Мой старый город

Я люблю этот город вязовый… Есенин тут не причём, вязы у нас чёрно-азиатские, настоящие, не шибко фальшивые, карагачи, а сам город когда-то называл просто – мой. Сейчас так не сказать, когда четверть вне города, он старый-добрый знакомый и всё.

Детство помогает многому врезаться в память накрепко, не отколупаешь. Даже если многое меняется, главное остаётся, главное помогает видеть желаемое, не настоящее и плохого в том нет вообще. Возраст добавляет не только цинизма, порой тяжеловато от не пойми откуда взявшегося стариковского бу-бу-бу, все дела. Тут заболело, там вон слово ху… в общем, малолетние преступники написали, как обычно, тот самый магазин не работает, и наплевать, что его закрыли уже лет десять назад. Если не пятнадцать. Сколько-сколько? Мама родная…

Память накидывает вуалетку на старые дома, трещин стен, фальшь ремонтов из фасадов с теплоизоляции, тяп-ляп закрытых сверху чем подешевле и по первости поярче. Память легко заставит улыбнуться, прокручивая в голове картинки чего-то хорошего с добрым, позволяет рассмотреть такое же там, где и не ожидаешь, даже в нашу эпоху глобализации, поголовных Магнитопятёрочек и остального, знакомого до оскомины от вида корпоративных цветов с дизайном вывесок. 

В моём маленьком городке всего полтора парка. Где-то и столько нет, но лет в одиннадцать даже показалось грустным понять, что есть парк и сквер, а не маленький парк. Сквер «Фронтовые письма», где светлеют бетонные треугольники и краснеют между ними звёзды, спокойно жил рядом без Вечного огня. 

Сейчас он есть, это неплохо, но главное в сквере другое. Через месяц его не так давно обновленные дорожки, как много пятилеток подряд, захрустит сухим золотом листвы. Над памятником солдатскому подвигу, кипенно-белые на режуще-голубом, поплывут лёгкие предзимние облака. За них, как казалось в детстве, станут цепляться макушками высоченные стройные берёзы аллеи, когда-то ведущей в сторону школы. По ней, снова и снова, легко пробегут дети, довольные кто концом уроков, кто наставшими первыми каникулами, а кто просто только-только начавшейся жизнью. 

Рыжие, жёлтые, красно-зелёные листья тополей, вязов, клёнов и, конечно, берёз, сгребут в кучи обязательного субботника технарских групп. Их гонят сюда год за годом, гнали под «Песняров» эпохи любимого Леонида Ильича, отправляли бесплатно махать инвентарём под едва разрешённый «Сектор Газа» начала демократической России, уже с уговорами заставляли под Фактор-2 и сейчас, в остатки кальянного русского рэпа и три прихлопа-два притопа никак не умирающих «Дабро» опять выпнут грести шуршащие волны.

А потом, наплевав на пожарную безопасность, кто-то подожжёт парочку, дымок поплывёт по округе, мешаясь с таким же из дворов старых кирпичных малоэтажек, из-за пока стоящих гаражей, от готовых к сносу жёлтых самых простеньких «сталинок», пропадающих тут всё чаще. 

Двадцать лет назад горящие листья мешались с сладким запахом хлеба. В моём старом городе пекли самый вкусный формовой белый по ГОСТ. Вкуснее не довелось есть ни в щедро-житном Краснодаре, ни в бывшей мукомольной столице Самаре, не говоря про обе столицы. Один разок, уже после жестокого убиения городского хлебозавода, оказавшись в Анапе, случилось попробовать что-то схожее. Хлебозавод, убитый конкуренцией, пекарными Юпи типа комплексных добавок, был настоящим сердцем города. Горячий настоящий хлеб в кузовах старых Газонов выщипывался нами точно часть культурного кода, также, как и покупать его стоило только свежий, ещё горячий, много не ешь, заворот кишок случится. 

Везде есть районы, да и не только, обзываемые жителями совершенно отлично от официальных. Мой старый город не исключение, пусть их не так много. В смысле – осталось. Тут на Сороковом торговали пенсионеры, многие ещё помнят Французский, а за Колымой, смешно да грешно, пока не пересох Океанчик. 

Мой не такой уж старый и вовсе не крохотный, хотя с чем сравнивать, мой Отрадный родился в 1956 и в эту субботу ему официально 69 лет. А память легко подкидывает сорокалетие, с канувшими в Лету КАВЗиками городских служб, расписанных 1956-1996, первым увиденным фейерверком и, вроде бы, голосящим аки Кивин тех лет Серовым, в непроницаемо чёрных очках, несмотря на выступление совершенно тёмной почти ночью.

Мой небольшой город, прячущийся в памяти, почти не встречается на фотографиях. Это не странно, когда фотиков стало много, Кодак-Экспресс дарил свою быстропечатную магию, а плёнки в 12, 24 и 36 кадров чуточку кусались в цене, фотографировалось совершенно другое, а не время, воплощённое не только в наших лицах. 

Время скачет кузнечиком на летней поляне - не заметить, не поймать. Старые фотографии чаще всего с людьми, нами-молодыми, не смущаясь сегодняшних морщин, веса, седых, крашеных или закончившихся волос, достатка по одежде с обувью и даже выражений самих лиц. Снимков мест, где живём и жили - в разы меньше. Обычных, не парадных, случайно схвативших саму суть жизни - незаметную быстротечность. И в них, не сказать легко встреченных, прячется небольшой городок, подаривший весьма даже хорошие детство и юность. Порой то время старалось сделать их хуже, но детство с юностью справлялись, оставив в памяти хорошего куда больше плохого. Включая сам город Отрадный, разный и настоящий.

Зелёный, золотой, огромный в своей крохотности для нас, растущих в нём и не знавших мира вокруг, когда холодный, когда тёплый, иногда с розовым небом в сторону Самары, с когда-то быстрым и звучным Кинелём, рекой, баюкавшей на своей мутной спине нас всех, с недолго прожившими молочными коктейлями по тем самым советским рецептам, с игровыми аппаратами ДК и немного на вокзале, с красивой стеклянно-цветной мозаикой автостанции, с спортивной школой и несколькими обычными, с городской площадью и телефонами на ней, с адовой каруселью «Ромашка» и добрым паровозиком из Ромашково в парке, с дискачами «Юности» и ДК, с настоящим кинотеатром, с… в общем, с отличным прошлым. С днём рождения, родина, живи и процветай, я всё сказал.