение, которое мы наблюдаем в литературе достаточно часто.

2. Возраст и опыт

На начало повести Эрмину восемнадцать лет (было бы меньше, если бы не законодательство РФ, так что делаем скидку, это не средневековые восемнадцать, это наши с вами современные восемнадцать; если бы я придерживалась исторической достоверности, ему было бы 15-16). Его личность еще не завершила процесс формирования, он еще в поиске себя, своих целей, своих принципов. Он пробует разные пути, чтобы понять, кто он. Он впервые получил в свои руки власть, и этот его набег - это его первый опыт.

И да, это все еще могла быть история морального падения. Безнаказанный, опьяненный властью и насилием Эрмин мог полететь вниз - если бы не врезался в Нари. Именно Нари своим мужеством, своим упорством, своим отказом признавать черное белым отрезвила Эрмина и заставила его четко провести эту самую грань, когда преступление нельзя оправдать и назвать актом доблести или подвигом.

Кьерин нахохлился и вытянул под столом ноги.

– Вот ещё! – буркнул он, наконец, вставая и несколько истерично вынося вердикт: – Ну, значит, я насильник, пусть так!

– Пусть, – безразлично подтвердил Дрангол, возвращая компас на место.

От дверей Кьерин обернулся, открыл было рот, но так ничего не сказал и вышел.

– Вот, значит, как! – бурчал он себе под нос, обиженный на то, что из-за друга больше не мог воспринимать самого себя как благородного спасателя прекрасных девиц.

Возвращение Эрмина к Нари - это не одержимость желанной женщиной, это не про любовь. Это про необходимость завершить гештальт и получить отпущение именно от нее, потому что именно она заставила его осмыслить свой первый опыт насилия правильно, именно она была тем, кто остановил его на первом шаге морального падения. В повести подчеркивается, что Эрмин это осознает. За скипнутый год он это хорошенько осмыслил, он увидел весь свой возможный будущий путь, ужаснулся ему, и теперь он благодарен Нари за то, что она его остановила. Он возвращается к ней, конечно, в надежде, что теперь между ними возможны отношения, - но в первую очередь он вернулся доказать ей, что он понял. Ему важно, чтобы именно она - его первая жертва - оценила и подтвердила, что да, он усвоил урок правильно.

Это было тем горше, что он понимал, сколь многим обязан Нари. Если бы он не столкнулся с нею в первый же свой набег – сколько ещё островов он успел бы разграбить, сколько смертей и насилия принести, прежде чем до него бы дошло, прежде чем он бы остановился? Могли уйти месяцы и даже годы, и груз на его совести стал бы и вовсе неподъёмным.

3. Влияние дружбы

И в повести, и романе "Выбрать волю" подчеркивается, что Эрмин не является психопатом, НРЛщиком или иным моральным калекой, не способным привязываться к людям и испытывать к ним чувства. Дружба играет для него важнейшую роль в его жизни - настолько важную, что в финале романа "Выбрать волю" он готов пожертвовать своим комфортом и привычным образом жизни, чтобы быть ближе к другу, которому, возможно, придется перейти на нелегальное положение. Способность к глубокой искренней привязанности не только заложена в Эрмина изначально - она раскрывается во всех его появлениях в моих текстах.

Важно также отметить характер лучшего друга Эрмина, Дрангола. Из романа нам известно, что он питает тайные симпатии к христианству (это фамильное, земли Дранголов на границе с Ниией), и на протяжении и повести, и романа он демонстрирует крепкие морально-этические позиции и ориентиры. Неидеальные, мы также наблюдаем, что он ставит привязанность к человеку выше своих этических принципов. Тем не менее, у него эти принципы есть, он их придерживается и он их декларирует.

Хотя технически в их паре Эрмин выступает как "главный" - он командует, принимает общие решения и руководит, - в духовном плане лидирует в их отношениях Дрангол. Именно он является для друга моральным ориентиром, Эрмин равняется на него. Неодобрение Дрангола глубоко его ранит и заставляет переосмыслить свои поступки. Опять же, напоминаю, юный Эрмин находится в поиске своего пути; в то время как Дрангол демонстрирует некоторую психологическую зрелость человека, который уже разобрался в основных экзистенциальных вопросах. В своих метаниях и сомнениях Эрмин ищет у Дрангола и совета, и одобрения, и поддержки, и неизбежно попадает под его влияние.

Опершись локтями на стол, Дрангол положил подбородок на переплетённые пальцы, взглянул на Кьерина прямо и открыто и возразил:

– Я не её, я тебя защищаю, гром. – И пояснил: – Это ведь ты только что заявил, что не хочешь её насиловать.

– Не хочу, – согласился Кьерин, брезгливо отодвигая в сторону чернильницу.

– Но именно это ты уже и делаешь, – невозмутимо продолжил гнуть свою линию Дрангол.

Лицо Кьерина перекосило. Ему было нечего возразить, но ему совершенно, совершенно не нравилось, к чему вёл друг.

Дрангол, пусть и не останавливает в повести Эрмина прямо (я говорила, личная привязанность для него выше принципов), демонстрирует твердое неодобрение его поступков, и даже этого одного - без Нари - было бы достаточно, чтобы Эрмин задумался.

4. Смена идеалов

Первоначально идеал Эрмина - это идеал ньонского культурного кода. Сильный, безжалостный, суровый воин-победитель. Эрмин мечтает стать именно таким, потому что в его глазах - это вершина героизма.

Нари показала ему пример другой силы, и Эрмина это потрясло. Он смотрит на нее - хрупкую женщину, пленницу, - и задается вопросом, а смог бы он на ее месте вести себя так. И понимает, что нет. У него не хватило бы смелости и силы духа - получается, он слабее ее! Эта мысль и возмущает его, и первоначально унижает - отсюда его постоянный попытки сломать Нари, чтобы самоутвердиться. Но в конце концов Нари становится для него примером нового идеала - идеала внутренней силы.

– Я знаю женщину, – не унимался он, – которая на каждую мою попытку надавить на неё или сломать заставляла меня почувствовать, что я, прибегая к таким методам, становлюсь жалок. Женщину, – ещё шаг, и она почти вжалась в перила чьего-то крыльца, – которая всякий раз, проигрывая мне, заставляла меня осознать, что это я проиграл, поступая так, как поступил.

"Маршрут перестроен", как говорится. И Эрмин возвращается к Нари еще и потому, что этого требует его новый моральный компас: теперь в его представлении сильный человек должен уметь признать ошибки и попросить еще одного шанса, если действительно дорожит отношениями. Возвращение к Нари - это акт испытания своей новой силы, той силы, которой он научился у нее.

Хотя все эти четыре аспекта не раскрыты в моей повести подробно, я хотя бы парой фраз/эпизодов даю на них указания в расчете на то, что читатель достроит полную непротиворечивую картину сам. Возможно, в будущем, когда у меня появится интересный сюжет для романа про Эрмина, я раскрою эти вопросы подробнее, качественно, так, как они заслуживают того, потому что, конечно, трансформация его весьма интересна. И там можно понаписать много так любимых мною психологических экскурсов в его переживания и мысли.

Но в рамках той легкой любовной повести, коей я заявила "Не овладеешь ветром", мне кажется, довольно и того, что есть. Излишние углубление внутренних конфликтов Эрмина, экскурсы в его потрясения и пересказ логики развития его мыслей утяжелили бы текст, и вместо остросюжетной любовной интриги мы получили бы очередную достоевщину про внутреннее перерождение. Я это, конечно, очень люблю, но иногда хочется написать просто лыр.

Однако то, что мой текст выглядит простым лыром, не означает, что я не продумала всю ту достоевщину, которая за ним скрывается