Одухотворённый Описец Осеннего Откровения

Озарённый одержимостью оригинальной описательности, обездоленный обыденностью осенний описец обретает одиссею огромного озарения.

Он объявляет: «Отныне он — Обелиск Оригинальности!» — окончательно облокачивается о офисный стол, облитый остывшим обрывочным кофе.

Остервенело оттачивая обороты, он отбрасывает однообразие, обостряет образность, окультуривает опечаточную окаменелость, одновременно ощущая органическую обиду от отвратительных общественных ожиданий.

Октябрь, облака, огни окон — осязаемое обрамление; однако основной опыт — онтологическое оживание оттенка «ой, опоздал, но осознанно».

Он отказывается от омаров, отдыха, оладушков, опохмела — ориентируясь особо на огненную ответственность опуса.

Общество орёт «остынь», он орёт «отвалите».

Обманчивые ожидания окружающих обесцениваются: «Оценок — отбою, одобрений — опционально!»

Он околдовывает остроту, отключает оковы обыденности, окликает оглохшее общество опусом-обелиском.

Он осознаёт: оригинальность — опасное оружие, однако ординарность — отвратное омутное однообразие.

«Огромное озарение осуществилось: Отныне  он— Описатель Общечеловеческого Осмысления!»

Огласка окрестностей образует оркестр одобрений; однако одинокое омутное окружение остаётся: обязательность одиночества — основа опоры одержимых (и слегка офигевших) описателей.

Он, окончательно окрепший, осваивает онтологию: 

осмыслять, осветлять, очищать;
оспаривать, остранять, иногда охреневать;
оставаться осторожным, но осознанно оскорбительно оригинальным.

Он — осенний оператор озарений, официальный обидчик обыденности,
оруженосец ошеломляющих образов. 

Окончательно окрепший, описец осваивает онтологию: осмыслять, осветлять, очищать; оставаться осторожным; обладать огромностью, оставаясь особым.

И мир такой: «ой», а он такой: «поздно».