Герой, которого описать сложнее всего - даже автору: Микаэль. Новый арт к "Часу нашего торжества"

Перед вами  одна из самых эмоциональных  сцен 9го тома романа, которую постарался "оживить"  Василь Салихов.

Оказалось, что есть персонажи, которых описать коротко ни в двух, ни даже в ста двух словах невозможно. Их мотивы  полностью непонятны даже автору (что бывает), поведение из ряда вон... но повествование без  них совершенно не движется.
В "Часе нашего торжества" такой персонаж один - Микаэль, конокрад с неизвестным прошлым случайно попавший в дом общины. Нет, он не верил в их идеи и даже не собирался, этот дом стал для него отличным укрытием ото всех проблем, тем более, что ему не составило труда навести там свои порядки. Этот человек давно выучил, что прав тот, на чьей стороне физическая сила, жизнь его была тяжелой и большинство ее времени он  просто выживал. Грубый, ехидный и самовольный, в доме он распустился до того, что, фактически, превратил большинство окружающих в своих слуг.

Как ни дико, но на протяжении 20 лет -  на стыке 12-13 веков -  никто в лесном доме не сопротивлялся его безобразному поведению.  Вот почему Микаэль, пришедший в дом молодым мужчиной, состарился, делая что хочет и когда хочет. Почему же они не сопротивлялись и не выгнали его? Дело в том, что двое других мужчин, его сверстников и соседей, упорно делали вид, что ничего не замечают. А прочие - женщины и дети, с которыми этот человек разговаривал в основном кулаками.

Что же случилось через 20 лет?
Умер самый первый Мастер (глава общины), тот самый, что годами смотрел на все сквозь пальцы. Микаэль был уверен, что следующим будет он (новый глава появляется в результате голосования среди всех жильцов большинством голосов). Но мало того, что выбор пал на искалеченную женщину по имени Ингрид, так еще и Генри, выросший в этом доме в постоянном терроре Микаэля, ударил старика, защищая ее. Первый раз за всю историю лесного дома кто-то осмелился дать этому "самодержавцу" отпор.

Те, кто добрался  в чтении хотя бы до 7го тома, рассмотрев иллюстрацию, без труда догадаются, что

- да, это тот дед, ради спокойствия которого все в доме, по выражению Джил, "ходили на мизинчиках"
- да, это тот самый сосед Тома, из-за которому мальчик неоднократно пытался покончить с собой

- да, это тот самый человек, которому вмазал Бен в первый день пребывания в лесному доме
- не зря Ингрид так боялась, чтобы кто не узнал о чувствах Генри к ней
- зря Генри решил отдать ей Книгу прямо в ночь смерти Мастера
- Генри ни в жизни бы не полез "нарожен", если бы дело не коснулось Ингрид
- ни чем добрым это закончиться не могло

Эмоции романиста:

- атмосфера того утра  воплощена замечательно и полностью отражает сюжетный поворот. Даже природа этого места почти натуральная - леса в холмистой местности Дорсетшира и по сей день выглядят именно так (регион в южной части современной Великобритании, в 12-13 вв. назывался графством Дорсет). Художник постарался на славу!

- вы представляли Микаэля другим? Увы, он именно таков: вовсе не страшный внешне, но неприятный. Кстати, на иллюстрации может показаться  или приятным старичком (знаете, встречаются такие люди - приятные, на первый взгляд, но, на самом-то деле, к ним лучше не приближаться) или,  напротив, вовсе вызвать у зрителя строго неприятные чувства (от таких людей веет странным чем-то и даже отвратительным, хоть и не ясно сразу - чем).

- образы Ингрид и Генри вышли на все 100%!  
Если поза Ингрид и пропорции ее тела вам показались неестественными, то для нее как раз это естественно - с негнущимися фалангами пальцев на обеих руках, как попало сросшимися вывихами тазобедренных суставов и полной невозможностью передвигаться самостоятельно.  Парень рядом с ней -  истерик и самоед каких свет не видывал, а его фонтанирующие эмоции -  это самый "классический Генри", какого только можно найти на страницах романа.

Тем, кто не погрузился еще в повествование или добрался только до ранних томов истории, прежде всего,  хотела бы пояснить, почему для арта выбрана именно  данная сцена. Этот поступок Микаэля по сути не имеющий никакого мотива, ведь Ингрид он глубоко презирает - далеко не импульсивный: он абсолютно точно знал, как отомстить Генри. Драться с молодым парнем не имело смысла, старик поступил по-другому: продуманно, целенаправленно и дико.
Именно в этом поступке выражается вся личность этого персонажа.

Внимание спойлер, 12 глава 9 том (описано от лица героини, которая видела все со стороны)

Впервые  в жизни дрожь пробила все мое тело, и дальше длилась эта сцена - с  шепотом Ингрид над его плечом, его молчанием, бушующим за стенами  подвала ливнем. «Я не уйду» - громко произнес Генри. «Если ты не уйдешь,  ты умрешь». «Я умру, если только уйду отсюда. Уйду и повешусь на первом  крепком дереве… Потому что мне не нужна никакая деревня. Вы же знаете,  мне не нужна никакая другая община, и братья не помогут мне. Никто мне  не поможет». Ингрид подняла голову, ее глаза впились в него, будто,  укоряюще, только вместо укора они оказались полны слез. Молодой  человек молча протянул руку вперед, но Ингрид почти отшатнулась от  этого жеста, ударившись о стену, потеряла равновесие и упала. Генри  бросился к ней, падая на колени, обнимая ее. Гладя ее по спине, плечам,  голове, утыкаясь лицом в ее плечо, дрожа и, судя по всему, плача – но  так бесшумно, что это скорее походило на эпилептический приступ. А  женщина сидела молча, прижимая его как ребенка, с той же неизбежностью, о  которой были ее слезы. «Ты должен уйти, чтобы выжить, чтобы нести  настоящее Слово сколько будет твоих сил. Все, что я говорила тебе – это  не мои слова, и не нашего Мастера. Они – от Господа, и они – в тебе,  если ты принял Духа Святого. Мы призваны нести это, а не сидеть здесь,  пожирая совесть нашу и друг друга. Так сделали братья, которые ушли  давным-давно, не страшась ничего, как сказано было Павлу: «…не бойся, но  говори и не умолкай, ибо Я с тобой, и никто не сделает тебе зла…».И  ты сделай так - даже если не найдешь братьев, где я указала. Не нужен  тебе такой груз, как я. Я говорю это из одной только любви к тебе. Уйди и  будь чистым ото всего - ведь мы все делим между собой грех Микаэля -  покайся Господу о том, что ударил Микаэля, и будешь прощен, проси также  мудрости, чтобы впредь избегать такого…».
Они сидели в шаге от  меня, а звук дождя исчез, наступила совершенно неживая тишина. Генри  отпрянул и медленно провел ладонью по ее голове, перебирая дрожащими  пальцами ткань платка и слегка улыбаясь: «Я уже не буду спасен…».  Несколько прядей выпали из-под платка - будто выцветшие, возможно,  когда-то черные, пряди с сединой. Парень подхватил их осторожно на свою  ладонь и целовал, не сводя глаз с Ингрид. Ее глаза смеялись, смеялись и  не иначе признавались ему в любви, шептали о чем-то тайном, о чем-то  вечном… Чего не будет уже – потому, что я-то знаю весь финал.
Еле удержавшись от того, чтобы ахнуть, в  следующее мгновения я увидела, как женщина стянула с головы платок.  Волосы ее распались тяжелыми прядями, закрывая лицо - Ингрид и правда  оказалась почти седой.
Она расправила плечи, навалившись спиной на  стену, и закрыла глаза. Генри склонился к ней, медленно касаясь  кончиками пальцев ее волос на висках, перебирая и поглаживая их, но не  дотрагиваясь до кожи. «Да ведь он целует ее!» - пронеслось в моей  голове. И это продолжалось настолько долго, настолько неспешно и  беззвучно, что меня затрясло… «Мне не спасти тебя?» - почти одними губами  произнесла Ингрид. Кисти рук, которые она, вероятно, попыталась прятать,  вздрагивали в мертвой тишине… Боже, после этих слов, я уж точно  осознала: нужно немедленно    уносить оттуда ноги! Шагнула к выходу, только ничего не успела: с  ужаснейшим скрипом дверь распахнулась, ворвался Микаэль, впуская за  собой сырость и сильнейший порыв ветра. Пока проход оказался свободен,  мне удалось выскользнуть прочь.
Ступни снова утонули в холодной жиже,  но теперь я почти не чувствовала ее. Бежать некуда, как и спасать  некого, но можно мне хотя бы не смотреть, что будет дальше? Из  пристройки раздавались странные звуки, будто кто выместил всю злость на  мягкой мебели, и ничего похожего на человеческий голос… Пока дверь не  открылась – наотмашь, чуть не разлетевшись на куски. Вышел Микаэль,  спешно закрывая ее снаружи на засов. Нет, прежде он выволок Ингрид почти  пинками, почти за волосы и захлопнул дверь «подвала» так, что сотрясся  воздух.    

«Вставай  быстро! Хочу посмотреть, какая ты красавица… Не разглядел за столько  лет…» - рявкнул он. Женщина, вероятно, ответила что-то, но слишком тихо,  утыкаясь лицом в землю. Перевернулась на бок, вся сжалась,  приподнимаясь, но несколько раз падала. На долю секунды я понадеялась,  как в детстве – может, все это мне кажется? Наконец, стало возможно  расслышать ее голос, хрип и обрывок фразы: «Мы не сделали ничего…».
Разумеется,  я знала, что обречена на просмотр этих сцен, разумеется, старик знал,  что Ингрид не может подняться на ноги самостоятельно… Где все люди из  дома? Они не могут не слышать этого! И еще она говорила что-то вроде:  «Мы не подчиняемся тебе… Лука согрешил, крестя тебя…». «Лука сглупил, не  позволив мне удавить этого мальчишку, когда еще только он сошел с ума!  Роджер болтал про его любовь к тебе, да я не поверил…» - Микаэль поднял  ее за плечи и ударил спиной о деревянную стену пристройки, держа одной  рукой за шею; она смотрела на него молча вся в слезах и крови. «И где же  эта красота, от которой он сам не свой который год? – мужчина с  отвращением трогал ее волосы, щупал тело – медленно, долго и смачно, -  Старуха! И тут – старуха! И тут… Может ты что-то показывала ему, что  совсем скрыто?». Меня затошнило. «Оставь меня… - судя по голосу, еле  сдерживаясь, прошептала Ингрид, - Неужели тебе еще не хватило?». «Не-ет!  – засмеялся тот, - Что-то ты скрываешь! Ведь не ведьма же ты…». Микаэль  собрал в ладонь ткань у нее на груди и рванул на себя. В образовавшуюся  дыру было ничего не видно, и он проник туда ладонью, чтобы порвать  сильнее. Затем прижался к ней вплотную, закрывая собой ее тело, шепча  что-то, чего мне было не расслышать… Ингрид закрыла глаза и молчала… Не  знаю уж, что старик в этот момент делал – подходить и рассматривать я бы  не вынесла, но, по моим ощущениям, он, как минимум, всю ее облапал.  Видимо, женщина, наконец, сказала ему что-то, потому что в следующее  мгновение он заорал ей в лицо: «А шлюхи, такие как ты, наследуют?»,  отпустил руку, сжимающую горло, и Ингрид рухнула в траву. «Ты на бабу  даже не похожа, трогаешь тебя как доску!» - продолжил Микаэль, крича  оскорбления и пиная ее тело. Обессиленно, отчаянно, опустошенно – будто  сам понимая бессмысленность своей жестокости… И когда женщина уже не  двигалась и не издавала никаких звуков, встал рядом с ней на колени и  задрал полы своей одежды.
Я мгновенно отвернулась, закрыла лицо  ладонями, ощущая, как прыгает в висках пульс, как у меня самой дрожат  руки и ноги… Где был в это время Генри? Из «подвала» он так и не  появился… Неужели, Микаэль убил его там? Не верилось, что старик легко  справился с молодым парнем! Не в силах сдерживаться, я инстинктивно  склонилась и тут же села на колени – потому, что меня, буквально,  выворачивало следующие несколько секунд.
В голове грохотали барабаны и  гудели трубы, носом пошла кровь. Я вытирала ее рукавом, смешанную со  слезами, вытирала этим же рукавом губы, долго сплевывая… И вот мне  открылось, что гулкий прерывистый звук – это не только пульс в моих  висках, а кто-то пытается выбраться из «подвала». Во мгновение вскочив, я  бросилась туда. Но я же призрак, нет? Нет, потому что засов легко  поддался мне, и меня чуть не прибило открывшейся дверью. Она покосилась,  сорванная с одной из петель, и висела теперь боком. Генри можно было  узнать только по глазам – всего в крови и в чем-то черном, может быть  угле. Мы столкнулись взглядами, но на мое существование ему было  плевать… В нескольких шагах от нас перед телом Ингрид сидел Микаэль. «Ты  трогал ее?» - заорал парень, палая на колени. Старик спокойно обернулся  к нему. Обернулся и словно загипнотизировал Генри – в пол шаге от себя.  «Что смотришь? – ехидно спросил тот, - Убьешь меня? Нет, не сможешь… Не  она ли говорила тебе, что за грешников молятся только, а  совершившие убийство Царствия не наследуют? Мне плевать на ваше  Царствие, а тебе – нет». Мужчина поднялся на ноги, презрительно смерив  парня взглядом, отряхнул свою одежду и добавил: «Не восхитило. Как  полено! Тебя бы тоже не восхитило».
Микаэль давно ушел в дом, поднялся ветер, стих и обернулся каплями дождя, которые  скоро  разразились новым ливнем. А Генри все стоял молча перед ее телом.  Светало. При свете тусклого солнца стало отчего-то еще холоднее. Я  спряталась под крошечный навес «подвала» и даже боялась пошевелиться. Из  дома так никто и не вышел.