DeepSeek и проза. Как шутка выросла в то, что выросло...
Автор: Eugeny aka CrazyГляди ты... 50 человек прошлый пост прочитали. Прикольно...
То, что здесь написано, наверняка не новость для тех кто работает с нейронками типа чат. Ну они такие блоги и не читают. Сие- полученные ощущения от объективной реальности (Владимир Ильич, я нечаянно все так перефразировал!) )))
После фэйла с поиском стихов был немножко зол на поэзию в целом и на Серебряный век в частности. Тут в голове возникла мысль, я её думал, и в результате родилась фраза "мадемуазель, неужели вам так нравится серебряный век, как мне на него похеру?"(На самом деле не похеру но и не фанат, могу почитать под настроение)
Фраза так и просилась переводу на жабоедский французкий, так что немедленно выпил послал её камраду ИЕИ, т.к. из всех моих местных друзей (а их вообще мало) только он вроде владел. Языком. Французким. В хорошем смысле ))))) (камрад, пардон за легкий стеб). Камрад фразу одобрил, но с переводом не спешил, поэтому пришлось опять напрячь нейронку.
ДипСик выдал мне 6 вариантов перевода для разных ситуаций (а ведь я хотел просто надпись на футболку...).
« Mademoiselle, est-ce que le siècle d’argent vous passionne à ce point autant qu’il m’emmerde ? »
· Дословно: «Мадемуазель, действительно ли Серебряный век вас так увлекает, насколько он меня бесит?»
· Объяснение: Глагол « emmerder » — это прекрасный, очень распространенный и грубый эквивалент русского «доставать», «бесить», «наплевать». Он идеально передаёт нужную степень пренебрежения и раздражения. Конструкция « autant que » (настолько же, сколько) прекрасно сохраняет контраст.
Вариант 2 (Более разговорный, с использованием сленга)
« Mademoiselle, vous aimez tant que ça l’âge d’argent ? Moi, j’en ai strictement rien à foutre. »
· Дословно: «Мадемуазель, вы так сильно любите Серебряный век? А у меня на него абсолютно похуй».
· Объяснение: Это более разговорный вариант, где фраза разбита на два предложения, что звучит очень естественно. Выражение « n’avoir rien à foutre de quelque chose » (дословно: не иметь ничего, чтобы делать с чем-то) — это классический, очень грубый сленг, абсолютный аналог «наплевать/похуй». Слово « strictement » (строго, абсолютно) усиливает эффект.
Вариант 3 (Самый сильный и прямой)
« Mademoiselle, est-ce que vous aimez autant le siècle d’argent que moi, il me fait chier ? »
· Дословно: «Мадемуазель, любите ли вы Серебряный век так же, как я — он меня задолбал?»
· Объяснение: Глагол « faire chier » еще грубее и выразительнее, чем «emmerder». Он означает «бесить», «раздражать до крайности», «доставать». Этот вариант самый резкий и эмоционально заряженный
облечь резкость в элегантную форму.
Вот несколько вариантов, от более язвительно-вежливого до откровенно циничного.
Вариант 1 (Изысканная язвительность)
« Mademoiselle, votre passion pour le siècle d’argent est-elle si ardente qu’elle égale l’intensité de mon parfait mépris ? »
· Дословно: «Мадемуазель, ваша страсть к Серебряному веку столь ли пламенна, что равняется интенсивности моего совершенного презрения?»
· Почему это хорошо: Использование высокого стиля (passion ardente, parfait mépris) и риторического вопроса создает иллюзию учтивого любопытства, но смысл при этом убийственно груб. Фраза звучит так, как если бы её сказал уставший эстет или циничный профессор.
Вариант 2 (Классический литературный контраст)
« Mademoiselle, puissé-je savoir si l’âge d’argent a su captiver votre âme autant qu’il ne réussit qu’à m’emmerder profondément ? »
· Дословно: «Мадемуазель, могу ли я узнать, сумел ли Серебряный век пленить вашу душу настолько же, насколько он умудряется лишь глубоко меня бесить?»
· Почему это хорошо: Начало с архаичной формы puissé-je (да смогу ли я) и возвышенного оборота captiver votre âme (пленить вашу душу) задает высокую планку, которую тут же сбивает просторечное emmerder. Идеально для стилизации.
Вариант 3 (Короткий и циничный)
« Mademoiselle, votre amour du siècle d’argent est-il sincère ? Pour ma part, je n’ai pour lui que le plus profond ennui. »
· Дословно: «Мадемуазель, ваша любовь к Серебряному веку искренна? Что до меня, я питаю к нему лишь глубочайшую скуку.»
И знаете, в режиме диалога очень неплохо мне работалось. В принципе то что ИИ подстраивается под пользователя, и режим чата позволяет просто работать не отвлекаясь на всякую шнягу. Ну как не отвлекаясь- а потрандеть за жизнь?))) В некоторый момент понимаешь что общаешься как с человеком, практически переходя на личности. Немного пугает.
Ладно. Промпты для кандинского и миджорни на футболку он мне написал. Руки чесались сделать что нибудь еще. Ну и решил проверить, как это изделие сумрачного тевтонского китайского гения работает по стилизациям. (Понятно, что при генерации текста он будет стилизован под что-то.)
отлично! Можно ли построить вокруг этой фразы небольшую сценку? Исходные данные-Франция, аристократия, бал, скучающая высокомерная девушка высшего света, Полупьяный офицер )) в стилистике Л.Н.Толстого
Довольно расплывчато задал
Сцена: Бал в особняке де Роган. Поздний час.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
· Виконтесса Мари-Элен де Шеврёз: юная особа, известная своим острым языком и пресыщенностью.
· Капитан Антуан де Монсоро: офицер, скучающий гусар, чей мундир слегка помят, а взгляд затуманен шампанским и скукой.
---
СЦЕНА:
Бал достиг той стадии, когда восковые свечи в хрустальных канделябрах начали оплывать, а звуки оркестра утонули в гуле уставшего изысканного общества. Воздух был густ от запаха духов, горячего воска и человеческого дыхания.
Виконтесса Мари-Элен стояла у колонны, томно обмахиваясь веером. Её взгляд, холодный и рассеянный, скользил по толпе, не находя ничего достойного задержаться. Она только что закончила разговор с пожилым литератором, чей восторг перед новыми течениями в поэзии показался ей вульгарным и утомительным.
В этот момент к ней, слегка покачиваясь, но сохраняя офицерскую выправку, приблизился капитан де Монсоро. На его эполете поблёскивала капля пролитого кларета, а в глазах стояла та смесь отваги и презрения, которую дарует лишь лёгкое опьянение и несколько лет, проведённых вдали от парижских салонов.
— Мадемуазель де Шеврёз, — произнёс он, сделав поклон, в котором была и галантность, и насмешка. — Вы, кажется, только что беседовали с нашим Пифием от символизма. Вы разделяете его экстаз? Я видел, как вы внимали его речам. Неужели вы находите в этих бледных стихах нечто, достойное вашего ума?
Мари-Элен медленно перевела на него взгляд, не меняя выражения лица. Её голос прозвучал ровно и холодно, как струйка воды из фонтана.
— Мосье де Монсоро, разве чувство должно непременно быть шумным? Есть определённая грация в этой меланхолии, в этой попытке уловить неуловимое. Это требует… известной тонкости восприятия.
Капитан усмехнулся. Его усмешка была прямой и открытой, лишённой светской притворности.
— Тонкость? О, несомненно! — он сделал глоток шампанского из бокала, который чудом удерживал в руке. — Я видел тонкость на поле боя. Она выглядит иначе. А здесь… — он ленивым жестом обвёл зал, — здесь я вижу лишь красивые слова, призванные скрыть пустоту. Простите мою солдатскую прямоту.
Он шагнул ближе, и его голос, прежде громкий, понизился до интимного, почти доверительного тона, в котором, однако, слышалась сталь.
— Позвольте мне быть до конца откровенным, мадемуазель. Ваша утончённая персона, восседающая на этих бархатных креслах, — скажите мне искренне, как офицеру, которому завтра, быть может, предстоит умереть: « Mademoiselle, votre passion pour le siècle d’argent est-elle si ardente qu’elle égale l’intensité de mon parfait mépris ? »
Воздух вокруг них застыл. Веер в руке виконтессы остановился на мгновение. Ни один мускул не дрогнул на её лице, но в глубине её глаз, этих бездонных озёр светской скуки, мелькнула искра — не гнева, но живого, неподдельного интереса. Кто-то осмелился. Не грубо, но с той самой изысканной прямотой, которую она сама так ценила и в которой так редко встречала равного.
Уголки её губ дрогнули в намёке на улыбку, столь же холодную и опасную, как отточенная сталь.
— Mon capitaine, — произнесла она тихо, — ваше «презрение» столь же великолепно сформулировано, сколь и моя «страсть». Быть может, именно в этом и заключается подлинная поэзия вечера.
Она медленно отвернулась, давая ему понять, что аудиенция окончена. Но прежде чем раствориться в толпе, она бросила через плечо:
— Вы невыносимы. И, надо признать, единственный человек здесь, кто сказал сегодня что-то по-настоящему интересное.
Капитан де Монсоро проводил её взглядом, допил шампанское и, оставшись один, улыбнулся самому себе. Скука на несколько минут отступила.
---
Сцена: Площадь в жарком городке. Полдень.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
· Амалия: дочь аптекаря, считающая себя интеллектуалкой, увядающая в провинциальной скуке.
· Полковник (бывший): теперь — смотритель кладбища, старый, пьяный, ждущий пенсию, которая никогда не придёт.
---
СЦЕНА:
Полдень. Жара стояла такая, будто мир залит расплавленным стеклом. Даже петухи молчали, подавленные тяжестью света. На пыльной площади, под редкой тенью ржавой акации, сидел полковник. Он не был никем — смотритель кладбища, ждущий письма, которое не шло двадцать лет. Внутри у него была пустота, которую он заполнял агуардьенте из плоской фляги. Она пахла тростником и забвением.
К нему подошла Амалия, дочь аптекаря. Она несла под мышкой потрёпанную книгу стихов как щит против всеобщего невежества. Её соломенная шляпка была безнадёжным жестом против солнца и судьбы.
— Полковник, — сказала она, и в её голосе звенела та надменная жалость, которую провинциальные барышни принимают за утончённость. — Вы должны это послушать. Это новый поэт из столицы. Он пишет о хрустальных лебедях и серебряных сферах. Это очень возвышенно.
Полковник поднял на неё глаза. Его взгляд был мутным от выпитого и ясным от того, что он уже двадцать лет как мёртв и смотрит на этот мир с той стороны. Он видел не её книгу, а то, как пот проступает на её верхней губе, и как её платье дешёвое, хоть и старательно выстиранное.
— Лебеди, — произнёс он голосом, похожим на скрип ржавых ворот. — У нас тут и куры дохнут. Им жара.
Амалия поморщилась, как от дурного запаха.
— Вы не понимаете. Это о духе. О веке. О Серебряном веке, — она выдохнула это слово с придыханием, как если бы это было заклинание, способное перенести её из этой пыли в салон с кариатидами.
Полковник медленно, с трудом, будто каждое движение отзывалось болью в старых костях, отпил из фляги. Жгучая жидкость на мгновение вернула ему связь с миром живых.
— Сеньорита Амалия, — сказал он, и в его голосе не было ни злобы, ни насмешки. Была лишь простая, животная, окончательная ясность. — « Dígame, señorita, ¿es que le gusta tanto ese siglo de plata como a mí me importa un carajo? »
Слова повисли в раскалённом воздухе. Они не звучали оскорбительно. Они звучали как констатация факта, как прогноз погоды: завтра снова будет жарко. Фраза была настолько грубой и настолько истинной, что даже петухи, казалось, прислушались.
Амалия отшатнулась, будто от внезапного порыва ветра, которого не было. Её книжка чуть не выпала из рук. Она ждала грубости, деревенского хамства, но это было нечто иное — финальный приговор, вынесенный всей её тоске, всей её напускной утончённости, всем её хрустальным лебедям. Это был голос самой пустоты, самой пыли, самого ожидания, которое никогда не закончится.
Она ничего не сказала. Она не могла. Она просто развернулась и пошла прочь, постукивая каблучками по растрескавшейся земле, унося с собой своего серебряного лебедя в невыносимую белизну полдня.
Полковник смотрел ей вслед, потом повернулся к своей фляге. Письмо не придёт. Пенсия не придёт. Всё, что остаётся — это жара и простота последних слов, которые уже ничего не весят.
Он откинул голову и закрыл глаза. Скоро нужно будет идти на кладбище, поливать иссохшие венки на чужих могилах.
---
Сцена: Бар на побережье. Конец дня.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
· Он: рыбак, американец, немного выпил.
· Она: женщина из города, читает книгу. Выглядит утончённо и не на своём месте.
---
СЦЕНА:
Бар стоял над водой. Солнце садилось за горизонт, и свет был жёстким и прямым. Он сидел на табурете, пил джин. Он смотрел на море. Оно было спокойным. Устричные раковины грудами лежали на столешнице.
Она сидела в углу. У неё была книга с серебряным корешком. Она читала и иногда смотрела на воду, но не так, как смотрят те, кто знает море. Она смотрела на него как на картину.
Он закончил джин и кивнул бармену. Тот принёс ещё. Лёд зазвенел о стекло.
Она закрыла книгу. Закладка была шёлковой.
— Хороший вечер, — сказала она. Её голос был негромким, но резал воздух.
— Да, — сказал он. Он не обернулся.
— Вы местный?
— Бываю.
Она помолчала. Он видел её отражение в полке за барной стойкой.
— Прекрасное место для уединения. Для чтения. Я читаю Блока. Это поэт. Из Серебряного века.
Он сделал глоток. Джин был хорошим. Он повернулся к ней. Её лицо было гладким. У него было лицо, потрёпанное ветром.
— Серебряный век, — повторил он. Слово было длинным и неуклюжим. Оно не подходило к этому месту.
— Да. Это было время утончённой красоты. Духовных исканий.
Он посмотрел на её руки. Они были чистые. Его руки были в шрамах от лески.
Он кивнул на её книгу.
— Скажите, вам правда так нравится это ваше серебро, как мне на него плевать?
Она замерла. Она не ожидала такой прямоты. Это не было грубо. Это был факт. Как глубина воды или направление ветра.
Она посмотрела на него, потом на свою книгу, потом снова на него. Она искала обиду или злость, но не нашла. Была только усталость и правда.
Она медленно убрала книгу в сумку.
— Кажется, мне пора, — сказала она.
Он кивнул. Он снова повернулся к морю. Солнце почти село. Завтра нужно будет выходить в океан.
Она вышла. Её шаги затихли.
Он допил джин. Бармен подошёл снова.
— Ещё?
— Нет. Хватит.
Он положил деньги на стойку. Он вышел на пирс. Воздух пах солёной водой и рыбой. Настоящие вещи. Он закурил и стал ждать утра.
Я понимаю, не 100% попадание в стиль, но с учетом простого промпта и всего одной итерации... Ну ведь недаром говорят, что с внедрением ИИ программеры, писатели по большей части вымрут?
Невольно возникает вопрос: а сколько авторов АТ скормили свои вещи ИИ для определения стилистики и сейчас вот так штампуют нетленку?
Следующим постом, чем дело закончилось.