Как войти в историю? Способ №100500 - нетривиальный

Это комментарий к эпизодическому упоминанию в нашем романе одного лица - и тому забавному способу, которым это вполне реальное лицо осталось в истории (а потом и попало в текст). 

Что мы знаем о лисе? Ничего. И то — не все. 

Борис Заходер.

Об Эдиджио Экзили мы знаем несколько больше, чем о лисе. Во-первых, нам точно известно, что он существовал. Он отражен в протоколах, переписке (в том числе за собственноручной подписью Его Величества Людовика XIV), подорожных, документах о высылке и свидетельстве (одном) о браке. В свидетельстве о смерти не отражен (что позволяет предполагать всякое).

Как его зовут, мы как раз не очень знаем. Экзили – не фамилия, а прозвище, «изгнанник», которое он взял, покинув дом. Эдиджио – не то фамилия, не то имя, не то прозвище – то ли в честь святого Эгидия (Жиля), покровителя калек, то ли в прямом значении, «щитоносец». Разные вторичные источники называют его то Николо, то Антонио, на что опираются – не говорят.

Еще он точно был химиком.  И алхимиком, естественно. Жил в Риме. Служил – Олимпии Майдалькини, невестке Его Святейшества Папы Иннокентия Х и, судя по всему, что известно – его правой и левой руке, а также части головного мозга (ответственной за финансы и иностранные дела). Служил, в том числе, кажется, специалистом по ядам. Но это неточно. Легенды утверждают, что у них там был конвейер.  Всесильная мадам Олимпия продавала должности (без нее эти вопросы просто не решались), будущий Экзили новоназначенных травил согласно штатного расписания, а должность потом продавали следующему желающему. Заметим, что точно такие истории рассказывали о Борджиа… да, собственно, о ком их в Италии не рассказывали.

Мадам Олимпия (вот она, вдова старшего брата Его Святейшества, согласитесь – прекрасна) была, конечно, женщиной выдающейся (да что там, современники называли ее «папой Олимпией I»), но именно в этой связи с папскими финансами и безмерным приумножением оных она отлично управлялась и без отравы. Собственно, когда исследователи взялись за дело всерьез, выяснилось, что, во-первых, почтенная дама вряд ли была папской любовницей (а была просто единственным компетентным управленцем во всем огромном семействе Иннокентия, ему, бедняге, даже на специальную должность кардинала-племянника было некого назначить, потому что олухи царя небесного поголовно, взятки мимо рта проносят, о прочем не говоря), а во-вторых, ни одной подозрительной смерти им отследить не удалось. Современникам, впрочем, тоже не удалось – и потому они утверждали, что будущий Экзили сочинял такие составы, что смерть всегда выглядела естественной.

Далее утверждается, что химик был приговорен к смерти по всей тогда еще не единой Италии за великие свои преступления – и вынужден был бежать. Вот это, скорее всего, полная клевета, потому как он туда потом благополучно вернулся, и тамошние вельможи рвали его на части в хорошем смысле слова – не было у него проблем ни с трудоустройством, ни с устроением семейной жизни.

Но вот сюда подшивается еще один точно установленный факт: в какой-то момент Экзили оказался уже в службе шведской королевы Кристины – в не очень понятном качестве – и остался в ее службе и после отречения Кристины от престола. В том же не очень понятном качестве… изгнанника по особым поручениям. Видимо, ему хорошо работалось под женщинами.

И вот здесь – еще один установленный факт. У Эдиджио Экзили была репутация. Поправка. У него была РЕПУТАЦИЯ. Неизвестного свойства. Но огромная. Затмевающая небеса. Потому что стоило ему пересечь границу Франции (открыто и официально, в службе и по поручению), как очень занятые и довольно храбрые люди (в лице того же господина Летелье) забегали по потолку буквально с воплями «Что! эта! сволочь! делает! на нашей! территории! что?! Поймать-схватить-привести-установить-всех-с-кем-общался-тоже-установить!» – и итальянец тут же оказался в Бастилии.  Нет, мы не преувеличиваем. Сохранилось, например, письмо господина Летелье первому судье Экс-ан-Прованса – мол, тут у господина Эдиджио нашлось письмо от францисканца, раздатчика милостыни для Кристины из монастыря рядом с вами, так установите, почему, почему он ему пишет, за каким делом? «Его Величество повелевает мне передать вам, что он желает, чтобы вы подвергли отца Терраса перекрестному допросу»… ни более, ни менее. (Да, все это время сидящего в Бастилии Экзили и в переписке именуют «сьером», и обращаются вежливо.) К сожалению, отчет о допросе Терраса, как и отчеты о допросах самого Экзили решительно не сохранились.

По результатам было принято решение ничего с итальянцем не делать, но из страны выдворить. Документ, сообщающий коменданту Бастилии, господину Безмо, что вышеназванному разрешено покинуть «мою крепость Бастилию, чтобы, согласно его желанию, отправиться в Англию», подписан лично королем. А сопровождающим лицом господину Экзили назначили… господина Дегреза, у которого к тому времени тоже была вполне себе репутация, поэтому мы имеем все основания полагать, что до Кале Экзили добрался и страну покинул.

Но никак не можем утверждать, что он туда не вернулся – тем более, что ряд источников, включая госпожу д’Обрэ, вдову брата маркизы, решительно утверждал, что вернулся и некоторое время занимался во Франции своим неизвестно чем. И уехал неизвестно когда и неизвестно куда. Или не уехал.

Так или иначе, до какого-то времени он оставался в службе королевы Кристины, а в 1681 вышел из нее и… женился. На графине Людовике Фантагуцци, кузине герцога Моденского. Что означает, что то ли Антонио, то ли Никколо Эдиджио уже-не-изгнанник не просто сделал карьеру, а с самого начала был… кем-то непростым. Потому что за посторонних простолюдинов таких дам замуж не выдают, даже если простолюдины способны месяцами заниматься неизвестно чем в сердце Франции и годами охранять папскую невестку от ненависти и жадности посреди Ватикана.  Кем-то. Да. Но кем?

А самое интересное, что во всех этих качествах г-н неизвестно кто Экзили в историю почти не вошел. Очень мало следа в ней оставил. А предметом интереса, исследования и героем романов сделался, потому что, сидя в тюрьме, от скуки попробовал обучить химии местного оболтуса. И преуспел. Как обычно.

Интересно, с каким чувством он потом читал реляции из Франции?