Разговор по душам (нет)

Ночь в этой культурной клоаке, именуемой себя городом, воняла строительной пылью, прибившейся к асфальту далекой, так и не случившейся грозой. В вылизанной дочиста квартире спало всё, что двигалось. Даже кошки, свернувшиеся на подоконниках, изображали меховые трупы. Не спала только она, Автор, и экран ноутбука, в котором ее потное от жара лицо отсвечивало зеленоватой мертвечиной.

Пальцы вбивали буквы, замирали, а затем с остервенением стирали целые абзацы. Мигающий курсор казался укоризненным средним пальцем. Простуда выкручивала суставы, в горле першило так, словно она наглоталась битого стекла, а нос, наглухо зацементированный, уже не брали даже самые ядреные сосудосуживающие капли. Рядом рос эверест из скомканных, влажных салфеток и сиротливо белели пустые блистеры от антибиотиков — памятник ее проигранной войне с банальным осенним вирусом. Она водила мышкой по экрану, хрипела, а потом тихо, по-идиотски хихикала какой-то своей мысли.

Именно в этот момент он материализовался в дверях. Словно глюк в ее персональном аду.

Виктор. Бесшумный, как инфаркт. Его костюм от Brioni не просто был черным — он пожирал тот скудный свет, что источала кухонная лампа. Мягкие лоферы даже не скрипнули на ламинате. Он лениво постучал согнутыми пальцами по косяку — жест, в котором вежливости меньше, чем в ударе кастета.

— Приветствую, — его губы скривились в подобии улыбки, не нарушив идеальной геометрии лица. — Всё никак не угомонишься?

Автор медленно, с присвистом, закатила глаза.

— О, началось представление. Здравствуй, Виктор.

— Чего ты так сипишь, дорогая? — Он развернул стул и оседлал его, положив подбородок на скрещенные руки. Черные глаза буравили ее насквозь.

— Покоя не ищешь в тишине? Твоя покойная матушка говаривала, что главный талант женщины — вовремя заткнуться и не производить словесный мусор. Помнишь?

Она демонстративно, с громким, влажным звуком высморкалась в салфетку, вкладывая в это действие все свое презрение. Сдернула с головы наушники, откуда неслись вопли какого-то депрессивного металкора.

— Кто бы говорил. Твой фонтан самолюбования, Виктор, перекрыть невозможно в принципе. Ты сам себе и оратор, и лучшая аудитория.

Они обменялись быстрыми, злыми усмешками — спарринг двух профессиональных гадов.

— Однако банят не меня, а тебя, — его длинный палец с идеально ухоженной кутикулой, которой позавидовала бы любая модель, ткнул в экран. — И банят «уважаемые литераторы», имен которых ты даже не знаешь. В этом вся твоя проблема. Тебе нравится язвить, провоцировать, кидаться на всех подряд? Я прекрасно понимаю твою потребность в дешевом адреналине. — Он самодовольно дернул бровью. — Но за моей спиной, кроме счетов в швейцарских банках, стоят цепные псы, готовые глотку перегрызть по щелчку. А за твоей? Ах, да…

Его взгляд метнулся в угол. — Кухонная плита.

Автор всплеснула руками, и ее сотряс приступ сухого, лающего кашля. — Это что, тонкий намек на мое место в пищевой цепочке? Кухня, дети, постные супчики? Ты серьезно считаешь, что это потолок моих возможностей?

— Это не намек, это констатация, — его голос был бархатным, но под бархатом скрывалась арматура. — Вот твое место. Зачем эти ноутбуки… — он брезгливо сморщился, глядя на ее старенький макбук. — Они лишь отвлекают.

— Господи, какая скука… — она откинулась на спинку стула, мучительно кашляя. — Да какого черта! В чем вообще смысл бана от человека, о существовании которого я узнаю постфактум?!

Его очередь закатывать глаза. — О чем ты, милая?

— Да о том! — ее голос окреп. — Меня блокирует какой-то усатый хрен, и только потом, увидев его опусы в чужих блогах, я понимаю, что, оказывается, я с ним в контрах! Это же абсурд! Последствие наступает раньше причины! Какая-то литературная шизофрения!

— Экзистенциальные страдания по поводу бана от ноунейма… — протянул он. — У тебя других проблем нет? Например, твой…

— Так, стоп! — она резко выставила ладонь. — Личное не обсуждается. Не здесь.

— Какая загадочность… — он нарочито растянул гласные. — Видимо, эта твоя многозначительная недосказанность и цепляет твоего… воздыхателя.

Она не выдержала. Встала и с силой толкнула его в плечо в сторону выхода.

— А теперь, будь добр, выметайся в свой холодный, стерильный пентхаус. У тебя там, кажется, очередная нимфа к кровати пристегнута. Иди отстегивай, а то почасовая оплата набежит. Моя бухгалтерия такие траты не одобрит.

Виктор прищурился, и в глазах на миг сверкнул холодный блеск внутреннего калькулятора.

— Справедливо, — он поднялся плавно потягиваясь.

— Только не засиживайся. И ради бога, прекрати материться в своем блоге. Это не делает тебя Буковски, это делает тебя просто вульгарной.

Он вытек из комнаты так же бесшумно, как и появился. Лишь тихий скрежет замка подтвердил, что он ушел.

А она, проводив его злой, но какой-то привычно-усталой усмешкой, рухнула обратно на стул.

Пустота, оставшаяся после него, была гаже, чем сквозняк гуляющий у ее босых ног. Она не ждала, что он вернется. Она испытывала холодный азарт потрошителя, готовящегося к вскрытию.

Открыть вкладку. Новая запись. Загрузить файл.

Никакой «капсулы времени». Просто старый, дерьмово отсканированный снимок, который она хранила именно для такого случая. На фоне типичной панельки — двое уродцев. Один, будущий Виктор, в черной рубашке и с таким лицом, будто ему уже тогда должны были все деньги мира. Второй, гопник, противно лыбился в объектив, очевидно, счастливый и тупой. Композиция называлась «Хозяин и его верный дегенерат».

                                                       Подпись родилась мгновенно: «Дружба навеки».

Кнопка «Опубликовать» была нажата без малейшего колебания. Контрольный в голову.

После этого она, закинувшись двойной дозой жаропонижающего, просто отрубилась. Ей было плевать на ноосферу и прочую метафизическую чушь. Она заложила мину и теперь просто ждала, когда рванет…

…Утром ее разбудила не совесть, а наглая вибрация телефона. Первое уведомление оказалось пресным и безликим:

[Администрация]: Уважаемый пользователь, на ваш контент поступила жалоба. Просим удалить указанное изображение во избежание блокировки аккаунта.

Второе сообщение уже от него. Емкое. Без единой лишней буквы.

[Viktor]: Ты. Крыса. У тебя есть час, чтобы это дерьмо исчезло. Я не буду рвать страницы из твоей книжонки. Я сожгу и тебя, и всю твою макулатуру.