Канун Самайна (праздничная зарисовка)

Кто-нибудь помнит этих товарищей? Навряд ли, потому что это была безымянная зарисовка, с неизвестными персонажами и местом действия, без какого-либо бэкграунда. Сейчас все иначе - у девушки и кота есть имя, есть сеттинг и есть даже некоторое место действия. Девушку зовут Элис Гриндли ван дер Смиссен - это молодая красивая женщина, светская львица, любительница яхт, сафари и прогулок верхом, знаток боевых искусств и коллекционер древних артефактов  и манускриптов. Однако все эти хобби и развлечения не заслоняют от нее главного - и, несмотря на молодость, Элис твердой рукой управляет семейной фирмой  "Дер Гротсланг" -  самой богатой и влиятельной корпорацией в "Мире Четырех Империй", занимающейся добычей алмазов и других драгоценных камней, а также золота. Элис владеет всеми шахтами, заводами, фермами, полями и прочими активами корпорации. Последние, среди прочего, включают  и сеть фешенебельных отелей в Южной Африке и Австралии, а также множество семейных резиденций разбросанных по всей империи. Особое место среди них занимает родовой замок Гридли в Нортумбрии, где Элис в редкие дни покоя отдыхает от дел своей алмазной империи вместе со своим самым давним и верным спутником - генно-модифицированным котом Мармадьюком.

И именно в этом замке случилась эта Хэллоуинская история, в те времена, когда Мармадьюк был еще обычным котенком, а сама Элис только вступила во владение семейным бизнесом и делала первые робкие шаги по пути к еще большему могуществу и власти.

Замок Гриндли, Нортумбрия.

Дождь, казалось, никогда не прекращался в Нортумбрии. Он был  своего рода саундтреком этого замка, его вечным, меланхоличным спутником. Холодные, упрямые капли бились о свинцовые переплеты высоких стрельчатых окон, за которыми выла осенняя буря, пришедшая с Северного моря. Но внутри, в огромной, гулкой тишине Большого Зала, царили тепло и покой.

Элис Гриндли ван дер Смиссен, которой всего неделю назад исполнилось восемнадцать, сидела на полу, на толстой шкуре медведя расстеленной перед гигантским камином. Огонь, жадно пожиравший дубовые поленья, отбрасывал на ее лицо пляшущие, беспокойные тени. Ее коротко стриженные рыжие волосы, казалось, впитывали этот свет, становясь похожими на языки пламени. Она была одета просто: в черный кашемировый свитер и легинсы. Это была не леди Гриндли, будущая глава мегакорпорации. Это была просто Эли, одинокая девушка в старом, полном призраков, замке.

Рядом с ней, отчаянно и неуклюже атакуя ее шнурок от свитера, возился Мармадьюк. Он был уже не крошечным комочком, но еще и не тем грациозным хищником, которым ему предстояло стать в скором будущем. Подросток, как его хозяйка: неуклюжий, длиннолапый, с несоразмерно большими ушами и глазами, в которых горел неукротимый, дикий огонек. Он был ее единственным другом, ее единственной семьей и ее тенью.

Она не любила этот замок. В детстве он пугал ее своими темными коридорами, сквозняками и портретами суровых предков, которые, казалось, следили за ней с неодобрением. После гибели родителей в той «катастрофе» над Альпами два года назад, она вообще избегала этого места. Но сейчас… сейчас все было иначе. Через месяц ей предстояло официально вступить в права наследования, возглавить «Дер Гротсланг». И она почувствовала неодолимую тягу вернуться сюда. К корням. К истокам.

И отметить Самайн.

В Англо-Голландской империи Хэллоуин был не просто детским праздником с конфетами и костюмами. Возрождение интереса к языческим корням, подогреваемое аристократической верхушкой исполинской страны, вернул древнему Самайну большую часть его первоначального, сакрального смысла. Это была ночь, когда истончалась завеса между мирами. Ночь почитания предков. Ночь гаданий и костров. Ночь, когда живые и мертвые могли почти коснуться друг друга. Когда выходили на волю создания Изначальной Тьмы. И, конечно, это все еще был веселый, мрачный праздник, полный тыкв, призраков и ведьм.

– Ну что, малыш, – прошептала Элис, отбирая у котенка шнурок. – Поможешь мне подготовиться к приему гостей?

Мармадьюк в ответ издал боевой писк и вцепился в ее руку своими крошечными, но острыми, как иглы, зубками.

Их подготовка была идеальным символом этого мира и этого замка. Смесью древности и будущего, архаичных обрядов и высоких технологий.

На огромном дубовом столе, которому было больше лет, чем самой Англо-Голландской империи, лежали тыквы. Элис не стала вырезать их ножом. Она взяла тонкий, похожий на стилус, инструмент, и лазерный луч, точный и бесшумный, начал выжигать на оранжевой кожуре не ухмыляющиеся рожицы, а сложные кельтские узлы и спирали, символизирующие вечный цикл жизни и смерти.

Затем она достала пучки трав, которые слуги собрали для нее на холмах, – полынь, вереск, можжевельник. Она развешивала их над дверными проемами и окнами, как делали ее далекие предки, чтобы отогнать злых духов. Но рядом с ними, на стенах, она активировала голографические проекторы. И по древним камням побежали едва заметные, мерцающие руны – символы защиты, взятые из оцифрованных архивов Королевской Библиотеки.

Она не зажигала свечей. Вместо этого она расставила по всему залу «световые камни» – гладкие, отполированные кристаллы, которые, получив мысленную команду с ее браслета, начинали светиться теплым, живым, колеблющимся светом, идеально имитируя пламя свечи.

Когда солнце начало садиться, окрашивая свинцовые тучи в кроваво-красные тона, Элис поднялась в свои покои. Когда она вернулась на ней уже было длинное, до пола, платье из черного бархата, расшитое серебряными нитями, которые складывались в узор созвездий. Ее волосы были распущены, а на шее висел единственный кулон – простой, необработанный кусок обсидиана на серебряной цепочке. Она была похожа на жрицу. На королеву, готовящуюся встретить своих подданных из другого мира.

Мармадьюк, увидев ее, перестал играть и, подойдя, потерся о ее ногу, громко мурлыча.

Они вошли в Обеденный Зал. Длинный стол был накрыт на дюжину персон. На нем стояли лучшие серебряные приборы, хрустальные бокалы и блюда с изысканными яствами – копченый лосось, жареный фазан, пирог с дикими ягодами. Но все стулья, кроме одного, во главе стола, на котором сидела Элис, были пусты.

Элис  коснулась сенсорной панели, встроенной в подлокотник ее резного, похожего на трон, кресла.

И за столом появились они.

Неяркие, полупрозрачные, сотканные из голубоватого света голограммы. Ее отец, суровый и прямой в своем деловом костюме. Ее мать, с ее теплой, печальной улыбкой. Ее дед, старый вояка с густыми усами. Прадед, основатель города в Австралии. И так далее, вглубь веков – рыцари в доспехах, дамы в кринолинах, суровые саксонские воины, чьи имена сохранились лишь в пожелтевших свитках. Ее предки. Ее гости этой ночью.

– Здравствуйте, – прошептала она в тишину. – Я дома.

Она налила в свой бокал темно-красное вино и подняла его.

– За вас, – сказала она. – И за то, что будет дальше.

Голограммы молчали, их призрачные глаза смотрели сквозь нее. Это был самый одинокий и самый важный ужин в ее жизни. Мармадьюк запрыгнул к ней на колени, и его теплое, живое, мурлычущее тельце было единственным якорем в этом холодном, призрачном море.

После ужина она вышла на верхнюю площадку замка. Ветер здесь был яростным, он трепал ее платье и волосы, принося с собой запах соли и дождя. В центре площадки, в огромной бронзовой жаровне, горел не обычный костер. Из форсунок вырывался столб синего плазменного пламени, который ревел, как дракон, устремляясь в черное небо. Это был ее Самайнский костер. Ее маяк.

Она стояла на краю, глядя на бушующее внизу море. Она думала о родителях. О корпорации, которая скоро ляжет на ее плечи. Об одиночестве. И она не чувствовала страха. Лишь холодную, звенящую решимость. Это ее земля. Это ее род. Это ее судьба. И она примет ее.

Внезапно ветер стих. Наступила полная, неестественная тишина. Мармадьюк, сидевший у ее ног, зашипел и припал к камням, его шерсть встала дыбом. Он смотрел не на море. Он смотрел на нее. Точнее, за нее.

И тогда Элис почувствовала это. Ледяное прикосновение к своей щеке. И запах. Незнакомый, дурманящий. Похожий на запах ночных орхидей, но более резкий и пряный.

Она резко обернулась.

Никого. Лишь пустая площадка, ветер и ревущее синее пламя.

Она прижала к себе дрожащего котенка. Это была не игра воображения. Это была Ночь Самайна. И кто-то из ее гостей, незваный и невидимый, только что принял ее приглашение.

Она посмотрела в темноту, и в ее серо-зеленых глазах, отражавших синее пламя, не было страха. Лишь вызов.

– Кто бы ты ни был, – прошептала она в ветер. – Этот замок – мой. И этот мир… скоро тоже будет моим.

Пламя в жаровне по-прежнему ревело, обрасывая на древние камни дико пляшущие тени.  Ветер выл, как раненый зверь, принося с собой ледяное дыхание Северного моря, резко контрастирующий с жаром конфорки. Элис стояла на краю, вглядываясь в темноту, ее рука лежала на голове дрожащего Мармадьюка. Странный запах исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя лишь тревогу и холод, не связанный с погодой.

– Показалось, малыш, – прошептала она, пытаясь успокоить и себя, и котенка. – Просто игра воображения.

Но это была ложь. И она знала это.

Она вернулась в тепло Большого Зала. Голограммы предков уже исчезли, стол был убран невидимыми слугами-автоматонами. Остался лишь гул огня в камине и вой ветра за окнами.

Она налила себе еще один бокал вина и села в свое любимое кресло, взяв на колени Мармадьюка. Котенок не успокоился. Он лежал, напряженный как струна, его большие уши подрагивали, улавливая каждый шорох, а глаза, расширенные от ужаса, были прикованы к самому темному углу зала, туда, где свет от камина не мог разогнать мрак.

– Успокойся, – прошептала Элис, поглаживая его. – Мы в безопасности.

И именно в этот момент погас свет.

Не моргнул. Не закоротил. Просто исчез. Мгновенно. Зал погрузился в абсолютную, непроницаемую тьму, нарушаемую лишь багровыми отблесками от умирающих углей в камине. Все ее высокотехнологичные «световые камни», вся система, питавшаяся от геотермального генератора глубоко под замком, — все отключилось.

Элис замерла. Это было невозможно. Система была полностью автономна и имела тройное резервное питание. Чтобы ее отключить, нужно было…

«…быть не из этого мира», – прошелестела мысль в ее голове.

Мармадьюк издал тихий, жалобный писк и вцепился когтями ей в колени.

И тогда она услышала это.

Скрежет.

Тихий, мерзкий, царапающий звук. Как будто кто-то скреб длинными, грязными ногтями по камню. Звук доносился из того самого темного угла, на который смотрел Мармадьюк.

– Кто здесь? – голос Элис прозвучал на удивление твердо. Ее сердце колотилось, как пойманная птица, но страх был смешан с  яростью. Кто-то посмел вторгнуться в ее дом. В ее ночь.

Скрежет прекратился. И его сменил другой звук.

Влажный, шлепающий. Как будто кто-то, мокрый и грязный, медленно, с трудом, тащился по каменному полу. К ней.

Элис вскочила, опрокинув бокал. Вино, темное, как кровь, растеклось по шкуре медведя. Она схватила с каминной полки единственное, что было под рукой, – тяжелую  кочергу.

– Покажись! – крикнула она и в  тот же миг в багровом свете углей она увидела его.

Оно выползло из тени. Оно было высоким, неестественно худым, с длинными, паучьими конечностями, которые сгибались под неправильными углами. Его кожа была бледной, серовато-зеленой, как у утопленника, и, казалось, была покрыта слизью и клочьями гниющих водорослей. На нем не было одежды, лишь рваные, истлевшие лохмотья, похожие на рыбацкую сеть, облепляли его костлявое тело.

Но самым страшным было его лицо, точнее, то, что было на его месте. Гладкая, безглазая, безносая маска плоти. Лишь одна деталь нарушала эту жуткую пустоту. Рот. Широкая, похожая на щель, улыбка, полная не человеческих зубов, а длинных, тонких, острых, как иглы, костяных шипов, похожих на зубы какой-то глубоководной рыбы.

И от него пахло гнилью. Затхлой водой со дна заброшенного колодца.

Красный Колпак. Нет, не тот всем известный гоблин из сказок. Это был его старший, забытый брат. Водяной демон из древнего, еще до-кельтского фольклора Британии. Дух утопленников, злобный и голодный, который, по легендам, выходил на сушу лишь в ночь Самайна, когда завеса была тонка, чтобы утащить живых в свою холодную, темную обитель.

Существо остановилось в нескольких метрах от нее. Его безглазое лицо было повернуто в ее сторону. Оно знало, где она. Оно чувствовало ее. Ее тепло. Ее жизнь.

Оно открыло свой игольчатый рот. И заговорило.

Его голос был не голосом. Это был шепот, похожий на звук воды, капающей в глубокой пещере. И одновременно – на предсмертный хрип утопающего.

«Те-е-е-пло…» – прошелестел он. – «Жи-и-и-вое… Давно… давно не чувствовал…»

Элис стояла, сжимая кочергу. Весь ее высокотехнологичный мир, все ее богатство, вся ее будущая власть – все это было бесполезно против этого первобытного ужаса. Она была просто слабой девушкой с палкой против кошмара, вышедшего из сказок.

Мармадьюк, преодолев свой страх, зашипел и выгнул спину.

«Ко-о-о-шка…» – прошептал демон. – «Тоже теплая… Сочная…»

Он сделал шаг. Его движения были рваными, неестественными, как у сломанной марионетки. Элис отступила, пятясь к камину. Ее мозг, привыкший анализировать и просчитывать, лихорадочно искал выход. Огонь. Они боятся огня. Все монстры боятся огня.

Она сунула кончик кочерги в тлеющие угли, дожидаясь пока он нальется тусклым, красным светом.

– Не подходи! – крикнула она, выставляя перед собой импровизированное оружие.

Демон остановился. Его безглазое лицо, казалось, с любопытством склонилось набок. Он издал звук, похожий на булькающий смех.

«Ого-о-о-нь…» – прошептал он. – «Глупая… Я пришел из холода. Из тьмы. Из воды. Она потушит любое пламя. Твой огонек… лишь согреет мою добычу… перед тем, как я ее съем…»

Он сделал еще один шаг, и еще. Он не боялся огня.

Элис поняла, что проиграла. Но в этот момент, в самый миг отчаяния, в ней проснулось нечто иное. Не страх. А ярость. Та самая, что делала ее Элис Гриндли. Ярость хищника, загнанного в угол. Если она умрет, она умрет, сражаясь.

Она посмотрела на тлеющие угли. На кочергу. И на Мармадьюка, который, дрожа, но не отступая, стоял у ее ног.
И она увидела свой единственный, безумный, самоубийственный шанс.

– Прости, малыш, – прошептала она.

Она размахнулась и со всей силы швырнула раскаленную кочергу в гигантское, стрельчатое окно, за которым выла буря. Стекло, старое и хрупкое, с оглушительным звоном разлетелось на тысячи осколков. В зал ворвался ураганный порыв ледяного ветра, смешанного с дождем. Он взметнул пепел из камина, погасив последние угли. Зал погрузился в кромешную тьму и холод.

Демон на мгновение замер, сбитый с толку.

– Марми! Вперед! – крикнула Элис.

Она бросилась вглубь замка, в лабиринт коридоров, который она знала с детства. Она слышала за спиной шлепающие шаги и булькающее, яростное бормотание. Они неслись по темным, гулким коридорам. Элис бежала, ведомая лишь памятью и рукой, скользящей по холодной каменной стене. Мармадьюк, как маленькая рыжая молния, несся рядом, его кошачье зрение помогало ему в темноте. А за ними, не отставая, тащилось оно.

Элис знала, что не сможет убежать. Она бежала не от него, а к  своему единственному союзнику в этом замке.

Они ворвались в Оружейную. Здесь, вдоль стен, на деревянных стойках, стояли они. Молчаливые, покрытые пылью свидетели сотен лет войн, доспехи ее предков. Однако Элис не стала хватать меч или топор. Она бросилась к центру зала, где на специальном постаменте стоял полный латный доспех сэра Реджинальда Гриндли, ее пра-пра-пра-пра-пра-деда, рыцаря, сражавшегося при Азенкуре.

– Помоги мне, дедушка!!! – выдохнула она, пытаясь снять с постамента тяжелый, двуручный меч-эспадон.

Но в этот момент в зал ввалился демон,  перекрывая единственный выход.

«Попалась…» – прошелестел его голос.

Он медленно, наслаждаясь моментом, пошел к ней.

Элис, поняв, что меч ей не поднять, сделала единственное, что могла. Она бросилась за доспех, пытаясь использовать его как укрытие.

Демон подошел к доспеху. Он протянул свою длинную, паучью руку и коснулся холодного, полированного металла шлема.

«Желе-е-е-зо…» – прошипел он с отвращением.

И в этот момент случилось то, чего не ожидала ни Элис, ни, похоже, сам демон.

Доспех задрожал. Сначала едва заметно. А потом – все сильнее и сильнее. Из сочленений посыпалась вековая пыль. Раздался оглушительный, ржавый скрежет, как будто кто-то, спавший сотни лет, пытался пошевелиться.

И стальной рыцарь, пустой внутри, медленно, с невероятным усилием, поднял свою закованную в латную перчатку руку.

Демон отшатнулся.А рука рыцаря, сжав пальцы в кулак,  обрушилась на его лицо.

Удар был не просто ударом металла о плоть. Это был удар шести веков истории, удар закаленной в битвах стали, удар самой сути рыцарской чести по первобытному, бесформенному ужасу. Раздался не хруст костей — у демона их не было, — а отвратительный, влажный звук, похожий на удар по мешку с гнилыми фруктами.

Демон взвыл. Это был  пронзительный, ультразвуковой визг, от которого, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Он отлетел к стене, его безглазое лицо было вдавлено, искажено, и из него сочилась не кровь, а темная, маслянистая жидкость, пахнущая гниющими водорослями.

Элис, выглядывая из-за спины своего ожившего предка, смотрела на это с благоговейным ужасом. Доспех не был просто марионеткой. Он двигался. Медленно, со скрежетом и стоном, который, казалось, шел из самой души металла, он сделал шаг. Потом еще один. Он развернулся, и пустые прорези его шлема-салада, казалось, смотрели прямо на нее.

Внутри не было никого. Лишь пустота. Но Элис чувствовала его.

Не разум. Не личность. А ВОЛЮ.

Холодную, упрямую, несгибаемую волю сэра Реджинальда Гриндли, который даже после смерти не потерпел присутствия нечисти в своем доме.  Это была квинтэссенция духа этого места, духа ее рода, пробужденная вторжением и ее собственной отчаянной мольбой.

Мармадьюк, который до этого прятался за стойкой с алебардами, выскочил и, подбежав к Элис, запрыгнул ей на руки, дрожа всем телом.

«Ты-ы-ы…» – прошипел водяной демон, поднимаясь на свои паучьи конечности. Его лицо медленно, с отвратительным хлюпаньем, восстанавливалось, принимая прежнюю, гладкую форму. – «Железный человек… Ты должен быть мертв…»

Рыцарь не ответил. Он просто медленно, с тем же ржавым стоном, поднял свою вторую руку и снял с постамента гигантский эспадон. Меч, который Элис не могла даже сдвинуть, в его стальных руках казался почти невесомым.

«Я утащу тебя с собой… в холодную тьму…» – взвизгнул демон и бросился на него.

Начался бой, не похожий ни на что, что когда либо происходило в этом мире. Танец призраков. Демон был быстр, текуч, его удары были похожи на удары хлыста. Он обвивал рыцаря, его склизкие конечности скользили по гладкой стали, пытаясь найти щель, сочленение, уязвимое место. Но рыцарь был несокрушим, словно древняя крепость. Он не пытался уклоняться, принимая удары, которые оставляли на его броне царапины и грязные, вонючие следы. А затем он отвечал. Его движения были медленными, почти неуклюжими, но каждый удар его гигантского меча достигал цели и там, где он ударял, от неживого тела демона отлетали куски слизистой плоти, которые, упав на пол, превращались в лужицы грязной воды.

Элис, прижимая к себе Мармадьюка, наблюдала, затаив дыхание. Она поняла, что демон не мог причинить вреда доспеху. Его сила была в холоде, во тьме, в способности высасывать жизнь. А в этом пустом, холодном куске металла не было жизни, которую можно было бы забрать. Зато меч рыцаря, выкованный из чистой стали, окропленный чистой воинской кровью в битве при Азенкуре, оказался для этой твари ядом.

Демон, поняв, что проигрывает, издал яростный визг. Внезапно он перестал атаковать, отскочил к стене и начал… таять. Его тело становилось все более прозрачным, расплываясь, превращаясь в лужу темной, грязной воды на полу.

– Он уходит! – крикнула Элис.

Но рыцарь знал, что делать. Он поднял свой гигантский меч обеими руками над головой и с оглушительным лязгом вонзил его в самый центр лужи. Раздался нечеловеческий, предсмертный крик, который, казалось, шел из-под самой земли. Лужа закипела, из нее повалил пар, пахнущий серой и болотом. А затем, с тихим шипением, она просто испарилась, оставив на древних камнях лишь темное, влажное пятно и глубокую борозду от меча.

В Оружейной воцарилась тишина.

Рыцарь стоял неподвижно, его меч все еще был вонзен в пол. Элис осторожно, подошла к нему.

– Сэр Реджинальд? – прошептала она.

Доспех не ответил. Он стоял, пустой и холодный. А затем, с  ржавым, протяжным стоном, который был похож на вздох облегчения, он начал медленно, очень медленно, оседать. Руки, державшие меч, разжались. Ноги подогнулись. И , с оглушительным грохотом, который эхом прокатился по всему замку, он рухнул на пол грудой бесполезного, старого железа.

Элис стояла над ним, потом перевела взгляд на меч, вонзенный в пол, на рассыпавшиеся латы и поняла, что ее предок никуда ушел. Он просто снова уснул, до следующего раза, когда его дому и его роду, снова будет угрожать опасность.

И в этот миг по всему замку вспыхнул свет. Геотермальный генератор, освобожденный от потустороннего воздействия, снова заработал. Голографические руны на стенах замерцали, а из динамиков раздался спокойный, синтезированный голос системы безопасности: «Внимание. Зафиксирован несанкционированный сбой питания. Система перезагружена. Все параметры в норме».

Элис расхохоталась. Громко, истерично, впервые за долгие часы. Мармадьюк, спрыгнув с ее рук, подбежал к лужице, оставшейся от демона, и с опаской обнюхал ее.

Она посмотрела в разбитое окно, через которое в зал уже проникал бледный, серый свет рассвета. Ночь Самайна была окончена.

Она подошла к груде доспехов и осторожно коснулась стального шлема. Он был холодным и шероховатым на ощупь. Просто очень старый металл.

– Спасибо, дедушка, – прошептала она.

Она была одна. Ее технологии оказались бесполезны. Ее богатство не смогло ее защитить. Но ее спасло нечто другое. Ее кровь. Ее род. Ее право на этот замок, на эту землю.

Она посмотрела на свои руки, все еще дрожащие. Она была напугана до смерти. Но она выжила. И она получила свой главный урок в  Ночь Всех Святых.

Мир был гораздо больше, гораздо старше и гораздо опаснее, чем она думала. В нем были не только корпоративные рейдеры и политические интриги. В нем были настоящие монстры. И чтобы победить их, нужно было быть не просто умнее или богаче. Нужно было быть сильнее. Безжалостнее. Нужно было самой стать монстром.

Она посмотрела на меч, все еще торчавший из пола. Она подошла и, ухватившись за рукоять обеими руками, напрягла все свои силы. И на этот раз, подстегнутая адреналином и новой, злой решимостью, она смогла его сдвинуть. С оглушительным скрежетом она вытащила его из камня. Меч был невероятно тяжел, но она удержала его.

Она подняла его перед собой, и в его тусклой, полированной стали она увидела свое отражение. Не испуганной девочки. А королевы-воительницы. Наследницы древнего замка, которая только что посмотрела в лицо тьме. И не отступила.

– Хорошо, – сказала она в тишину. – Я принимаю вызов.

Игра началась. Настоящая игра.