Самый честный депутат

В городе Мухозадонске стояла такая жара, что даже мухи, исконные хозяева этого места, передвигались по воздуху пешком. Летать было лень, да и некуда. В такую погоду всякая деятельность кажется преступлением против организма. А политическая деятельность — особенно.

Председатель избирательной комиссии Петр Петрович Пухлый, человек с лицом, напоминающим сдувшийся футбольный мяч, сидел в кабинете и страдал. Кондиционер не работал. Он не работал принципиально, в знак солидарности с остальной промышленностью города. Петр Петрович держал в одной руке папку с документами Тихона Матвеевича Брыся — уважаемого человека, владельца сети ларьков «Шаурма и Вечность», а в другой — бутерброд с маслом. Масло текло по пальцам, как бюджетные средства, и капало на документы.

Собственно говоря, катастрофа произошла тихо. Без грома и молний. Уборщица тетя Зина, женщина монументальная, как памятник неизвестному дворнику, задела шваброй стопку дел. Папки упали. Петр Петрович, спасая бутерброд (инстинкт самосохранения сильнее гражданского долга), схватил первую попавшуюся.
Так сторож Тихон Матвеевич Брысь, человек без биографии, но с радикулитом, стал кандидатом в городской совет.

Кстати, о Тихоне. Он жил так, как живет трава подорожник. Где посадили — там и растет. Его политический штаб располагался на лавочке у подъезда.
Лавочка эта была уникальным сооружением. На ней выросло три поколения алкоголиков и два поколения философов, что в наших широтах часто одно и то же. Из лавочки торчал гвоздь. Этот гвоздь был символом стабильности: он рвал штаны при Хрущеве, при Брежневе и продолжал рвать сейчас, несмотря на смену конституционного строя.

Тихон сидел на лавочке, стараясь не задевать гвоздь жизненно важными органами.
К нему подошла соседка Клавдия Ивановна. Женщина-рентген. Видела всех насквозь, и диагноз всегда был один: «Сволочи».
— Тихон! — сказала она. — Слыхала, ты в депутаты лезешь?
— Я? — удивился Тихон. — Я никуда не лезу. Я сижу. У меня ноги отекли.
— Не прикидывайся! Весь город говорит. Программу давай! Что делать будешь?
Тихон посмотрел на нее мутными глазами.
— Спать буду, — честно признался он. — Я на смене устаю. А там кресла мягкие, говорят.
— А дороги? — не унималась Клавдия. — Яма у подъезда! Третий год утка там гнездится!
— И пусть гнездится, — зевнул Тихон. — Птица божья. Если яму заделать, утка уйдет. А асфальт положат — так он через месяц треснет. Природа не терпит пустоты и ровного асфальта. Я вчера шел, упал. Полежал. Подумал. Небо синее. Облака. Если б не яма, я б на небо и не посмотрел никогда. Так что яма — это для духовного роста.

Клавдия застыла. Такой наглой правды она не слышала с 1986 года.
— А деньги? — шепотом спросила она. — Воровать будешь?
— Лень, — вздохнул Тихон. — Воровать — это ж бегать надо, прятать, декларации заполнять, бояться. Нервы. А у меня давление. Мне врач сказал: покой и диета. На казенных харчах я только растолстею, а бегать не смогу. Так что нет. Не буду. Не потянет здоровье коррупцию.

Слух прошел по городу. Появился кандидат, который не обещает ни-че-го. Более того, он обещает, что будет только хуже, потому что ему лень делать лучше.
Измученный враньем народ воспрянул. Это было что-то новенькое. Свежее, как запах навоза на альпийском лугу.
— Он не врет! — шептали в очередях.
— Он сказал, что мы все умрем, но зато отдохнем! — радовались в поликлиниках.

В штабе главного конкурента, Эдуарда Скользкого, пахло валерьянкой и безысходностью. Скользкий, политик европейского типа (то есть улыбался он, как европеец, а воровал, как наш), бегал по потолку.
— Что происходит?! — визжал он. — У него рейтинг 80 процентов! Что он им предложил?
— Он предложил не трогать их, — доложил помощник. — И сказал, что горячую воду отключат навсегда, потому что кочегар запил.
— И они рады?
— Они счастливы. Они говорят, что наконец-то определенность.

К Тихону послали кризисного менеджера из столицы. Виолетту Карловну. Женщину с такой энергетикой, что рядом с ней вяли цветы и заряжались мобильные телефоны.
Она нашла Тихона на той же лавочке. Он кормил голубей крошками от батона. Голуби были жирные, наглые и напоминали депутатов прошлого созыва.
— Тихон Матвеевич! — начала Виолетта с напором асфальтоукладчика. — Нам нужно скорректировать ваш имидж. Вы должны быть динамичным! Вы должны излучать успех!
— Дочка, — сказал Тихон, не поворачивая головы. — Я излучаю тепло. 36 и 6. Если буду излучать больше — значит, заболел.
— Это аллегория! Пообещайте им будущее! Цифровой кластер! Космодром!
Тихон отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
— Какой космодром? У нас автобус "пятерка" ходит раз в час, и то, если водитель трезвый. Если я космодром пообещаю, люди подумают, что я идиот. А они знают, что я просто сторож. Сторож может проспать воров, но врать, что он ловил их на космолете, он не будет.
— Но рейтинг! Мы должны управлять ожиданиями!
— Я управляю только своей собакой, — сказал Тихон. — И то, она меня не слушает. Говорит: "Гав". И права, в сущности. Что еще скажешь в этой жизни?

Виолетта уехала. В отчете она написала: "Объект непробиваем. Харизма уровня «пенек обыкновенный». Эффективность абсолютная".

День выборов. Явка была рекордной. Люди шли, как на праздник. Шли голосовать за человека, который честно сказал: "Ребята, я ничего не знаю, ничего не умею, и делать ничего не буду, потому что устал". Это было так по-человечески. Так понятно.
Тихон победил.

Первое заседание горсовета. Зал с колоннами. Лепнина. В углу фикус, который помнил еще указы ЦК КПСС.
Председатель, вытирая пот, предоставил слово новому депутату.
Тихон Матвеевич встал. Поправил жилетку. Посмотрел на зал. На эти лица, выражающие готовность служить народу, не вставая с кресел.
— Ну, это... — сказал Тихон. Микрофон свистнул. — Душно тут у вас.
Зал затаил дыхание.
— И мухи, — добавил Тихон, прослеживая полет жирной особи. — Вот вы тут сидите, законы пишете. А мухе все равно. Она на вас... садится. И на меня садится. Ей без разницы, демократ ты или патриот.
Он помолчал. Подумал.
— Стул мне поменяйте, — закончил он свою инаугурационную речь. — Жесткий. И гвоздь там, кажется. Как на моей лавочке. Вроде власть поменялась, а гвоздь в задницу все равно впивается. Стабильность, чтоб ее.

В зале повисла тишина. А потом кто-то хлопнул. Потом еще. Аплодировали стоя. Потому что каждый в этом зале, да и во всем городе, чувствовал этот гвоздь. И впервые кто-то сказал об этом вслух.

Тихон сел. Закрыл глаза. Ему снилась утка в яме. Утке было хорошо. Ей не надо было принимать бюджет.