Как всё непросто

15 октября 1941 года в дневнике Георгия Эфрона, сына Цветаевой.

(переведено с фрнацузского - там на 2х языках дневник)

В Москве мнения разделились. Одни думают, что Москва долго не продержится, иными словами, что ее не слишком долго будут защищать ввиду подходящих средств защиты. Другие думают, что Москва будет защищаться, как Ленинград и Одесса, и что осада будет очень долгой. Да, это вопрос: сколько времени продлится осада Москвы. Если недолго, это лучше, так меньше будем страдать от бомбардировок: если осада продлится долго, тогда плохо: придется жить под постоянной угрозой бомбардировок авиации и артиллерии. Почти все согласны, что Москва будет взята. Было бы хорошо, чтобы участь Москвы решилась где-нибудь на расстоянии. Если город будет защищаться дом за домом, улица за улицей, тогда будет худо для местных жителей, да-с, весьма даже худо. Что ж, посмотрим. Совершенно ясно, что для тех, кто останется жить в Москве, выгоднее всего, чтобы участь ее решилась вне ее стен, от которых ничего не останется, если они будут защищаться в пределах самого города. Главный вопрос: допустим, что немцы действительно прорвутся через линию защиты столицы и дойдут до Москвы, — будут ли ее защищать изнутри. Думаю, что нет. Мне лично кажется, что главные бои за Москву будут где-то в 100-110 км, около Можайска. Вероятно, Калинин уже взят. Держу пари, что завтра-послезавтра объявят о его взятии. До меня дошли из двух разных источников подробности о взятии Орла. Не было ни одного выстрела внутри города. Словом, не взятие, а мечта. Все объясняют, что Одесса и Ленинград не взяты потому, что это морские бастионы, где есть флот, который из пушек громит неприятельские войска. Сегодня получил паспорт с долгожданной пропиской. Я начинаю себя спрашивать, не будет ли эта прописка причиной какой-нибудь моей мобилизации. Если Москва должна быть взята, было бы глупо оказаться посланным под обстрел, в грязи, с перспективой возвращения пешком (если можно будет вернуться). Холод, ненужный труд. С другой стороны, я боюсь, что будут мобилизовывать мужчин от 16 до 60 лет, когда немцы будут ближе к Москве, чтобы защищать город, который все равно будет взят. Как всего этого избежать? Надо будет серьезно обо всем этом переговорить с Мулей. Я, вероятно, его завтра увижу. Прочитал «Земную пищу» А. Жида. Это гораздо лучше, чем «Тесные врата». Купил «Избранные сочинения» А. Чехова в одном томе и «Базельские колокола» Арагона, по-русски. Теперь я держусь на волоске. Каждый день может прийти подлая бумажка о том, что я должен явиться в районный военкомат, и меня пошлют «к черту»… Как все это глупо, боже мой. По тону газет, видимо, Москву будут отчаянно защищать, и надо готовиться к защите города. Не знаю, что об этом думать. С другой стороны, возможно, что, прорвавшись через последнюю черту сопротивления, немцы быстро захватят город. Стали бы эвакуировать такое количество людей, если бы знали, что осада будет долгой? С другой стороны, возможно следующее: советские войска отступают до самой Москвы и тут укрепляются, тогда начинается такая осада, что никому не поздоровится, и кончится она… чем, никто не знает, разве что это будет уж совсем невесело. Более чем когда-либо, я намерен сохранить себя, свои книги, писания, вещи. Это будет трудно. Но — да здравствует надежда.

Взято отсюда.

Текст дневника вызывает совершенно однозначные чувства (ну, должен вызывать, по крайней мере).

А теперь чуть-чуть истории.

Георгий родился в Чехии, всю жизнь — до 14ти лет — прожил во Франции.

Когда ему было 12, отец и старшая сестра уехали в СССР, отца разоблачили как агента НКВД.

Цветаева с сыном два года прожили ещё во Франции, после чего тоже вернулись (приехали?) в СССР.

В 39-м арестовали сестру и отца.

То есть — любить и хотеть защищать чужую страну этот мальчик вроде как и не должен, тут всё для него чужое и враждебное.

И тем не менее, в 44-м его призвали, в этом же году он и погиб. Был ранен во время ожесточённого боя за деревню Друйка, отправлен в медсанбат — но до места назначения не доехал, больше никакой информации о нём нет. Вот тут целое исследование, где автор пытается выяснить, что же случилось и куда пропал раненый (раненые). Спойлер — судя по всему, попали под бомбёжку.

И вот, для полноты картины, тексты уже от 44-го года:

«15/VI-44 г.
Милые Лиля и Зина!
Пишу Вам после бурно проведенной ночи, вернее — бурно начавшегося рассвета: впервые мне пришлось познакомиться со шрапнелью, которой нас задумали активно угощать. Знакомство было не из приятных, поверьте! Но ничего — к счастию это было не слишком близкое — и не личное! — знакомство. Пришлось также переходить речку вброд; все перешли прямо в ботинках и обмотках; я же не мог на это решиться и триумфально прошествовал с ботинками в руке. Ночью орудовал лопатой, кстати сказать, весьма неважно, что обусловило кое-какие замечания о том, что я-де наверное „москвич”. Вообще я здесь несколько в диковинку и слыву за „чистёху” и т. п. Но все это — пустяки, поскольку всё временно и настанет час, когда всё, в том числе и мы — станем на свое место… Что меня ждет впереди? Я твердо уверен в успехе в жизни, который придет в свое время, как и общая наша победа, — а ее уже видно.
Привет. Ваш Мур».

«30/VI-44 г.
…Меня перевели из моего подразделения, в котором я находился с самого начала пребывания на фронте, в другое, совсем новое. В прежнем я уже обвыкся и обжился, и в новое переходил неохотно. Я стал вновь работать писарем. Но у меня „движение карьеры” почему-то шиворот-навыворот и вместо того, чтобы с низу идти вверх, оно идет сверху вниз… В новом подразделении я сразу был назначен писарем, но здесь моя писарская карьера была кратче еще более чем раньше и через несколько дней закончилась. После этого я некоторое время проработал на мифической должности связного старшины: после боя таскал оружие, носился с поручениями с передовой в «тыл», помогал носить раненых и т. д. Вчера и эта моя деятельность завершилась, и вот я из ячейки управления перешел в стрелковое отделение, простым бойцом…»

«4/VII-44 г.
Дорогие Лиля и Зина!
Довольно давно Вам не писал; это объясняется тем, что в последнее время мы только и делаем, что движемся, движемся, движемся, почти безостановочно идем на запад: за два дня мы прошли свыше 130 км (пешком)! И на привалах лишь спишь, чтобы смочь идти дальше. Теперь вот уже некоторое время, как я веду жизнь простого солдата, разделяя все ее тяготы и трудности. История повторяется: и Ж. Ромэн, и Дюамель и Селин тоже были простыми солдатами, и это меня подбодряет! Мы теперь идем по территории, находящейся за пределами нашей старой границы; немцы поспешно отступают, бомбят наступающие части, но безуспешно; т. к. движение вперед продолжается. Население относится радушно; народ симпатичный, вежливый; разорение их не особенно коснулось, т. к. немцев здесь было довольно мало, а крестьяне — народ хитрый и многое припрятали, а скот держали в лесах. Итак, пока мы не догнали бегущих немцев; все же надо предполагать, что они где-нибудь да сосредоточатся, и тогда разгорятся бои. Пейзаж здесь замечательный, и воздух совсем иной, но всего этого не замечаешь из-за быстроты марша и тяжести поклажи. Жалко, что я не был в Москве на юбилеях Римского-Корсакова и Чехова!
Пишите! Привет. Преданный Вам Мур».

Идея для поста пришла из этого канала, после чего и захотелось разобраться.