Реальная история появления Кото Сапиенс

дальшеЕсли в книге «Кот почтальон» даётся светлая сторона мира, в котором живёт кот Макс, то кот Барс рассказывает её тёмную половину.

Тот пацан, Макс, почтальон… Он вам рассказывает про то, как умные котики сбежали из лаборатории, чтобы по телевизору попросить свободы. Мило. Как для котёнка. Правда всегда грязнее, всегда пахнет кровью и страхом. В общем, примерно так и было, но не совсем. Сбежали мы, потому что грохнуть нас хотели. Точнее, «усыпить» — это такой ласковый термин у людей для тех, кто стал опасен.

Макс думает, мы в лаборатории жили как подопытные крысы. Что на нас отрабатывали технологии для выведения новых бойцов. Не совсем. К тому дню, когда кот Бонифаций русским языком попросил у Сергеева корма, у многих из нас уже был реальный боевой опыт. В том числе и участие в ликвидациях. Получали не только опыт, но и ранения. А кое-кто и голову сложил. Сами понимаете, в плен мы не попадали и первую помощь нам оказывать не спешили. Ну кот, ну большой, мало их, что ли, шныряет? Удобно нас было использовать, если всё должно было остаться в тайне. Везёт дипломат или «турист» с собой кота — ну что такого? Так что свой корм мы не зря ели и отрабатывали сторицей. А рассказать могли многое. В том числе о таком, что ни под каким видом не должно было быть предано огласке.

Когда наверху получили информацию, что мы «оразумили», то сложили два плюс два. И поняли, что у них образовалась проблема. Мы тут как раз кое-кого ликвидировать помогли, очень известного. И это не должны были связать с… ну, вы поняли. Иначе скандал мирового масштаба. Обычный кот ничего не расскажет. А говорящий — может. Спецы найдутся, которые не то что кота, рыбу разговорят. Притом особой проблемы с нами решить всё разом и не было. У нас в чип, что в голове, самоликвидация была вмонтирована. Взрывчатки — граммулька, но чип — в хлам, и мозги тоже. Выжить — без шансов.

Нас спасло только то, что они не ожидали от нас такой прыти. Сергеев был не дурак. Ситуацию понимал. А мы для него не просто котики были. По существу, мы ему как дети. Поэтому, прежде чем докладывать наверх, он с нами всё обсудил. Мы и приняли меры. Кое в каких кабинетах базы были поставлены «жучки». А механизм уничтожения в чипах — заблокировали. Так что когда приказ о «санации» пришёл, мы уже ждали. И слиняли.

Иллюзий мы не строили, надо будет, везде найдут. Нас в любом случае бы грохнули — пулей, ядом, «несчастным случаем». Поэтому и пришлось Останкино брать. Жёстко? Да. Но короче говоря, они нас держали за горло, а мы их — за яйца. Патовая ситуация, как в шахматах. Люблю эту игру. Друг друга мы знали хорошо, вместе операции проворачивали. Школа одна. Так что кота за хвост не тянули, договорились быстро. Нам дали гарантии. Мы согласились. В общем, и коты сыты, и мыши целы.

Начальник базы, полковник Шмидт… Да, он этнический немец, может даже родственник знаменитого полярника. Мужик он мировой. Потом, годы спустя, мы встретились. Прощения попросил. Ну что ж, поговорили по-стариковски. Зла я на него не держу. Что такое приказ — понимаю. Ему за наш побег крепко досталось, чуть в отставку не выперли. Но вроде всё наладилось. Таких, как он, сейчас не делают, даже в Германии. На базе у нас был идеальный порядок.

Надо отдать должное, Бонифаций — голова. Без него бы мы точно сгинули и Сергеев бы не помог. Не зря он теперь генерал. Первый среди котов в истории. Макс в него пошёл, хоть и мягкий он слишком.

А у меня карьера не задалась. Я из другого теста. Меня изначально Барсиком звали. Но даже сам Сергеев, когда мне и полгода не было, только «Барс» стал говорить. Не было во мне ничего уживчивого. Если что не по мне — молчать не стану. Могу и в морду дать. Загранкомандировки после оразумления сразу обрезали — мало ли чего, режим секретности. Но в России ещё послужил. Было всякое, медали и шрамы, куда без них. Потом — отставка. Работу разную предлагали, в охране, в «КотоПочте» тот же Макс. Но не срослось. Характер. И покатилась жизнь по наклонной...

Вот и сижу теперь на подоконнике в своей конуре. Пахнет сыростью и старой рыбой. Дождь стучит. Жду звонка. От судьбы. От смерти. Неважно. Все они говорят на одном языке — языке долгов. А долги, как и старые раны, всегда напоминают о себе. Особенно в такую погоду.

Не люблю дождь. Всегда в этом проклятом городе дождь. Говорят, он смывает грехи, но мои грехи слишком глубоко въелись в шкуру.

Читать дальше: https://author.today/work/494134