Малгожата из заможного рода

В «Русалью реку» добавлена очередная глав, знакомящая нас с талантливой и своенравной Марго.

Октябрь 1925 года, Минск

Со Свислочи дул пронизывающий ветер, но Марго его почти не чувствовала. Этот холод был ничтожен по сравнению с ледяным сквозняком, который убил в ней все чаяния и мечты на вернисаже Валентина, её мужа. В ушах стоял гул притворных восторгов и звон хрустальных бокалов — меценат из нынешних нуворишей, некий Абрам Лейзерович, торговавший кожей и сколотивший состояние с началом НЭПа, щедро финансировал это мероприятие. Искусство он не понимал ни на грош, но жаждал прослыть просвещённым.

О, Матка Боска, какой же мерзкий цирк уродов, ярмарка тщеславия! Марго яростно затрясла головой; вязаная шапочка едва не слетела с копны смоляных, растрепавшихся кудрей. Ах, если бы это помогло избавиться от горчащих унижением воспоминаний! Если бы можно было выкинуть из головы эти пренебрежительные взгляды, снисходительные улыбки и не оставляющий ни малейшей надежды приговор, что прозвучал из уст критика!..

Она летела по набережной, прижимая к боку свёрток с эскизами. Её собственные работы, которые она втайне надеялась показать, так и остались неразвёрнутыми. В ушах всё ещё звенел бархатный, снисходительный голос критика, давнишнего знакомца Валентина: «Милая Марго, ваш темперамент достоин всяческого восхищения! Но искусство — это не женская забава. Это долгий, изнурительный труд. Оставьте кисти мужчинам, дорогуша. Нашему Валентину нужна муза, а не конкурентка. Вдохновляйте его, оберегайте его покой — в этом и есть истинное призвание женщины. Вы только посмотрите, как Валентин расцвёл! Будьте хорошей женой — согревайте постель и варите ему борщ, а не соревнуйтесь за место у мольберта».

И тогда Абрам Лейзерович, сияющий от барской спеси и уже изрядно «тёпленький», похлопал Валентина по плечу и громко, чтобы слышали все, изрёк:

— Верно говорят, за каждым великим мужчиной стоит женщина! И пока она стоит у плиты, наш гений может спокойно творить свои шедевры!

Марго обмерла от неслыханного унижения. Вспыхнул взрыв пошлого, подобострастного смеха. И хуже всего было то, что смеялся Валентин. Смеялся громче всех, счастливый, обласканный, признанный. Он смотрел на неё сквозь толпу — и в его глазах не было ни капли смущения, сожаления или протеста, лишь самодовольное веселье.

Этот смех и резанул её по живому, переполнив чашу терпения. Не удостоив сборище плебеев ни единым словом, она развернулась и вышла в октябрьскую стылую ночь, аккуратно затворив за собой тяжёлую дверь.

Соревноваться!.. Матка Боска, какая чушь! Словно она — дерзкая ученица, а не дипломированная выпускница творческой студии в Гродно, художник с собственным, уникальным стилем! Да как вся эта чернь посмела гоготать ей прямо в лицо — ей, наследнице заможного шляхетского рода, восходящего ко временам Стефана Батория! Она сжала свёрток с эскизами, которые ей даже не дали развернуть, и её мысли вновь вернулись к недавнему унижению.

«Женская забава! — жарко вспыхнула от гнева Марго, уклоняясь от порывов стылого ветра. — Подумать только, местечковый недоучка, хам, плебей!»

Она шла, уже почти бежала, вцепившись в свои эскизы, как в единственную оставшуюся у неё в этом мире ценность. Пальцы затекли от холода и напряжения, кургузое пальтецо на «рыбьем» меху, казалось, само жалось к телу, не согревая, а пытаясь согреться. Марго дрожала всё сильнее, но ярость от пережитого пренебрежения полыхала так горячо, что заслоняла любой физический дискомфорт. В голове, лишь набирая ход, крутилась одна и та же карусель: «Женские забавы!.. Муза!.. Призвание женщины!..». И это, совершенно невозможное, омерзительное обращение «дорогуша», от которого хотелось незамедлительно вымыться.

Нет, это положительно невозможно! Вернуться домой, дождаться Валентина, который придёт наверняка всклянь залитый дурно сваренной водкой, переполненный себялюбием; всю ночь выносить за ним тазик с блевотиной, а наутро делать вид, что накануне ничего не произошло — и тем самым расписаться в правоте мерзавца-критикана?! Ну уж нет! Никогда не бывать такому, иначе её проклянут все предки рода до седьмого колена!

Для Марго уже было очевидно, что в этот вечер её судьба в очередной раз сделала крутой поворот, и она снова остаётся один на один с жестоким, безразличным миром. Всё, что держит здесь её бренное тело — это картины и пламенно полыхающий дух. Она сделает всё от неё зависящее, чтобы её творения увидели — увидели и наконец-то поняли, что талант не имеет ни рода, ни племени, ни имени, потому что по самой природе своей не может принадлежать человеку! Человек лишь форма, и для Пана Бога все равны, что мужчины, что женщины! Искра божьего вдоха полыхает в том единственном кувшине, который подходит для реализации этого дара, и не глупым букашкам, вообразившим себя венцом творения, определять, кто великого дара достоин!

Ветер с реки рвал с деревьев последние листья, и они, шурша, цеплялись за подол её чёрного артистического платья, будто умоляя остаться на земле. Марго и не собиралась отказываться от жизни. Она прошла весь этот бесчеловечный, калечащий путь не для того, чтобы сдаться. Эта людоедская эпоха отняла у неё всех, кого она любила. Остался только талант.

Об этом нельзя было думать — но память, которую Марго годами запирала в самом тёмном чулане души, уже распахнула двери под шелест гоняемой ветром листвы.

«Русалья река», https://author.today/work/500365