Хардкор по-чёрному

«Блюзмен продал душу Дьяволу в полночь на перекрёстке... Америке конец».

Ладно, концовку этой фразы я додумала сама, но первая её часть действительно существует в блюз-культуре и чаще всего с ней связывают Роберта Джонсона — влиятельнейшую фигуру для данного жанра музыки, который как будто заключил сделку с силами ада, чтобы обрести великолепный музыкальный талант, а потом весьма странно и мучительно скончался на третьем десятке жизни. К тому же, точное местонахождение его погребённого трупа до сих пор неизвестно, хотя, если отбросить мистическую версию того, что какие-то черти реально пришли за ним после смерти и утащили его тело в преисподнюю, то всё можно объяснить прошлым презрительным отношением американского общества к темнокожему населению. Как итог — Роберта Джонсона просто закопали лишь бы где было место, без регистрации и медицинского заключения. Но его манера игры и пения — триадная блюзовая структура 12 тактов, агрессивные риффы и ломанные крики — даже после его кончины оказали значительнейшее влияние на будущий рок и метал.

Заканчиваю это мрачное вступление и подвожу к теме данного поста, который продолжает тему предыдущего, посвящённого подробному знакомству с одним из «родителей» Мистера Рок-н-Ролла. Нелицеприятная сторона Мистера Кантри была разобрана мною от 20 века и до настоящего времени, а теперь стоит уделить внимание и второму старшему брату — Мистеру Блюзу, дабы он не оставался, так сказать, «тёмной лошадкой» (как-то это двусмысленно звучит, учитывая его внешность).

В моей книге Мистер Блюз, по сравнению с Мистером Кантри, всегда выглядит более пассивным и мрачноватым и чаще всего просто курит свои толстые сигары, развалившись в кресле-качалке, и смотрит на весь происходящий вокруг него дурдом со взглядом: «Мне этот мир уже абсолютно понятен и я ищу здесь только одного: покоя, умиротворения и вот этой гармонии от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа, бесконечно вечного, куда ни посмотри, хоть вглубь — бесконечно малое, хоть ввысь — бесконечно большое...»

Мистер Блюз идеальный интроверт и не любит вмешиваться во внешние события, поэтому он, в отличии от гиперактивного Кантри, никогда и не полезет бить кому-нибудь физиономию, но зато он может выдать такой ошеломительный комментарий о текущей ситуации или обо всей жизни в целом, что другие застынут в раздумиях и проникнутся его глубокой мудростью целиком. А иногда даже и испугаются, поскольку Блюз сознаёт всю неистребимую меланхоличность жизни без приукрашивания её всяким глянцем. Его опыт в мире людей более трагичный и хардкорный, чем у Мистера Кантри, ибо он видел не только их нравственное падение как собственный выбор, но и вынужденное подчинение и эксплуатацию человеческой жизни просто из-за того, что «они не такие, как мы — значит, с ними можно обращаться не как с нами» (мрак и жестокость рабовладельчества в Америке заключались не в одном лишь изнуряющем физическом труде и полной зависимости от господ, но и в пытках за малейшую провинность, изнасилованиях, принуждении чёрнокожих рабынь кормить детей господ, пока их собственные новорождённые младенцы умирали от голода и малокровия — и ещё во многих моральных преступлениях).

Мистер Блюз впитал в себя глубочайшую тоску реальности самым мощным образом — само название жанра блюз происходит от слияния слов «blue» и «devils», а вместе они звучат как идиома «blue devils» («синие дьяволы»), что эквивалентно русскому выражению «тоска зелёная». И из всей троицы братьев клеймо «музыка Дьявола» впервые было отдано именно Мистеру Блюзу — пусть потом Мистер Рок-н-Ролл и превзошёл его в этом плане на 200 из 100 процентов. Подобное не православное звание придумали не сами чернокожие рабы, исполняющие ранние задатки блюза, а их благочестивые и богоугодные господа (и это сарказм, потому что если бы был на небе Бог, Он бы, наверное, хорошенько так офигел от их жестокости и открестился от них по-быстрому).

Привезённые ими с собой африканцы сами по себе были ребятами музыкальными, любящими потанцевать, пославить своих мистических духов природы в традиционных этнических плясках и криках — и даже на хлопковых плантациях они не могли сдержать внутренний порыв взаимодействовать с миром через свои песни, только теперь уже разбавленными болью от их нового безрадостного положения. Крики, стоны, зазывания, песни о грубой правде без прикрас, рождённые и на тех же плантациях, и в грязных бараках, призванные хоть как-то выплеснуть эмоции и облегчить душевные страдания, воспринимались белыми господами, конечно, как нечто от Дьявола, и в этом плане блюз полностью противоречил госпелу. Когда рабов насильно обращали в христианскую веру, после чего они передавали её из поколения в поколение, то они стали воспевать и Иисуса, и Деву Марию, и Святого Духа в виде голубя и всех остальных чётких христианских чуваков и чувих — но блюз не отрёкся от своей мрачной правды и, как будто в насмешку, начал реально петь о Дьяволе и адских силах. Тот самый Роберт Джонсон, что был упомянут в начале поста, хорошо отразил это в своём творчестве, и если бы родился он попозже, в расцвет хард-рока так-то, то с его агрессивной игрой на гитаре и громким пением он бы нашёл своё место в рядах рокеров.

В общем, Мистер Блюз в «Мистере Рок-н-Ролле» был намеренно представлен мною как вечно с грустью такой и — уставший. Не физически, а душой уставший от всего дерьма жизни. Ввиду этого в том числе, он реже взаимодействует с Рокабилли и впоследствии с ним же уже как с Рок-н-Роллом, хотя основную причину я указывала в главе «Господь простит». Там Блюз, сознавая всю свою мрачность и хандру, которые он бы не хотел вываливать на Билли — ведь он любит его не меньше, чем Мистер Кантри, но просто не выражает эту любовь через визги «А-а-а, ты мой сладкий яблочный пирожок!» — сам говорит о том, что ему лучше общаться чаще с Кантри, чем с ним. Мистер Блюз будет всегда носить в себе неисчерпаемую печаль и в то же время — внутреннюю силу принять то, что способно её облегчить (особенно если это виски). Он мог бы навечно замкнуться в себе, стать просто страдающим отшельником или даже возненавидеть всех белокожих, как Мистер Рок поначалу ненавидел Мисс Поп из-за того, что она была не такая, как он, но Блюз знал, что это привнесёт в и без того грустную жизнь ещё больше тоски. А он никогда не отрекался от света полностью — он просто не отрицал и тьму. Поэтому он всем сердцем принял даже Мистера Кантри, пусть он порою и выносит ему мозг своей позитивной энергичностью, но Блюз всё равно не хочет и не пытается его переделать.

И, к слову, если я уже прописывала, как плачет Мистер Рок — своенравный бунтарь и вечно «крутой парень», а рыдал как дитя уже несколько раз — и Мистер Кантри — весь из себя такой источник радости и веселья, — то плач Мистера Блюза можно не ждать. По логике, он должен реветь похлеще них обоих, но он уже давно выплакал все слёзы. И они просто больше не идут. Это делает его трагическим и реально «блюзовым» персонажем в десять раз сильнее.

Наверное, подобное можно объяснить и тем, что Мистер Блюз единственный из них троих никогда не противоречил самому себе: Рок-н-Ролл прятал боль за агрессией и протестом против всех и всего, Кантри выбрал носить собственную тьму глубоко в себе, чтобы не выставлять её на всеобщее обозрение и показывать людям, что лучше быть позитивными, а Блюз всегда давал своей печали выход. Это истинное: «Мне так плохо, что я уже не жду от жизни ничего хорошего, но если оно надумает случиться, то я не против».

P. S. Картинка со стереотипной для Мистера Блюза темой продажи души повелителю Ада, которая как-то не удалась:

(И тут от ёмких жизненных комментариев Мистера Блюза офигел даже сам Дьявол)