Средневековое общество и средневековая церковь

В своё время пытался сделать цикл лекций по "истории альбигойцев и их времени", раскачался, и то вчерне, сделать одну. Но, мало ли, вдруг кому будет интересно или пригодится (может, даже мне). 

Средневековое общество и средневековая церковь. 

Чем дальше от нас та или иная эпоха, а её явления – непривычнее и хуже соотносятся с нашим жизненным опытом, тем больше многие люди (включая даже и историков) склонны упрощать её образ и «впихивать» его в рамки лёгких для понимания, но весьма далёких от исторической реальности схем. У обычных людей это вообще зачастую сводится к набору характерных образов, запомнившихся из школьного курса, каких-то художественных фильмов или заметок в СМИ.
Вариант, который является соблазнительным даже для профессиональных историков (особенно, как мне кажется, историков религии и культуры) – это отождествлять эпоху с её «представлением о себе самой», причём, сохранившимся в наиболее распространённых письменных источниках. При этом зачастую игнорируется то обстоятельство, что большую часть истории авторами письменных источников являлся весьма узкий, а нередко и специфический по образу жизни круг людей – таких, например, как средневековые священнослужители-хронисты. Но даже если автором был представитель каких-то других общественных кругов, нельзя забывать, что авторы средневековых источников не писали исторических трудов в современном понимании. Они писали повествование, летопись, хронику, поэму, какие-нибудь служебные документы наконец. В них обычно не ставилась цель анализа существующих общественных отношений, а эти отношения обычно принимались как нечто должное и изначально данное, ну, может, испортившееся под влиянием грешной природы человека. Между тем, для историка важен именно анализ этих отношений, и то, как они сказывались на ходе событий.
Изложение картины средневекового общества и средневековой церкви в рамках вводной лекции будет неизбежно кратким и в значительной степени поверхностным, но, надеюсь, всё-таки, позволит до некоторой степени представить тот общий исторический фон, на котором развернулись события альбигойских войн, распространения и гибели катарской церкви и деятельности первой инквизиции.

Хоть и не идеально точную, но весьма любопытную характеристику большей части этой эпохи дал историк Филип Шафф в своей «Истории христианской церкви»:

«В этот период церковь и папство возносятся от нижайшего положения слабости и коррупции до высшей власти и влияния на народы Европы. Это классический век латинского христианства – век папской теократии, нацеленной на контроль над Германской империей и королевствами Франции, Испании и Англии. Мы наблюдаем подъем великих нищенствующих орденов и вызванное ими религиозное пробуждение. Это эпоха рыцарства и крестовых походов – с героическим завоеванием Святой Земли и ее последующей утратой. В это время закладываются основания известнейших университетов Болоньи, Парижа, Оксфорда. Это век философии и богословия, ознаменованный гигантскими усилиями схоластов по разрешению всех возможных проблем и доказательству всех догматов веры с помощью диалектических навыков. Норманнская и готическая архитектура начинают выражать себя в величественных соборах. Все искусства поставлены на службу религии. Процветают легендарная поэзия и романы. Учреждается инквизиция, считавшая гонения на евреев и еретиков своим божественным правом и воплощавшая его в ужасных сценах пыток и кровопролития. Это век яркого света и глубоких теней, сильной веры и ещё более сильных суеверий, возвышенного героизма и диких страстей, аскетического самоотречения и чувственных излишеств, христианской преданности и варварской жестокости».

Вот как раз о многих из упомянутых явлений мы и поговорим.

Главное отличие средневекового общества от современного городского – это то, что большую часть населения в нём составляли жители сельской местности, то есть крестьяне, занятые земледелием и скотоводством. Именно их непрерывным трудом обеспечивалась материальная база существования королей и рыцарей, храмов и монастырей, городов и крепостей. Как заметил в споре с рыцарем крестьянин – герой одной немецкой баллады –

«Когда б не сеял я зерно,
Не рыл бы огород, –
Подох бы с голоду давно
Твой именитый род…
… Не танцы и не стук рапир –
Поклясться я готов, –
А труд крестьянский держит мир
Надёжней трех китов…
… Махать мечом – нелёгкий труд,
И нет об этом спора,
Но в дни войны с кого берут
Бессчётные поборы?
Кто должен чёртовы войска
Кормить да одевать?
Нет, даже тут без мужика
Не обойтись, видать!»

Тяжёлый физический труд на протяжении практически всей жизни, высокая смертность женщин при родах и ещё более высокая детская и младенческая, сильная зависимость от погоды и повторяющиеся время от времени «голодные годы» (не ситуация, когда мало и невкусно едят, а ситуация, когда от голода умирают) – это образ жизни большей части населения средневековья, о чём иногда забывают, сосредоточив своё внимание на рыцарях, принцессах и замках. Большая часть крестьян была неграмотна, и хотя крещена, о вере своей они узнавали, как правило, от приходского священника – нередко тоже малограмотного человека, пересказывающего «истины веры» в меру своего понимания.
Правовое положение крестьян сильно отличалось в разных регионах Европы, а нередко даже во владениях одного феодала могли жить как свободные, так и лично зависимые крестьяне. Замок, окружённый крестьянскими деревнями – случай достаточно характерный, но отнюдь не всеобщее явление. Так, в некоторых областях Южной Европы, особенно в интересующей нас Окситании, в бургаде (укреплённой горной деревне) могли в соседних домах проживать мелкие феодалы, которые владели ей, крестьяне, ремесленники и приходской священник (а то и катарский проповедник).

Средневековое общество характеризуют как феодальное не просто так. Дело не только в том, что именно дворяне-землевладельцы были в средневековье господствующим классом. Высокопоставленные священнослужители по своему положению тоже оказывались частью феодального класса – недаром их называли «князьями церкви». Даже городская община, иной раз уже имевшая внутри себя зародыши буржуазных отношений, по отношению к своей сельской округе нередко выступала как своего рода коллективный феодал: накладывала повинности, собирала денежные и натуральные налоги, принимала рыцарей к себе на службу в качестве своего рода «вассалов» и так далее.
Даже если говорить именно о правителях-феодалах, то реальная картина их отношений была куда сложнее, чем нарисованная в школьных учебниках «феодальная лестница» от рыцаря внизу до короля наверху. И тем более не было привязки этой лестницы к конкретной географической области. Так, например, не во всех областях Европы господствовало право майората (то есть, передачи владений старшему наследнику), особенно в низших слоях дворянства, и дворянские владения могли дробиться. Династические браки приносили правителю и владения, унаследованные по тем или иным причинам его женой. Так, например, Алиенора Аквитанская, которая после развода с королём Франции Людовиком VII, вышла замуж за герцога Нормандского, Генриха Плантагенета, будущего короля Англии Генриха II, принесла ему в приданое обширные владения на континенте. Сложные династические связи создавали чересполосицу феодальных владений, причём, их владелец мог быть за одни владения вассалам одного правителя, а за другие – вассалом другого. Так, например, граф Тулузы Раймон VI, о котором мы будем говорить подробнее в лекции об альбигойском крестовом походе, за часть своих владений был вассалом короля Франции, но также ещё и вассалом короля Англии, короля Арагона и императора Священной Римской империи. Подобная чересполосица и неоднозначность вассальной зависимости давала некоторым феодалам возможность политического маневрирования и фактической независимости (особенно если они могли подкрепить свою независимость реальной силой). Так, графы Тулузские были на протяжении многих поколений по существу независимыми правителями, несмотря на формальный сюзеренитет над ними главных монархов Европы, и графская власть куда сильнее зависела от хороших отношений с городской общиной Тулузы, чем от королей и императоров. О том, что подобные отношения были порождением не столько формальностей вассалитета, сколько реальных возможностей того или иного феодала, историк Лоуренс Марвин высказался следующим образом: 

«Чёрно-белых границ ни в Окситании, ни где-либо ещё в Западной Европе в то время не было. В сущности, монархи и знать имели зоны влияния с неясными границами, которые быстро менялись в результате брака, смерти или войны. Хотя наследные права оставались самым важным критерием в оценке власти, фактическая принадлежность имела столь же большой или даже больший вес. Если владетель не мог подкрепить свою власть военной силой, право рождения или брака мало что значили. Знатный человек, раз приобретя военным путём контроль над территорией, претендовал на его сохранение… В значительной степени подобный принцип владения действовал и ниже по социальной лестнице. И гораздо более скромные дворяне управляли землями, как если бы они принадлежали им напрямую, даже если теоретически обязаны были за них оммажем кому-то другому. Если сюзерен не подкреплял активно свои права, он не контролировал тех, кто держал поместья от него. Например, владетели Кабарета, державшие замки, расположенные высоко в Чёрных Горах, считались вассалами виконтов Безье. На практике эти владетели прислушивались к виконтам лишь когда их это устраивало, и не было никакого способа заставить их делать то, что они делать не хотели, за исключением военной экспедиции, которая выгнала бы их из горных укрытий. А это требовало бы больше усилий, чем виконты безьерские готовы были предпринять, и потому владетели Кабарета жили «царями горы», пока расстановка политических сил не изменилась с началом окситанской войны. Альянсы и контр-альянсы, ссоры, и местные, локальные войны были повсеместными в Западной Европе, и никто из дворян не сомневался в справедливости этой системы».

Важной частью средневекового общества были городские общины. На протяжении XI – XIII веков города Европы бурно развивались – особенно те, что стали центрами региональной и, тем более, международной торговли или ремёсел. Некоторые из городов возникали на перекрёстках торговых путей или около рыцарских замков и становились местами традиционных ярмарок, другие существовали к тому времени уже давно – ещё с римских времён, и даже наследовали в своём устройстве некоторые черты римского муниципалитета и римского права. Городское население считалось лично свободным, но большинство городов считались вассалами того или иного правителя-феодала, светского или церковного – то есть, правителем города мог быть не только граф или герцог, но и, например, епископ или архиепископ. Однако городские общины (коммуны) во многих местах, начиная с Х века, активно боролись за свою самостоятельность. В XI – XIII веках эта борьба шла весьма активно, привлекая к себе внимание и светских правителей, и церкви. Иногда постепенное усиление коммуны заставляло дальновидного правителя самостоятельно идти на уступки, чтобы избежать опасного конфликта. Но иногда столкновение интересов приводило к драматическим и кровавым событиям – восстаниям горожан, попыткам сеньоров их подавить, иной раз и к убийству сеньора. Если говорить о Южной Европе, которая интересует нас в первую очередь, то такого рода инцидент имел место в Безье в 1167 году, когда в ответ на наказание кого-то из горожан, жители убили виконта безьерского Раймона Тренкавеля, своего сюзерена. Его сын отомстил горожанам за гибель отца, но в дальнейшем, видимо, жил с ними довольно мирно и правил долго. А внук погибшего виконта, Раймон-Роже Тренкавель и вовсе пользовался большой популярностью у безьерцев, и когда город осадили крестоносцы, жители отказались сдаваться, ссылаясь на свою верность сеньору, и на то, что не потерпят никаких условий, которые могли бы изменить управление коммуной.
Именно города Южной Европы, многие из которых унаследовали частично ещё римские традиции, добились в этот период самостоятельности, расцвета торговли и городской жизни. Могучие крепостные стены и городское ополчение защищали их от произвола феодалов или нападения врагов, а советы, составленные из знатных и богатых жителей города (их нередко называли по римскому обычаю консулами) руководили внешней и внутренней политикой города, и даже формально правящие этими городами могущественные феодалы (такие, как граф Тулузский) вынуждены были считаться с их волей. Во многих южных городах действовали восходящие к римским обычаям писаные законы, а суд вершился гласно судом присяжных, то есть выборных граждан, равных подсудимому по общественному положению.
Наконец, города становились центрами не только экономики и политики, но и культуры. Здесь росло количество образованных людей – не только священнослужителей, но и мирян, причём, нередко, купцов, бывавших в других странах, общавшихся с представителями других народов и верующими других религий. Здесь, начиная с Болоньи в XI веке, возникали первые университеты, причём в XIII веке в Болонском университете впервые преподавала женщина – Дота д’Аккорсо, профессор права (хотя образование, тем более высшее, ещё очень долго оставалось малодоступным для женщин).

Военное дело средневековья зачастую воспринимается как битвы рыцарских армий, состоящих из хорошо вооружённых, но недисциплинированных бойцов, которые по этой причине распадались на ряд поединков. В действительности, если стороны не были к этому вынуждены, они не так часто вступали в крупные сражения друг с другом, а скорее избегали их. По выражению историка Лоуренса Марвина, «встреча в поле лицом к лицу с врагом подразумевала «всё или ничего». Хотя победа, очевидно, могла принести существенные плоды, обратный исход означал, в лучшем случае, потерю престижа, а в худшем – полный разгром войска, пленение или смерть. Поэтому, помимо грабительской деятельности, во время войны одна сторона обычно сидела в крепости, а другая совершала набеги и иногда предпринимала осады, как правило, заканчивавшиеся неудачно. Набег не стоил агрессору почти ничего; единственная опасность заключалась в том, чтобы получить в ответ набег на свои собственные земли. Нападения на поля, сады и неукреплённые деревни противника не только позволяли поддерживать своё войско, но и позволяли ощутить своё присутствие в ситуации, когда осада или битва вряд ли могли иметь место. Малоактивная война из набегов и осад была свойственна Западной Европе именно потому, что была дешёвой и скорее ослабляла, чем уничтожала противника, который, восстановив силы, зачастую мог потом проводить свои осады и набеги. Решающие битвы случались в той, крайне редкой, ситуации, когда обе стороны желали боя».
Разумеется, из этого правила были и исключения. Когда мы будем говорить об альбигойском крестовом походе, мы будем говорить именно о таком исключении – когда было задействовано очень большое по средневековым меркам количество войск, война велась с редкостным упорством и ожесточённостью, во время осад не просто ждали, у кого раньше (у осаждённых или осаждающих) кончатся припасы, а активно занимались осадными работами и шли на штурм, сходились на битву в чистом поле или под стенами осаждённых городов. Как отмечает Марвин, «Как только в 1209 году начался альбигойский крестовый поход, эта обычная набеговая модель была опрокинута из-за готовности крестоносцев вести интенсивную осадную войну такого уровня, какой жители региона никогда раньше не видели. Битвы, однако, оставались редкими, как и в прочей Западной Европе. Во время окситанской войны между 1209 и 1218 годами произошли всего четыре серьёзных битвы, и только одна из них, при Мюре в 1213 году, была сражением между противниками, которые сознательно выбрали этот, способный стать решающим, вариант».
Этот образ действий, помимо прочего, показывает нам, что значит в средние века понятие «талантливый полководец». Для того времени, это в значительно большей степени не искусство тактического или стратегического расчёта, а волевые качества и способность завоевать авторитет среди своих сторонников; готовность лично вести их в битву и воодушевлять в сражении, умение заставить их усердно заниматься опасными и тяжёлыми осадными работами, вместо того, чтобы просто ждать возможной сдачи противника под стенами его крепости.
Хотя в сражении рыцари нередко представляли главную ударную силу, они являлись не единственной военной силой средневековья. Даже в числе рыцарской конницы наряду с собственно воинами-дворянами рыцарского звания действовали так называемые «сержанты» – тоже конные бойцы, составлявшие обычно свиту рыцарей, но не принадлежавшие к благородному сословию и не так хорошо вооружённые. Однако при осуществлении набегов и рейдов сержанты иной раз не уступали рыцарям или даже были более подвижны, так как им нужно было иметь с собой меньше снаряжения. Средневековые источники, приводя численность конных воинов, часто не делали различия между рыцарями и сержантами.
Довольно разнообразным видом войск была пехота, без которой нельзя было обойтись при осадных работах и штурме крепостей. Во-первых, это был ополчения городов, которые, как правило, оборонялись за стенами укреплений, но могли и выступать в поход под предводительством более опытных в военном деле дворян. Однако в поле эффективность действий ополченцев была невелика, а при решительной атаке хорошо вооружённого и опытного, пусть даже уступающего в числе, противника, они вполне могли впасть в панику, как это случилось с ополченцами Тулузы в 1213 году при Мюре, тем более, когда стало известно о гибели короля Педро II, возглавлявшего тулузско-арагонское войско. Во время крестовых походов похожую роль в боевых действиях могли выполнять легковооружённые крестоносцы из простонародья.
Значительную, и, обычно, более профессиональную часть пехоты составляли наёмники. Сюда входили как высокооплачиваемые специалисты по созданию осадных боевых машин, так и различные другие категории людей, непосредственно принимавших участие в бою. Феодалы могли набирать пехоту из числа своих подданных, которым платили за службу, и которые при этом имели определённый уровень традиционной лояльности к своим господам, то есть, для них сочетались как денежные мотивы, так и понятия личной верности сюзерену. Существовали организованные отряды наёмников, которые имели хорошую профессиональную подготовку и неплохую военную репутацию. Характерным примером являются так называемые «генуэзские арбалетчики» – вариант элитных и дорогостоящих наёмных войск. Но были и люди, которых в средневековье называли «наёмниками» в ругательном смысле слова, и чья дурная слава до сих пор тяготеет над подобной профессией. Расхожее слово «бандит» произошло от названия наёмного отряда.
Этим людям платили деньги за военную службу, но при этом презирали их – так, например, Гильём Тудельский, автор первой части «Песни об альбигойском крестовом походе», не стесняясь, называет союзных наёмников бандитами и жульём. Их называли также руптарии, рибальди или рутьеры, а иногда по месту происхождения – «арагонцы», «брабансоны», «наваррцы», «баски». Иногда в их число могли входить и не имеющие владений дворяне (и некоторыми отрядами рутьеров руководили люди знатного происхождения), но в целом туда попадали все, кто был готов рискнуть жизнью за жалованье и добычу, причём от рядовых наёмников практически ничего сверх этого не требовалось, даже хорошего вооружения. В описании атаки рутьеров Гильёма Тудельского говорится:

Схватилась за дубьё лихая солдатня –
То всё оружье их, коль спросите меня.
Рубахи и штаны - бандитов вся броня.

Разумеется, люди, которые так мало ценили собственную жизнь, с полным наплевательством относились к чужой. Даже рыцари, за которых можно было взять богатый выкуп, страшились попасть в руки разгорячённых боем рутьеров, и сами тоже не щадили их – ни союзников, ни, тем более, врагов. Правители, нанимавшие рутьеров для войны, могли в любой момент отказаться от их услуг и обмануть с выплатой жалованья. Поэтому рутьеры предпочитали добычу, завоёванную грабежом, и разоряли как местность, охваченную войной, так и места, где их застала временная «безработица». Война всегда сопровождалась грабежами, убийствами и насилием над мирным населением, но, по общему мнению, даже в ту суровую эпоху нравы наёмников сильно отличались в худшую сторону. Неудивительно, что Третий Латеранский собор 1179 года предал рутьеров анафеме наравне с еретиками.

Развитие католической церкви в XI – XIII веках.

Поскольку важной частью нашей темы являются массовые религиозные движения, начать стоит с того, как выглядела церковная жизнь широких масс населения.
Важная особенность средневековой жизни с её весьма ограниченным количеством каналов информации – в том числе и ограниченность религиозного кругозора, хотя у разных слоёв общества эта ограниченность проявлялась по-разному.
Важную роль в повседневной жизни мирян играло приходское священство, и именно через него большинство из них соприкасалось с «большой церковью». По этой причине приходской священник, с одной стороны, являлся конечным звеном «вертикали» церковной власти и церковной «массовой информации», а с другой – его личная репутация во многом определяла восприятие церкви прихожанами в целом.
Из-за невысокого уровня образования и загруженности в том числе и чисто житейскими заботами, уровень проповеди большинства приходских священников был невысоким. С целью как-то решить эту проблему, во-первых, распространялись сборники проповеднических примеров (экземпла), с другой – время от времени по Европе странствовали более высокообразованные и, нередко, весьма знаменитые проповедники, наподобие Бернара Клервосского.
Однако далеко не все миряне, даже из числа живущих в сельской местности простолюдинов, были оторваны от окружающего мира и прикованы лишь к одной географической точке – родному селению. Например, отгонное скотоводство в Пиренеях и Альпах заставляло пастухов волей-неволей преодолевать изрядные расстояния. В пути они встречались как с пастухами из других мест, так и с прочим народом, перемещавшимся по горным дорогам – от торговцев и бродяг до странствующих проповедников. И эти проповедники не всегда принадлежали к господствующей церкви.
В свою очередь, те люди, которые по роду деятельности много путешествовали (в первую очередь, купцы), так или иначе сталкивались с представителями других народов и других религий.
Крупномасштабным соприкосновением западноевропейского мира с ближневосточным стали крестовые походы. О них мы ещё поговорим отдельно, здесь важен тот факт, что многие тысячи жителей Европы, принадлежащих к разным сословиям, не просто побывали, а годами воевали, жили, а то и навсегда оставались в Малой Азии или Северной Африке. Четвёртый крестовый поход даже ненадолго включил в «западный» мир и часть Византии, вместе с её столицей Константинополем – до тех пор, пока никейская династия не отвоевала его обратно.
Поскольку далеко не все миряне были грамотны, важным элементом религиозного воздействия являлось церковное искусство, начиная с архитектуры. Даже в небольшом селении здание церкви, как правило, было центром и религиозной, и общественной жизни.
Наконец, само представление средневекового общества о себе самом было тесно связано с религиозными взглядами. Традиционная «трёхчастная» структура (работающие, молящиеся, сражающиеся) многими людьми воспринималась как установленная непосредственно Богом. Религиозно оформлялись многие гражданские акты – вступление в брак, особенно среди знати, объявление войны и заключение мира, политические переговоры. Служители церкви в такого рода событиях выступали и как посредники, и как уважаемые свидетели.
Разумеется, это явление, как и все остальные, не надо понимать упрощённо, а, тем более, генерализировать – мол, всё было только так и никак иначе.
Эволюционировало не только средневековое общество – с течением времени так или иначе менялась и церковь. Наиболее заметными явлениями XI века стали клюнийская и григорианская реформы.
К концу Х века наблюдался определённый кризис в монашеском движении, связанный с малограмотностью и распущенностью монахов многих монастырей, что, в свою очередь, подрывало престиж и монастырской жизни, и церкви в целом. Клюнийская реформа стала попыткой, во многом достаточно успешной, преодоления этого кризиса. Клюнийцы представляли собой ветвь бенедиктинского ордена (название происходит от монастыря в Клюни), в которой внимание было сосредоточено на строгом соблюдении монастырского устава, а в список монашеских работ по монастырю было включено переписывание книг. Во многом благодаря этому клюнийские монастыри сделались важными центрами образования и грамотности в средневековом обществе.
Это движение в дальнейшем получило развитие и за пределами бенедиктинского ордена. Так, начало XII века отмечено возникновением новых крупных орденов – Сито, Фонтенвро, которые тоже стали важными центрами влияния римской церкви на средневековое общество. Лидеры ордена Сито (цистерцианцев) даже приняли в своё время активное участие в организации альбигойского крестового похода.
Ещё одним этапом развития орденской структуры римской церкви стало возникновение в XIII веке «нищенствующих» орденов – доминиканцев и францисканцев. Доминиканский орден сыграл довольно существенную роль в деле развития церковного образования – так, самый известных из средневековых католических теологов, Фома Аквинский, был членом именно этого ордена. Определённого рода мрачную репутацию ордену создало то, что его представители нередко были руководителями инквизиционных трибуналов. Впрочем, бывало и такое, что в работе инквизиции участвовали и францисканцы, хотя после выделения в их составе движения францисканцев-спиритуалов, члены этого движения сами попали под инквизиционное преследование.

Григорианская реформа относилась к области церковного управления и дисциплины. Её название связано с именем папы Григория VII, который, однако, ещё до своего вступления на римский престол, несколько десятилетий во многом определял политику католической церкви. Этот влиятельный монах носил в то время имя Гильдебранда, а римских пап, при чьём правлении он пользовался столь большим влиянием, некоторые историки церкви прозвали «гильдебрандовскими папами». Помимо собственно церковных реформ, на этот период приходится также усиление политического церкви в средневековой Европе. Естественно, что это усиление не происходило равномерно, а было связано и с чувствительными поражениями для римской курии – как в эпоху Григория VII, так и позднее. Тем не менее, он во многом заложил основы того могущества, которым пользовался папский престол в XIII веке, при Иннокентии III и его преемниках.
При «гильдебрандовском папе» Льве IX был в очередной раз провозглашён запрет симонии – то есть, поставления священников и других служителей церкви на должность за деньги. С симонией римская церковь вела борьбу регулярно, но, прямо скажем, с весьма переменным успехом, а чаще даже без него. С этого же периода начинается борьба Гильдебранда, будущего Григория VII, за безбрачие священников. Гильдебранд одинаково негативно смотрел как на браки священников, так и на их внебрачное сожительство с женщинами. Также Лев IX напоминал католикам Европы об их обязанности уплачивать церковную десятину, что во многих местах уже стало сильно позабытой традицией. Ещё одно церковное постановление ограничивало заключение браков между родственниками. Это, с одной стороны, здорово затрудняло некоторые династические браки, с другой – расширяло сеть династических связей знатных семей, заставляя их искать брака с довольно удалёнными иностранными семьями. Сложное переплетение этих родственных и политических связей впоследствии сказалось на многих европейских событиях, в том числе и на событиях эпохи альбигойских войн.

Средневековое общество, как и любое известное нам человеческое общество, содержало в себе определённый элемент конфликтов и насилия, и это насилие иногда было связано с религией напрямую. Уже на том этапе поздней античности, когда христианство стало государственной религией, насилие в отношении религиозных противников (язычников, еретиков) иной раз приобретало организованный характер.
К насильственным проявлениям средневековой религиозности можно отнести:
- религиозные войны (в полной мере они оформились в эпоху крестовых походов, но религиозная санкция для ряда войн, особенно с язычниками или теми, кого считали отступниками, могла провозглашаться и раньше);
- казни еретиков (в XI веке организацией этого занимались обычно светские власти, хотя и при участии духовенства; в XII веке духовные лица уже сами стали проявлять активность при преследовании еретиков; наконец, руководство католической церкви добилось возведения религиозных преследований в закон).
Всё это в совокупности привело к тому, что религиозная мотивация насилия всё более укреплялась в средневековом обществе как легитимная, и всё глубже внедрялась в общество и культуру. Это сказалось в виде внутриевропейских религиозных войн уже в XIII веке, и в ещё большей степени – в позднем средневековье и в начале нового времени.
Международные отношения со странами, которые находятся за пределами Западной, Южной и Центральной Европы, для нашей основной темы носят второстепенное значение, но совсем не упомянуть о них нельзя. В конце концов, вероятно, именно с востока, с территории Балкан и Византийской империи религия предшественников катаров (и их признанных единоверцев) пришла в Западную Европу. А эпоха крестовых походов во многом обусловила и развитие некоторых черт европейского общества, и формирование такого явления как религиозная война – на этот раз уже внутри Европы.
Византийская империя, переживавшая в начале XI века очередную эпоху расцвета и могущества, во всяком случае, военно-политического, затем вновь стала клониться к упадку. Уже к концу века она потеряла владения в Южной Италии, а в Малой Азии стала терпеть поражения от турок-сельджуков, которые в 1071 году одержали над византийским войском победу при Манцикерте и даже взяли в плен императора. Византия, теснимая на своих восточных границах мусульманами, обратилась к европейским христианским правителям за помощью, что и послужило причиной первых крестовых походов.
Папа Григорий VII ещё в 1074 году, вскоре после поражения при Манцикерте, призывал воинов-христиан отправиться на восток и помочь Византии в борьбе с мусульманами, называя тех, кто последовал бы его призыву «воинами Христовыми». Этот его призыв не был воспринят, но привлёк внимание к событиям вокруг Иерусалима, в том числе к нападениям на христианских паломников, путешествовавших туда.
В 1095 году на соборе во французском городе Клермоне папа Урбан II произнёс речь, призывавшую французских рыцарей отправиться на восток и освободить Гроб Господень из-под власти мусульман. На этот раз призыву последовали не только французы, но и множество других христиан Европы.
Уже весной следующего 1096 года начался массовый поход бедноты, воодушевлённой проповедями Петра Пустынника, неорганизованная орда в десятки тысяч человек, в основном плохо вооружённых и не имеющих военного опыта, прошла по Европе, вступая в стычки с местными жителями из-за необходимости добыть себе пропитание, а, переправившись, в конце концов в Азию, была истреблена турками.
Несколько месяцев спустя в поход двинулись рыцарские отряды из разных регионов Европы, отметив свой путь, в частности, таким характерным для крестовых походов явлением как массовые еврейские погромы. В 1097 году крестоносцами в Малой Азии была взята Антиохия, а в 1099 году – Иерусалим. Оба штурма сопровождались массовой резнёй в захваченном городе, что продемонстрировало такую важную черту религиозной войны, как её особая ожесточённость.
Созданные на территории Малой Азии королевства крестоносцев и воинские ордена (тамплиеры, госпитальеры и другие) тесно контактировали, во-первых, с местными жителями и окрестными странами, а, во-вторых – со странами Европы, где оставались править их родственники и откуда крестоносцам поступало пополнение.
Тесно связанными с крестовыми походами в Святую Землю явлениями европейской жизни были также походы в Прибалтику, против славян и литовцев, и Реконкиста в Испании, где уже несколько столетий продолжалась борьба христианских королевств с завоевателями-мусульманами.
Второй крестовый поход середины XII века был отмечен, в основном, поражениями крестоносцев, а третий, в конце века, имел определённые успехи, но не добился возвращения крестоносцам Иерусалима, который незадолго до этого был занят султаном Салах ад-Дином. Четвёртый поход и вовсе закончился тем, что крестоносцы вмешались в политическую борьбу претендентов на византийский престол, и в 1204 году взяли и разграбили Константинополь. Кроме того, начало XIII века было отмечено тем, что христианские страны и правители становились уже не случайными, а целенаправленными мишенями крестового похода – в 1208 году папа римский Иннокентий III призвал к крестовому походу в земли Лангедока (нынешней Южной Франции), против его правителей – за покровительство еретикам (поход начался в 1209 году). Таким образом концепция вооружённого насилия против «врагов веры» стала направлена уже не только, и даже не столько вовне, а обратилась внутрь Европы, создав традицию уже внутриевропейских религиозных войн между христианами.
Контакты с другими обществами носили, разумеется, не только военный характер. На протяжении XI – XIII век происходит рост международной торговли, да и в целом контакты людей разных культур становятся всё активнее. Европейцы заимствовали у арабов и жителей Византии навыки новых ремёсел, переводили с греческого и арабского языков работы античных авторов, не сохранившиеся или малоизвестные на Западе. Это оказывало неизбежное влияние и на самосознание обычных людей, и на теоретические построения философов и богословов. Неудивительно поэтому, что даже несмотря на уничтожение катарской церкви, введение инквизиции, законов против ереси, религиозное инакомыслие в Западной Европе продолжало развиваться всё сильнее – как до определённой степени внутри самой католической церкви, так и вне её – приводя к новым движениям религиозных диссидентов и в XIV, и в XV веках. Но это уже выходит за рамки нашей темы.