11 сентября - День спасения Чили
Автор: Андрей КаминскийВсе как всегда, разумеется:
Общий ликбез по произошедшему 52 года назад событию можно почитать здесь, а пока я размещу отрывок из своего рода сериала под названием «Волчья дюжина» — сборного отряда диктаторов и реакционеров, по всему миру борющихся с разномастными революционерами.
Награда Генерала, или Порядок в Сантьяго-де-Нуэва-Эстремадура
После того, как семя кубинской революции было выжжено из почвы времени, Чернобог был особенно доволен. Его лидер, Аугусто Пиночет, действовал не просто как солдат, но как истинный архитектор Порядка. И такой архитектор заслуживал увидеть плоды своих трудов, воплощенную мечту.
— Ты служил мне верой и сталью, Аугусто, — прогремел голос Владыки Недр, и в нем слышались нотки мрачного одобрения. — Ты уничтожил моих врагов в прошлом и будущем. Я дарую тебе отдых. Не сон и не забвение, но награду, достойную тебя. Ты вернешься в свое Чили. Но не в то, которое ты знал, раздираемое социалистами и нищетой. А в то, каким оно должно было стать под твоей твердой рукой. Я дарую тебе жизнь в твоем идеальном государстве. Прави им. Наслаждайся им. И помни, чья воля стоит за его процветанием.
Тьма сомкнулась и рассеялась, сменившись ярким, но холодным светом солнца, сияющего над заснеженными пиками Анд.
Пиночет стоял на балконе дворца Ла-Монеда. Он был не призраком из теней, а живым человеком. Моложе, чем в день своей смерти, полным сил, в безупречно отглаженном генеральском мундире. Его тело, новое и совершенное, было даром Чернобога. Но внутри него по-прежнему жила холодная душа вечного стража Порядка.
Он взглянул на Сантьяго. Город был неузнаваем. Чистый, упорядоченный, без единого граффити на стенах. Вместо хаотичных рынков — сверкающие небоскребы из стекла и темного гранита, построенные в стиле строгого, почти готического модернизма. По широким проспектам бесшумно скользили дорогие автомобили. Не было нищих, не было бастующих профсоюзов. Была лишь тишина эффективности и труда.
Это было Чили его мечты. Либертарианская утопия, скроенная по лекалам чикагских мальчиков, но сшитая нитями древней, темной магии.
Экономика была чудом свободного рынка. Государство почти не вмешивалось в дела бизнеса. Налоги были минимальны, регуляций почти не существовало. Любой, у кого была воля и хватка, мог стать миллионером. Но за этим фасадом скрывался секрет. Самые успешные корпорации, самые богатые семьи, самые процветающие бизнесмены Чили заключали пакты. Не с дьяволом — это было бы слишком вульгарно. А с ним. С Калеуче.
Ночами в туманных бухтах Вальпараисо беззвучно появлялся корабль-призрак. С его борта сходили мертвые моряки во главе с адмиралом Хосе Торибио Мерино, членом реальной хунты Пиночета, а ныне — бессмертным капитаном проклятого судна на службе у Чернобога. Они приходили в особняки магнатов и заключали сделки. Калеуче даровал им знание о будущих рынках, топил корабли конкурентов в необъяснимых штормах, обеспечивал феноменальную удачу. Взамен они просили немного. Лишь позволения использовать их дома, склады и офисы как временные порталы в мир живых. Так что иногда по ночам в конференц-зале крупного банка можно было увидеть, как мертвые матросы пересчитывают свои призрачные дублоны, а из подвала винного завода мог донестись потусторонний хохот утопленников. Бизнесмены знали цену и платили ее безропотно, ибо прибыль была божественной.
Социальная жизнь строилась на трех китах: Семья, Собственность, Традиция. Консерватизм был не просто идеологией, а государственной религией. Общество было строго иерархично: во главе стояли старые аристократические семьи и новые капитаны индустрии; внизу — трудолюбивые, молчаливые рабочие, знавшие свое место.
А за стабильностью этого порядка следили они. Ведьмы с острова Чилоэ.
Раз в год в огромной пещере Кикави, скрытой от посторонних глаз, собирался их ковен. Это были не уродливые старухи, а могущественные женщины из самых влиятельных семей Чили. Они приносили клятву верности не только Генералу, но и темным силам земли, которыми правил их истинный покровитель. Их магия была магией Порядка. Они плели заклинания, усмиряющие недовольство в рабочих кварталах, насылали проклятия на любого, кто смел помыслить о профсоюзе или забастовке, создавали обереги, защищавшие экономику от внешних кризисов. Их лидер, могущественная bruja mayor, была тайным советником Пиночета, и ее магический взгляд видел любую угрозу режиму задолго до того, как она обретала форму.
Искусство и культура в этом Чили тоже были своеобразны. Вместо левацких агиток Пабло Неруды в школах изучали мрачную поэзию Мигеля Серрано. Архитектура подражала готическим соборам, но прославляла не Бога, а Капитал. Самым популярным видом развлечений были не бессмысленные карнавалы, а военные парады — идеальная демонстрация порядка, дисциплины и силы.
Пиночет правил этой страной как божество. Его слово было законом. Его портреты висели в каждом доме, на них он был изображен не как простой диктатор, а как Хранитель. Ему не нужна была тайная полиция, чтобы выслеживать диссидентов, — их просто не было. Магия ведьм и страх перед потусторонними силами были эффективнее любых пыток. Любой, кто начинал думать «неправильно», вскоре либо сходил с ума, либо бесследно исчезал, утащенный на борт Калеуче во время ночного тумана.
Генерал спустился со своего балкона и сел в бронированный лимузин. Он ехал по своему идеальному городу. Он видел процветание. Он видел дисциплину. Он видел порядок, за который сражался всю свою жизнь и всю свою смерть.
Лимузин остановился у подножия гигантского монумента на холме Сан-Кристобаль. На его вершине стояла не статуя Девы Марии, а огромная фигура самого Пиночета, высеченная из черного обсидиана. У ее подножия горел вечный огонь.
Генерал смотрел на свое творение. Это был рай. Его рай. Мрачная готическая либертарианская утопия. Идеальное общество, построенное на страхе, прибыли и колдовстве.
Он чувствовал удовлетворение. Глубокое, холодное, как могила, удовлетворение. Это была его награда. И он знал, что когда Чернобог снова призовет его на свою вечную войну, он пойдет без колебаний. Ибо теперь он воочию видел, за какой именно мир он сражается. И этот мир был совершенен.