КВ. Четыре встречи
Автор: Ворон Ольга:-) Я сейчас окажу сама себе весьма дурную услугу ))) Потому что ТАК говорить о своих книгах низзззя! - и текста много, и спойлеры сплошные, и вообще "читатель такого не любит"! Так что ежели вы типовой читатель - идите сразу мимо, вам тут не понравится )
НО...
Иногда чтобы запустить свою собственную внутреннюю печку - её нужно освободить от уже погасших углей...
Поэтому - один момент из мира Каменной Воды - во всеобщее обозрение.
На становление Яр-Тала как будущего полководца большое влияние оказали встречи с Гором - душехранителем старшего сына саря. Но читатель не видит всей подводной части этого влияния - всего, что так закаляет сердце Яра. Ему доступно только четыре встречи этих несостоявшихся соперников... Но на каждом из этих этапов Яр надламывается и перестраивается внутри себя. Так, что после последней встречи мы видим перед собой уже совершенно другого человека. Юнец, который ещё совсем недавно - с момента первой встречи прошло всего две недели! - по-щенячьи неловко пытался найти в мире своё место и достойную службу, после последней встречи выходит человеком, готовым терпеть любую боль, грызть землю и обрушивать небо - ради своих людей. Соперничество и робость превратились в холодную ярость и стальную волю.
И признаюсь сразу - именно это сделает его человеком-знаменем старого мира Самры перед лицом самой катастрофической войны...
Часть 1. Встреча первая
"- Считаешь камни, вилин?
Голос Гора-Коржа спутать невозможно – низкий и рокочущий, словно звук камнепадом выбирается из мощной грудной клетки. Только вот как он так неприметно подступил?
Ярий делано лениво поднял взгляд. Гор стоял ровно перед ним. Прямой и сильный, словно комель большого дерева, да не нынешних, витых и битых пустынными смерчами, а тех, древних, что мачтами высятся по берегам Вольи. Выше Ярия на полголовы, и с добро развитым телом, показывающим каждой налитой мышцей и гибкой связкой многолетний труд. На такого смотреть – что наяву изучать, каким нужно становится. И многослойной одеждой такой мощи не скроешь.
- Или страшишься оступиться? – спросил Гор.
Ни тени улыбки, ни злобы в голосе, но ядом плещет! Так и клокочет презрение. Словно не в одной лодке, словно не придётся через несколько лет – дай сарю небо времени жизни подольше! – вместе, а где и на пару, стоять на страже, оберегая покой Самры.
- Считаю камни, благородный тан, - Ярий вежливо склонил голову.
Не ему ссориться с душехранителем наследника. Да и что значит слово вилина, ещё дитя, по сути, по сравнению со словом вила! Только на смех себя выставишь, если и брякнешь в сердцах что злое в ответ. Скажет только: «Дитё речами красными балуется», да и пожалуется отцу. Унизительной порки потом не избежать. Потому лучше прикусить язык.
Но Гор не отстал. Обошёл Ярия и рядом с ним безучастно застывшего Кашифура, оглядывая, словно прицениваясь. И снова подступил, встал напротив. Чуть дрогнула нижняя губа – не сдержал чувств, выдал тайную лютость. Но спросил внешне равнодушно:
- Смотрю, и понять силюсь. Разве твой почтенный отец не видит, что твои члены ещё не окрепли для трудной схватки? Разве не видит, что твоё лицо можно читать легче яшмовой скрижали? Не рано ли он призвал тебя в сарский дворец, мальчик?
Рано. Ярий сам знал, что ещё не готов. Не в семнадцать лет приближаться к древнему храму. Но он уже и не мальчик, чтобы выслушивать подобные поношения! Язык закололо дерзкими словами, рвущимися наружу. О том, что не вилу указывать, что делать или не делать Вил-И-Ону, и о том, что сам Гор тоже был вилином и лишь семь лет как получил тесак «короткого пути» и прошёл Свяжение со своим младо-лецом. Но, вместо этого, Ярий снова вежливо склонился и коротко ответил:
- Я – вилин. Я подчиняюсь отцу.
И почувствовал, как сбоку мягко переступил Кашифур. Камешки на тропе под его ногами хрустнули. Но положения маккерянин не поменял. Всё также молчаливо смотрел поверх цветущих вишен, покато опустив плечи и скрестив руки на груди. Со стороны казалось, что равнодушен и расслаблен, и до сабли тянуться и тянуться. Но Ярий знал, как страшно быстро клинок оказывается в руке старого наставника из такой позиции – всё-таки не один год тот служил охранителем Сары Фасс. И в его мутные, задумчивые глаза не верил. Кашифур переступил, предупреждая – как ни стремись уйти от ссоры, а Гор не остановится.
Вил-тал, едва покосившись на сарасына, снова вперил взгляд в Ярия. И сделал себе поблажку – усмехнулся. Будто блин скомковавшийся на сковороде потянули в стороны, и он порвался - кривой ухмылкой в самом тонком месте.
- Так ты ещё совсем дитя, что так слушается отца? Покажи-ка свой тесак!
Ярий стиснул зубы. Ожидал, что этим закончится, но чтобы так быстро! Гору, видимо, не терпелось схлестнуться, раз не потешил ни себя, ни противника долгим разговором, беся остротами и заставляя терять безмятежность. А, может и попросту не умел и потому сразу стребовал схватки. И теперь, после упоминания меча, либо принимай вызов и огребай, либо соглашайся с тем, что учить тебя ещё да учить всякому мимо проходящему вилу. А вокруг ватажники – да благо, если бы только самриты – жители столицы, а то, ведь, и усольцы, и молгачи, и кубыши, и боры. Случись что – уже через неделю полстраны будет потешаться, огладывая кости побузившим вилам! Ватажники - любопытные, разглядывающие дотошно каждое движение и расходящиеся, чтобы дать место для неминуемой схватки. Не будь их рядом – признал бы, что меч ещё детский, простолюдный, с декоративной застёжкой, делающей его лишь похожим на благородный, и дело бы на том закончилось. Но при них - не бывать этому!
Ярий медленно опустил ладонь на рукоять меча. Гор сделал то же самое. Натуженную усмешку с его лица словно срезало. Осталось равнодушное внимание, в котором двумя нацеленными остриями вглядывались в движения противника глаза. Прошло время злить и тревожить сердце, теперь лишь столкновение, лишь холодность отстранённого воина, знающего, как говорить с металлом.
Противники смотрели в глаза друг друга. Лежали на рукоятях мечей ладони. Распрямлённые, расслабленные, упирающиеся в набалдашники, словно, напротив, заставляющие мечи теснее входить в ножны. Ни пальцы не вздрагивали, ни ресницы. Моргнёт любой – и это команда к рывку. А там – кто первый, тот и победил.
Только у одного тесак Короткого Пути, которому до свободы – лишь рывок защёлки, а у другого «долгий» меч, который придётся тащить из ножен через устье, пока не освободиться всё лезвие. И лишь потом можно вскинуть и начать атаку.
Кашифур шагнул между спорщиками силы за мгновение до рывка. И небрежно положил ладонь на рукоять своей сабли. И не захочешь, а поймёшь.
Ярий отшатнулся сразу. Гор несколько мгновений ещё рассматривал стоящего перед ним меккерянина, брезгливо окатывая взглядом приценивающегося скупщика старья. Кашифуру было всё равно. Синяя куфья скрывала лицо, а глаза оставались безжизненно-пустыми, как пыльные дюны его родного края.
- Не сметь!
Часть 1. Встреча вторая
Часть 3. Встреча третьяКашифур сидел на пятках к дому спиной ровно на середине утоптанной тысячей тренировок площадки. В его положении не ощущалось напряжения готовности к бою, только ожидание. Ярий на миг замер в дверном проёме, разочарованно разглядывая спину наставника. Не часто случалось, чтобы старик не находил повода испытать или поучить ученика, а тут такой день, такой повод, и – ничего?
Кашифур чуть повернул голову, давая этим знак, что почувствовал его появление и разрешает приблизиться, и Ярий шагнул на каменную крошку двора.
Воздух справа едва задрожал, а он уже рванул в сторону, неловко ломаясь телом, чтобы не попасть под обрушившееся лезвие. Метнулся вниз, кувырком через голову уходя от смертоносного удара в корпус. И встал на ноги уже рядом с наставником. Резво выхватил тесак и замер, разглядывая негаданного противника.
Напротив него, равнодушно разглядывая окна дома прислуги, стоял Гор-Корж. Тесак его лежал далеко за спиной, на лавке у входа в дом. А в руках подрагивал после неудачного удара тонколезвенное копьё с длинным клинком и узкой крестовиной – излюбленное оружие сарской ударной сотни усольцев. При должном умении это оружие выигрывало у любого иного в бою на свободном пространстве.
Кашифур медленно поднялся и обернулся к ученику.
- Благороднейший вил-тан, - он сделал лёгкий поклон оставшемуся равнодушным Гору, - великодушно согласился испытать тебя, вилин, прежде чем ты встанешь на стражу своего саря.
Ярий скосил глаза и не отозвался. Кашифур снова – в который раз – смог нанести ему неожиданный удар. В этот раз – даже не вытащив меча! И испытание, которого так ждал и уже успел увериться в том, что оно его миновало, оказалось внезапным и серьёзным. Детской шалости от Гора можно не ждать.
Кашифур склонился перед поединщиками и неторопливо отошёл, скрываясь в дальнем углу двора в густой тени. И Ярий не увидел в его глазах, единственно не скрытых привычной при посторонних куфьей, ни уверенности в ученике, ни, напротив, сожаления о его неготовности, - только безупречное равнодушие.
Лишь только меккерянин вышел из круга сдавленного напряжением воздуха, Гор начал движение. Но Ярий ещё не шевелился, провожая взглядом наставника, и потому вил не торопился нападать. Слегка покачивая опущенным остриём копья, словно подманивания, наступал по кругу, обходя вооружённую правую сторону, и ждал. Ярий уверился, что старый наставник вышел из опасной зоны и только после этого повернулся к сопернику. Себе врать не мог – волнение сдавливало брюшину, не давая полного вздоха лёгким, оттого и потребовалось время, чтобы восстановить дыхание. Но вот, Кашифур в безопасности, и он готов. Что ему уготовил Гор – суровый урок или насмешку? На дружескую потасовку рассчитывать не приходилось.
Ярий сделал отмашку тесаком, показывая, что готов, и, вернув клинок в защитную позицию перед собой, опустил остриё, приглашая старшего вила к атаке. Да, самоуверенно и нелепо давая ему больше преимуществ, но справедливо полагая, что раз уж его испытывают, то стоит показывать всё, на что способен. Гор ждать не заставил. Вмиг его копьё нацелилось в грудь вилину…
Ярий не первый раз стоял против длинноклинкового оружия. И не впервые чувствовал странную опустошённость, звенящую в голове тишину, когда видишь зло сверкающий штык, готовый впиться в твою плоть, и слишком далёкую от тебя гортань противника. Тебя в любой момент – только замешкайся! – одарит жаркой болью длинное копьё, а вот тебе, чтобы достойно ему ответить и хоть кончиком тесака, но резануть по живой плоти, нужно извернуться, нужно исхитриться, успеть в тот единственный миг, когда против тебя не лезвие – древко! Но и то, это возможно с простолюдинами, приученными к обычному бою и видящим в деревянном сердечнике копья лишь тёсанную дровину. С вилом такого не бывает. Для него всё оружие – что наконечник, что древко, что камешек под ногой, что тень от ветвей дерева, что твоё же тело и твои же чувства – лишь дай слабину, и он обратит их против тебя. Другое дело, что и Ярий свои шрамы, заживленные до белых штрихов по коже, получал не от понуканий надсмотрщика и не на ремесленном деле…
Первый удар Гора он обошёл, почти не чувствуя дурноты и ломоты не восстановившегося тела. Но вот сократить дистанцию и ответить старшему, как нужно, не успел. Промахнувшееся копьё Гор легко, будто ничего не весящее, заставил вращаться, заранее сбивая ожидаемую атаку. Ярий отшатнулся и, приноравливаясь к кружению оружия встречника, двинулся вокруг противника. Он ждал момента остановки копья, смены его положения, начала движения в прямую атаку. Но Гор, словно похваляясь силой, продолжал вращение. Только изредка делая неожиданные выпады и заставляя бегущее по кругу копьё атаковать секущими ударами – в голову, в корпус, в ноги. И пройти к противнику, словно увитому опасностью, Ярию никак не удавалось. Сияющее кольцо от стального наконечника меняло плоскости движения, то прикрывая встречника, будто щитом, то накатываясь огромным колесом, а иногда опоясывая вила металлическим обручем. И всякий раз, когда Гор делал шаг вперёд, Ярий отшатывался, и копьё проходило на пядь от живой плоти.
Скоро в хаосе взаимного кружения Ярий осознал, что тело подводит. Неподжившая рана и утомление последних дней сказались. Смазалось зрение, отяжелели движения, словно промокли от мёртвой воды, вобрав в себя гниль и боль, и сознание отсекло из внимания всё, что не влияло на исход схватки. Мелькнула пакостная мысль, мысль-предатель, что силы на исходе и, вероятно, это испытание закончится унижением и травмой. Стиснув зубы, вернул рассудок в русло спокойного течения, но на краткий миг замутнённого мышления потерялся. И тут же поплатился за это. Он, скорее, почувствовал, чем увидел следующее движение Гора. Копьё, нацеленное лезвием по ногам, старший вил всё-таки успел повернуть, чтобы наконечник пришёлся плашмя. Да и сам Ярий почти успел прикрыться тесаком. Только от удара уйти не смог. Боль опалила бедро, словно совок горячих углей нерадивый служка не донёс до очага, высыпав на ногу! Ярий отшатнулся и замер, вернув тесак в защитное положение перед собой. Гор напротив тоже остановил движение и, прищурившись, оценивающе посмотрел на юного вилина. Ярий знал, какие признаки боли и эмоций он хочет увидеть, и потому окаменел, не давая воли даже мыслям о постороннем. Только ожидание. Только тишина внутри.
Гор поощрительно кивнул и снова взмахнул копьём, словно лёгкой тросточкой, и сделал новый выпад.
Ярий понял, что уворачиваться больше не сможет – бедро сделалась, словно едва прихватившаяся на ветру застывающая лава – снаружи твёрдо, но внутри беспомощный, заполненный болью кисель. Шагни на эту ногу и опора рухнет! И осталось только жёстко сходиться на каждый удар.
Раз! Тесак встретил короткий укол копья и отклонил в сторону.
Два! Тесак сошелся с секущим ударом, и отклонить уже не смог. Пришлось шагнуть назад. Бедро подвело, и Ярий припал на ушибленную ногу.
И тут же к нему устремился новый удар копья.
Он упал наземь, уходя от отточенного лезвия в единственно возможный прогал. Припал к каменной крошке, вжимаясь в твердь, словно в податливое ложе. И замер. Но наконечник копья вместо того, чтобы пролететь мимо, растрачивая замах, резко завис ровно над ним. Задрожал от остановки. И коротким ударом воткнулся в плечо. Нет, не ранил, лишь тронул остриём, оставляя поверхностный след. Но тем показал и мастерство и победу. Гор не просто ожидал его увёртки, он сам спланировал её, сам оставил кажущиеся безопасное положение, сам загнал в него. И тем поставил точку в поединке.
Ярий смотрел снизу вверх, прищурившись, и, ощущая сокрушительное смятение, мог лишь надеяться, что за маской безразличия на лице противник не увидит проходящую на сердце бурю. Гор одёрнул копьё, удерживающее вилина на земле, и отступил на шаг.
Ярий молча поднялся. Он видел – противник полон сил и даже победа не смутила его безупречного равнодушия в глазах. Это была полная победа. И не признать её невозможно. Он молча склонился перед вилом.
Гор кратким движением мощного запястья закинул копьё за спину и поклонился в ответ. И тут же, повернувшись к Кашифуру, беззвучно подступающему к поединщикам, кивнул.
Ярий ещё стоял, пошатываясь, безучастно созерцая цветущую крону старой яблони, а Гор уже забрал свой тесак и молчаливо ушёл.
- Ты не хочешь отдохнуть перед стражей, благороднейший вил? – внимательно разглядывая его, спросил Кашифур.
Ярий мотнул головой, но тут же очнулся. Наставник говорил о страже! Обернулся на меккерянина. Тот уже после ухода вила спустил край платка, обнажая лицо, и теперь не скрывал ухмылки.
- Зайди в тень своего дома, благороднейший вил, - пригласил Кашифур. – Там ждёт тебя солёная пища и добрая вода!
Ярий послушался. В висках стучало, натруженное сердце стремительно билось в рёбра и ломящее от старых и новых неприятностей тело молило о воде, тени и покое. Лишь зайдя в тишину террасы и расположившись в заблаговременно приготовленном служками месте рядом со столиком, уставленным яствами, Ярий осмелился угрюмо заметить:
- Моё поражение не позволит мне принять стражу. Я не дам отцу так поступить! После данного мне без Посвящения меча это… это…
И понял, как глупо дрогнул голос, выдавая его чувства.
Кашифур фыркнул, но ответил спокойно:
- Твой отец, вил, честен и благороден. И не приставит к своему сарю и наследному младо-лецу беспомощного неумеху. Тем более своего сына! И чтобы чувства не мешали его решению, он дал мне право испытать тебя. Я испытал. Я доволен. Ты сможешь достойно оберегать своего саря или младо-леца – кого даст судьба. Фоэма?
Ярий медленно покачал головой. Нет, не фоэма.
Кашифур взял со стола миску с сушёными финиками и задумчиво спросил:
- По-твоему, благороднейший вил, цель воина – оставаться непобедимым?
- Нет, - отозвался Ярий.
Кашифур отправил в рот первый финик и ровно сообщил:
- Победа или поражение, смерть или жизнь – всё это не повод считать тебя достойным или недостойным стражи. Только безупречность в принятии и того, и другого – вот что значимо.
- Но я проиграл!
Кашифур посмотрел с явным неодобрением к порывистому восклицанию ученика и кротко спросил:
- А ты мог выиграть? Вчерашний вилин против состоявшегося вила, вил-тана старшего младо-леца, против будущего Вил-И-Она своей страны?
Ярий прикусил язык и хмуро потянулся к бокалу с напитком, стремясь скрыть смятение. Кашифур же отправил в рот ещё один финик и удовлетворённо зажмурился.
Ярий с трудом подавил желание спросить наставника о том, зачем тот потерял безупречность незамутнённости духа, но тут же понял это сам, и в груди стало пусто и холодно. Старый меккерянин только что закончил дело своей чести. Выплатил долг воды. Когда Гор-Корж своим поклоном признал его ученика достойным и равным, пусть и слишком ещё неопытным, Кашифур завершил вверенное ему обучение сына своего хайда. И теперь смаковал мгновения внутренней свободы – между погашенным долгом и ещё не принятой вновь на плечи долей сара-сына.
- Почему же не ты испытывал меня? – тихо спросил Ярий, не позволяя себе поднять на наставника глаза.
Кашифур откинулся на стену и мирно сложил на груди руки:
- Я слишком стар, чтобы сражаться с вилом, о достойный сын моего хайда. Всё, на что я годен – лишь обучать вилинов, и не более.
Ярий вскинулся. Весь вид старого меккерянина говорил об обратном.
- Но почему именно Гор? – сглотнув, спросил Ярий.
Кашифур усмехнулся:
- А ты, благороднейший вил, хотел, чтобы твой противник боялся тебя поцарапать? Или чтобы он был так же немощен, как старый наставник?
Ярий не ответил. Такими словами можно ранить, можно оскорбить. Но сегодня они прошли насквозь через душу, ничего в ней не задев. Так многое случилось за эти дни, так пугающе быстро приблизилась черта, за которой останется полагаться только на себя.
Кашифур построжел и положил ладонь на плечо вчерашнего вилина:
- Тебе с ним в одной страже встречаться не раз. И тереться локтями в одном строю. Потому и он, и ты должны уметь оставлять распри за порогом важного. Он с этим справился. А ты?
И поднявшись, накинул свободный конец куфьи на лицо и вышел, оставив ученика в раздумьях.
Часть 4. Встреча последняя- Здесь, - кивнул Сав-Дор на затемнённый коридор с редкими световыми окошками под потолком. В коридоре стояло четверо ватажников сарской сотни – суровые парни в рассвете формы и с явными следами благой крови в рослых телах. Перед Яром они вытянулись, целясь взглядами поверх его головы. Так положено. Натянуты, напряжены – дай приказ и рванут, как стрела с тетивы. Как будто и не важно, что их Вил-И-Он ещё вчера сам неподалёку висел на растяжке, что ему ещё нет восемнадцати, что короткий тесак у него незаслуженный, а дарёный, и что лицо его подобно битому мешку для отработки ударов! Но Яр крепко знал для себя – важно… Всё это важно.
Он молчаливо шагнул в коридор и прислушался. Тык. Тык. Тык. Что-то стучало. Без ритма, без единой формы, тускло и хрупко постукивало-подскрёбывало по стенам. И слышались голоса. Весёлые, смеющиеся. Необычно для каземата…
Напрягая слух, он стремительно зашагал в сторону отгороженной камеры. И за ним, не отставая и на волос, двинулся старший личник. Так, что к двери каземата они подошли одновременно.
- Открывай, - угрюмо приказал Яр. Говорить было болезненно. Мятое ударами лицо заплыло и застыло в маске равнодушия, словно затвердев. И невидимую сухую корку на нём приходилось мучительно ломать, открывая рот для каждого звука.
Ватажник споро взялся за замки. А к стоящему с другой стороны от двери обратился Сав-Дор:
- Что там?
Ватажник встрепенулся:
- Играют, кап!
Сав-Дор покосился на Яра и нахмурился:
- Во что?
- В мяч, кап! – с готовностью ответил ватажник.
- Они, что же, - с холодом, возникающем от ярости, протянул Сав-Дор. – Не на растяжках?
- На…, - нервно сглотнул ватажник, не отводя стекленеющих глаз со старшего личника.
Но тот на него уже не смотрел. Дверь распахнулась.
Яр-Тал прошёл внутрь небольшой пустой комнатки, и вил-кап шагнул за ним следом.
Душехранители вероломных лецев стояли у противоположных стен на растяжках. Как недавно Яр. Их приковали обнажёнными до пояса, спинами к стенам, с руками распахнутыми, как для самого жаркого объятья, но со стальными скрепками-шипами, сидящими в предплечьях меж костей, и цепями, растаскивающими руки в стороны. Только ноги их не закрепили. Стояли свободно. Босые на холодном полу.
Таны играли в мяч. Подбрасывали ногами и перекидывали друг другу большую прошлогоднюю шишку – кургузую, широкую и оттого напоминающую шарик. Наверняка, скатившуюся сюда, в тёмную камеру, из узкого светового окна, тянущегося щелью под потолком. То как раз должно было выходить в сарский сад. Таны ловко отправляли шишку в воздух и пинали, пытаясь попасть сопернику в особо оберегаемые места. Крепко били, так что шишка, если попадала в стену, то трещала разлаписто раскинутыми чешуйками, а если по телу, то вызывала искреннее оханье и тут же добродушный смех. Но суть была не в коротких ударах в пах или горло, а в том, что от них расслабленное, распаренное потешной игрой тело неудержимо вздрагивало или сгибалось и цепи натягивались, вгрызаясь в руки шипами.
Яр смотрел, как таны, стараясь поменьше двигаться торсом, умело швыряют шишкой, как смеются, словно никогда не приучались хранить равнодушие в душе и на лице. Стянутые цепями, они чуяли себя уже свободными, нескованными чувством долга и служения. Знали, что всё, что им теперь оставалось трудного в жизни – не навлечь позор на свои рода слишком быстрой смертью и потерей спокойствия перед ней. Яр смотрел на их простолюдскую игру и чувствовал трепет, подобный тому, что испытывал ещё совсем недавно, покидая Кашифура. Страх за другого. Он хорошо понимал, что вырванная у Ор-Леца отсрочка казни душехранителей, так больно проучившая его гордость, будет недолгой. Слишком горяч и горд оказался его младо-лец. Слишком юн для великодушия прощения.
Шишка в который раз ударила в пах Кая, и тот, охая и мотая головой, чуть согнулся, так, что звякнули цепи. И тут же втянул воздух сквозь зубы от боли и выпрямился, озорно смеясь. Только вот шишка отлетела далеко. Почти к самому входу. Под ноги Яру.
Кай потянулся ногой, чтобы её достать и отпихнуть к товарищу по камере. И не смог. Цепи натянулись, жилы на руках напряглись от боли. Кай побелел, тряхнул волосами. Улыбка стала бледной, но не ушла.
- Вил-И-Он, - кивнул он, приветствуя, словно только что заметил. – Разве посещать смертников перед началом дивного представления входит в твои обязанности?
Яр знал – это нарушение. Но наказывать не собирался.
- Вил-И-Он, видимо, хочет лично проверить, крепки ли наши тела, чтобы выдержать всё то, что его милосердный и сердобольный лец нам отмерил, - лениво усмехнулся Гор, откидываясь лопатками на стену и отдыхая. У него, как и у Кая, торс уже блестел от пота, а на подранных предплечьях розовели подтёки. – Так напрасно трудишь ноги, Вил-И-Он. Нас уже дворцовый врачезнатель осмотрел и ощупал, и сердце послушал, и грудь простучал, чуть не в зубы заглянул. Не сомневайся – выдержим.
Яр и не сомневался. Смотря, как свободно, полно дышит грудью Гор, как блестит-переливается от пота литой торс, утянутый мышцой, словно в канаты увитый, как надменно усмехается тан. И мысли не возникало о слабости!
Сав-Дор за спиной молчал, но, покосившись, Яр видел – вил-кап тоже впечатлён.
- Раз так потрудился, Вил-И-Он, - озорно подхватил с другой стены Кай, - аж до подвала спустился! - то будь ласков – подкинь мячик. Нам ещё тут до утра время проводить. Как бы от скуки не помереть раньше!
- Не беспокойся, Тал, - оскалился Гор. – У нас тут отличное общение, добрый отдых, обещали пирушку из хлеба и воды, и даже нашлось, чем позабавиться! Можешь не сомневаться, я сделаю этого твердолобого барана ещё до того, как солнце окажется в зените!
Кай тут же фыркнул:
- Ты?! Как же! Хваста кривоногое! Я уже веду по счёту!
Гор засмеялся:
- А я по точности!
И оба залились неудержимым смехом, словно пьянчужки в кабаке!
Яр покосился на личника. Сав-Дор передёрнул плечами. То ли подавил желание рвануться наказать узников за непочтительность к старшему, то ли раздосадовал, что стал свидетелем такого дурномыслия. Но с места не сошёл.
Яр вздохнул – как разговаривать с такими танами, он не представлял. Шёл – думалось о том, что нужно успеть подарить надежду отчаявшимся. Чуял по себе, что свалившаяся на них беда так огромна и тяжела, что он бы на их месте и не выдержал. А они – поглядите! – только смеялись и играли, будто дети малые, неприученные к служению, или простолюдцы, которым нет заботы каждодневно мыслить о благе! И ещё Яр вдруг понял, как был наивен, спускаясь к узникам. Не от него – неудачливого, неугодного тана, по случаю получившего ИОН и власть, - приняли бы надежду и помощь эти душехранители. Сильные, волевые воины, на которых всем стоило ровняться, а ему, заморышу, до их душевной стойкости расти и расти.
Он поднял с пола шишку. Покатал в ладони. Тяжёлая, ощерившаяся толстой чешуей, словно вздыбившийся хищник. Такие падали с кедра, подаренного кунгарами на подписание мирного договора ещё лет пятьдесят назад. Саженцев было много, но только один укоренился, вырос и стал хвойным владыкой сарского сада. А с некоторых пор и порадовал плодами.
Яр, не поднимая взгляда, дождался, как таны затихли. И негромко оповестил:
- Ваши лецы в безопасности. Они приняли клятвы родов, им приданных, и будут жить в них, окружённые заботой. Ваша казнь отсрочена. Сегодня переночуете здесь. Завтра вас увезут под Куруму. Там старая крепость - Властруда. Будете засидчиками, пока лецы не призовут вас и не решат вашу судьбу.
Говорить, что это он выбил им время жизни – не стал. И упоминать, что та крепость – гнездо его рода, давно используемое как охотничий домик, - тоже посчитал бессмысленным. А уж смотреть на танов и вовсе не захотелось – что пялиться на их презрительные ухмылки! Отвернулся и не глядя метнул из-за плеча несуразный мячик в Гора, подавая для хорошего удара. И пошёл на выход. Думал, что услышит, как тан отобьёт летящую к нему шишку и вновь завяжется весёлая игра. Но Гор не шелохнулся. И цепи не звякнули. Только гулко ударилось об тело и заскрежетало по каменному полу чешуёй.
Уже двигаясь, Яр осознал, что душа словно разломанный свежий хлеб – дышит в мир жаром чувств, внезапно накативших на него. И это было дурно для вил-тана. Но сосредоточиться на служении не получалось – силы оказывались настолько подорваны последними днями без живички и сна, что не хватало наскрести даже на самые простые действия, вбиваемые в хребет Кашифуром столько лет!
Арт-Торк привёл в закрытую от посторонних часть, где на входе стояли ватажники. И дальше - по длинному коридору до дальней комнаты.
Ватажники «усольской сотни» слаженно раздались в стороны и одёрнули кожаные занавеси, пропуская внутрь.
Яр шагнул через порог и сразу почувствовал, как бьёт по ноздрям запах бродящей благой крови. Особый запах. Аромат измучивания, вонь страдания… Так пахнет тело благого, который получил рану и активно заращивал её. И не одну рану. Или – такую обширную, что запах «горения» эмолеция в крови насытил само тело. Так пахнут благие, выходящие из благобойни. Так пахнут казнённые. Так пахнут подверженные пыткам… Пахнут те, кто долгое время заживлялся и снова получал рану, и снова заживлялся – без остановки, много раз…
Он стиснул зубы до ломоты, в ужасе предполагая, что его приказ о невредимости танов предательских Лецев не был исполнен. Но неужели Ор сумел добиться своего и душехранителей казнили, минуя его, Вил-И-Она, решение?!
Белые стены «холодовой» комнаты мерно светились влажными разводами от света четырёх угловых лампадок. По центру на полу, на кожаных носилках лежало тело, прикрытое серой плотной тканью. Рядом, с правой стороны, лежал длинный кожух, в котором обычно перевозили хранимое без дела оружие. На другой стороне от трупа сидели трое ватажников дома Тал. Сидели молча в положении готовности духа: на коленях, спины выпрямлены, кулаки упёрты в бёдра, глаза прикрыты. Но по тому, как сложно ватажникам давалось успокоить дыхание, Яр уже понял – всё очень плохо…
Он не стал торопиться с расспросами. Подошёл к телу, присел и приподнял край полотнища. Мазнул взглядом по ранам и молча вернул полотнище на труп, бережно закрыв смерть в её уютном маленьком, пропахшем страданием, мирке.
Гор-Корж умирал долго… Тягостно и трудно. Его измучивали, изрезывая тело воронками - ножом загребая плоть, словно ложкой изымая сгустившийся мёд из бочки, и заполняя раны углями, умножая и так болезненную лихорадку восстановления. И как не был заводнён первый из танов, как не облагодатен своим младо-лецем, как не подготовлен к любой, даже самой тяжкой, ране, но вынести таких страданий он не мог. Когда по жиле отделяют живое мясо от кости, когда до требухи заполнят углями, когда срезают всё, что возможно стесать с человека… Он умирал трудно, долго не давая мучителям удовольствия увидеть свой последний вздох.
Яр через ткань сжал закоченевшую ладонь Гор-Коржа и поднял глаза на сидящих ватажников:
- Говорите!
Старший поклонился и начал:
- Вил-И-Он, я Добрад, водила левого крыла ватаги твоего Рода. Со своими людьми я сегодня с засветом первым прибыл во Властруду на смену. На границе земель пост оказался пуст. Мы проехали до Дома, но и там была тишина, а никого из нашей ватаги, кто должон быть на страже, не встретили. Мы прошли в Дом, приняв все предосторожности…
Яр не смотрел на ватажника. Только на белую ткань на лице Гор-Коржа. А мысли тянулись тягучими, как смола на свежеподраненном вечнозелёном дереве. Набухая капелькой и бусиной медленно стекая вниз, затягивая с собой шелуху с древесной коры. Так и его размышления, давясь пустотой тоски и сдерживаемой ярости, тянулись вниз, сдёргивая с души тонкую ранимую кожицу детства…
- Тела товарищей мы обнаружили в подвале, Вил-И-Он, - продолжил Добрад. – Прямо кучей лежали – видно, что сбрасывали вповал, не почитая их смерти. Почти все наши были без ран, без проколов. То ли травлены, то ли чем дурным умертвие им приключили – тут я не мастак угадывать. Двое только оказались порублены, но и то видно, что сами большого урона никому не сделали – ослаблены были перед тем, даже кровь лениво истекала. Мы, как увидели, начали тела разбирать, поднимать наверх, чтобы честь по чести похоронить. Думали там найти и засидчиков, но не было их. Взялись обшаривать и дворец, и места ближние. Кровь искать и следы. Вот и… - он дёрнулся, опуская глаза на Гор-Коржа, и облизал губы: - Вил-тана и обнаружили недалече. Его до конюшни отволокли и там на растяжках повесили… Так мы его и нашли, неснятым.
Яр кивнул и спросил о том, что тревожило больше всего:
- А Кай-Марс?
Добрад развёл руками:
- Прости, Вил-И-Он! Искали, как могли! Да и сейчас люди ещё мои обшаривают все тамошние места… Только Гор-Коржа нашли. От второго тана – никаких следов. Словно с неба бесы забрали!
И склонился, готовый принимать последующие приказы или казнь за недогляд.
Яр помолчал, с трудом заставляя себя оторвать пальцы от замершей навечно руки старшего вил-тана, и безучастно сообщил:
- Все сделали верно, - и повернулся к Арт-Торку, стоящему в дверях: - Ватажника этого к Карт-Лецу на доклад. Пусть он решает…
- Сполню, - хмуро поклонился Торк и кивнул на тело: - Его в дахму или…?
Яр поднялся и задумчиво покачал головой:
- Нет, оставьте в холодной. Хотя истечение крови очень большое, но, возможно, Старший Лец сумеет распознать последние его памятные картины по остаткам.
- Прощения прошу, Вил-И-Он, - потянулся к нему Добрад. – Это мы тело омыли, чтобы перевезти. Так-то крови там было немало… Да место это, под таном, куда изливалось всё, дурнодушцы навозом залили, испоганили чисту благую кровь его... А так скажу ещё – нашли его мы с мешком на голове. Окровавленным да с двумя дырками. Поди как раз, чтобы благой тан ничего не сознавал и терзателей своих не видал, ему голову и прикрыли. А после прямо через мешковину глазоньки и вырезали…
Яр сжал кулаки. Кто бы не измучивал Гор-Коржа, а дело своё он хорошо знал. Так, что искренне хотелось взмолиться Сварге Небесной, чтобы свела их пути-дороженьки и не отказала в милости в этот момент крепко на ногах держаться и не иметь во времени большой надобности, чтобы не торопиться, не спешить, воздавая мастерству мучителя должные почести на такой же растяжке…
- И вот что, Вил-И-Он! – Яр приостановился, глянул на Добрада, в волнении тискающего штанины в сжатых кулаках: - Тану-страдальцу палец оттяпали. Указательный, с правой ладони.
Яр потянулся к покрывалу на Горе, приподнял и глянул на ладонь с другой стороны от тела. Да, изученная рука – в проколах от растяжек по предплечью и колотая возле подмышек при измучивании, - и верно была культяпа. Под самую пясть отхватили палец. Но не каким-то жестоким инструментом, способным делать это долго и трудно, а по-простому, хорошо правленным лезвием – то ли ножом, то ли мечом. И было видно – срезали палец с ещё живого.
Яр аккуратно вернул покрывало на место и покосился на Добрада. Но тот и без вопроса уже понял, о чём его мысли.
- Не было его там, Вил-И-Он. Сварга-свидетель! Всё обшарили, - мрачно сообщил Добрад. И видно – ватажник и сам понимал, что это значит.
- Руки на растяжке… - внезапно спросил Арт-Торк, - вверх были или вниз?
- Вверх, вил-рад! – с быстрым поклоном отозвался Добрад.
- А крови много было от раны на ладони? Густа была или жидка? Струйна или широка? Подёрнута или свежа?
Яр покосился, но останавливать личника не стал. Правильные вопросы он задавал. И – право слово – хорошо, что встрял! Потому что сам Яр в этот миг о таком и не подумал…
Добрад грустно усмехнулся, верно понимая вопросы и сказал, не скрывая затаённой ярости:
- Напоследок срезали! Как уже до полного обезводья довели, паскуды! Видно, со всей его болью и тоской безнадёжности ту плоть с кровью повезли кому-то для признания! Тьфу! Чтоб им Сварга… - и предусмотрительно затих, отворачиваясь и окончание проклятья бубня уже себе под нос.
Яр молча кивнул, и не меняя своего распоряжения, вышел из помещения.
Так из мальчика, напичканного знаниями и умениями, но толком не разобравшегося с своей силой и велениями сердца, сама судьба сделала того, кто сможет вести за собой армии... И - да, хотя в книге этот период занимает всего две недели, но, по сути, это - целая жизнь... Ведь многие не успевают прийти к таким же выводам, как Яр, даже за десятилетия...
Всем - ЗДОРОВЬЯ!