Опять та самая Миледи!

Дьявол проживает в деталях.

Ожидал ли Александр Дюма, что наделяя «миледи Винтер» девичьей фамилией «де Брэй», заодно даст ей закадровую историю, сильно подрывающую доверие ко всему, что происходит в кадре?[1]

Потому что, конечно, фамилия говорящая и распространенная – Кустовы там, Кустарниковы, Зарослевы или даже Пастбищные (от bois-breuil отгороженного пастбищного леса) – и носителей ее (в разных вариантах) во Франции много. И вообще, если дворянство, то второй как бы руки.

Но так уж случилось, что именно в том регионе, куда автор ее прописал (северо-запад Франции) у фамилии было характерное значение: в XVI веке какую историю ни возьми – Сен-Кантен ли, войны ли в Италии, операции ли на островах, войны за веру, и непременно попадешь в де Брэя (из Бретани или Пикардии, неважно, семья одна и та же). И будет этот де Брэй трезвым и чрезвычайно компетентным военным на какой-нибудь заметной должности (и, возможно, короли Франции будут писать ему лично) – а вот все остальное опционально. Потому что семья большая, процветающая, военная, и размазало ее по разным театрам, сюзеренам и религиям очень основательно.  (Много кто нуждался в их поддержке – и много кто был готов оказывать им покровительство.)

Так что, если в руки историкам вдруг попадает первый полный список Лиги принца Конде, с которой, в числе прочего, начиналась армия гугенотов в первую войну за веру[2], то уже на шестой странице, чуть пониже де Телиньи и Бюсси Амбуаза (нет, не того, родственника) и повыше иных титулованных обнаружатся два непременных де Брэя (только два, потому что оба со своими отрядами). Ну как же в таком деле и без де Брэя. Франсуа, губернатор Руэ, что в Пикардии (а от городка Руэ тогда еще не отступило море и, помимо прав на рыбу и торговлю, помимо ремесел были у Руэ собственные солеварни и право торговать солью), и некий Ле Брэй де Брие – и комментаторы, знающие войны за веру много лучше собственной ладони, будут горевать, что про второго непонятно, Александр ли это (тоже капитан с собственным знаменем) или Луи и, если Луи, то что ж он там делает, потому что он и до, и после – верный человек Гизов и вовсе католик. Хотя, конечно, если семья попросила, мог и прийти. С одной стороны.

С другой, если Франсуа из Руэ – человек Конде (хотя к его религии на тот момент тоже есть вопросы), то еще какой-то Франсуа де Брэй (кажется, кузен) – временный губернатор Аббевиля и Гранвиля (постоянный был протестант) – несколько лет спустя будет отражать десант гугенотов на побережье от имени противной партии… А еще какой-то Франсуа (возможно, как раз первый, хотя это не точно) угодил в мемуары Максимилиана де Бетюна, герцога де Сюлли, потому что, приехав на свадьбу Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа, проявил фамильную компетентность, то есть, оценил обстановку и вместе с коллегами мгновенно убрался из Парижа за стену, в предместья, заявив, что воздух там много более полезен для здоровья. Живы, впрочем, все равно остались чудом.

Но вот где-то до этого момента семья друг с другом не воюет и вариант, когда католик по семейным связям приходит пособить гугенотам (и наоборот) вполне мыслим.

Дальше все развивается по скверным законам гражданской войны и общего озверения, и, когда война заканчивается, во Франции нет единой семьи де Брэев, хозяев островов в океане и городов на побережье, способных выставлять аркебузиров сотнями (но не готовых делать это бесплатно). А те, что остались – всплывают в истории эмиграции, английской гугенотской общины и, конечно же, освоения Нового Света. Вполне громко.

Как девица из такой семьи могла оказаться в католическом монастыре монахиней до шестнадцати? (Вариантов много, все они противозаконны.) Как граф де ла Фер (Ла Фер, давнее владение рода де Куси, находится в той же Пикардии – в 135 километрах от Аббевиля и, кажется, 150 от Руэ) мог, зная фамилию, не понимать, на ком женат? (Это романный, а историческому Атосу, Арману де Сийег д’Атос д’Отвиль, родственнику де Тревиля, недавнему дворянину, для которого место в полку мушкетеров было серьезным началом карьеры, де Брэи побережья совсем неровня – в том смысле, что он не ровня им, как бы плохо ни обстояли их дела.)  Как убийство такой женщины могло не вызвать расследования, не стать причиной для многолетнего скандала?

Вот так – всего одна фамилия и мушкетер по прозвищу Атос превращается (в данном случае) в крайне ненадежного и заведомо предвзятого рассказчика, которому есть что скрывать, а в сюжете (вполне возможно, что намеренно, знаем мы гражданина Дюма) появляется то самое двойное дно, которое столько лет провоцирует читателей и авторов на интерпретации и толкования.

Ну а на самом деле, как вы уже знаете, все было совсем, совсем иначе.

[1] В пьесе «Молодость мушкетеров» Дюма и Маке твердо превратили ее в Шарлотту Баксон, дочь английского моряка и… Анны де Брэй.

[2] А попадает потому, что сэр Николас Трогмортон, английский представитель во Франции, никак не может оставить лорда Бёрли и родную секретную службу без такого документа – так что всю последующую бурную историю тот проводит в английском архиве, откуда и будет извлечен на радость историкам.