Немного из нового

… Они уплывали три дня спустя. На небольшом корабле – немногим более рыбачьей лодки, отказавшись от оставшихся от набега критян кораблей. Критским кораблям была нужна большая команда. Этим могли управлять двое.

Посейдаон  обнимал ее. Стоял рядом, никак не мог оторваться. Она грелась в кольце его рук, в этих крепких объятьях и совсем не хотела его никуда отпускать. Не хотела.

И сердце рвалось надвое. Сердце пророчило… Сердце  говорило о чем-то, что четко расслышать она не могла. Надеялась – они вернутся с Крита и все будет по прежнему.  Все будет как было. Все будет… А сердце уже знало – как было, не будет уже никогда.

С палубы ей улыбался Харрэс. Десятник сидел у рулевого весла.

Посейдаон поцеловал ее в макушку. Сказал «мы скоро вернемся». Легко перескочил на борт.

Она долго смотрела как тает в море маленький светлый парус. Смотрела, пока не потеряла его из виду. Потом повернулась и пошла мимо развалин и пепелищ нижнего города к своему убежищу при храме.

Она не была с ними на Крите. Физически – нет. Но те краткие пару дней, ей казалось, она не жила. Придя, упала на ложе, закрыла глаза… Ей казалось, она там, на маленьком корабле, который игриво качают волны. И скрипит мачта. И хлопает, наполненный ветром парус… Словно тень, она была где-то рядом. Там, с ними… Потому все, что ей позже рассказывали… ей казалось она видела это своими глазами…

И укрепленную гавань Кносса, и мощеную камнем площадь… И быка… Того самого белого быка, что вез на Крит ее брат – эту мощь, неукротимую стать.. его острые вызолоченные рога…

И то, как ее бешеный мальчик, Харрэс, свернул быку шею, закрыв собой оступившегося критского юношу… Юный и тонкий, что стебелек, он ухватил бешеную, несущуюся на упавшего танцора махину и остановил ее… словно скала. И одним  движением свернул быку шею, повергнув на землю гиганта.

А когда его, чужеземца и святотатца, остановившего священный танец, обступили критские воины, он, смеясь, словно дитя,  выдирал за лезвия бронзовые мечи из их рук – и на ладонях его не было крови.

А небо, синее небо смотрело со своей высоты на это. И солнце смотрело… И крепко титаны прошлого держали небесный свод – чтобы не вывернулся из их рук, не упал, разрушив мир, когда на землю Крита вступали новые боги.

И сердце ее замерло, когда ее Посейдао, молодой сильный рыбак, вооруженный лишь  гарпуном выступил вперед всех, и  прямо, глядя в лицо царя, сказал:

«Так, нашего быка – дар Каллисти царю Крита - мы уже видели. Где дочь царя Каллисти? Где наш посол, Минос?»

И не получив прямого ответа, слыша только молчание, метнул гарпун под ноги царя…

Как загудела, как затряслась земля, заходила у всех под ногами, качая здания, обрушивая колонны.

И пятился царь Минос. И в ужасе падала оземь вся его стража…

Отголосок того землетрясения пришел и на Каллисте. Сначала страшно завыли собаки – по всему острову, словно предчувствуя. Вторили своим воем реальности ее сна. А потом качнулась земля, сбросила с полок горшки, сетью трещин покрыло стены дворца, домов и храма.

То, конечно же, было лишь совпадением. Она понимала это уже тогда. Она твердо знала это сейчас – не было у титанов Каллисти такой силы – встряхнуть землю.  Просто не было. Но, видимо, встала в тот день на их сторону сама Великая Мать. Отозвалась на гнев, на боль. Ответила Криту на его вероломство…

И самый мрачный из ее посланцев – бывший жрец, Хайдесс, подошел к Миносу. Устало вздохнул. «Мы ждем ответа. Или Криту еще мало нашего гнева и надо добавить? Отвечай, где дочь царя Каллисти, где посол?»

И ничего уже изменить было нельзя – на дне самого синего Эгейского моря покоились обломки корабля, что вез Криту дары.  Там, на самом дне, нашли покой и дочь царя и последний из мужчин рода хранителей Пламени. Море приняло дань от хищного критского корабля, ударившего в борт своим ярко сверкавшим на солнце, медным тараном.

Только бык... Драгоценный белый бык – чистый, как дар небес – чище и не бывает, чувствуя под собой соленую воду, взъярился, разнес переборки. Только один белый бык и доплыл до берега Крита…

Не царь, один из критских воинов валялся в ногах у пришельцев с Каллисти. Молил простить ужасное святотатство – не знал Крит, кому один из его флотоводцев бросил вызов. И царь, как все было – не знал.

Криво усмехался Хайдес. Перемигивались десятник и кузнец. Широко раскрыв свои кроткие воловьи очи смотрел на это Харрэс, которому Посейдаон передал гарпун вытащенный из трещины между плит. Он, ее рыбак подошел к царю. Рывком поставил того на колени, зажал голову Миноса между своих колен. Сказал, что за грехи подчиненных всегда платит царская задница. Ибо какой же царь позволяет за свой спиной плести такие интриги? Сняв с Миноса тонкий кожаный шнур, без малейшей почтительности задрал набедренную повязку из тончайшего морского виссона, заголив царский зад и ударил – не сильно, все же помня о своей титанической силе. Шлепал легко, словно играючи, совсем без усилий. Но на бедрах и ягодицах царя вспухали багровые кровяные следы…

А потом Хайдесс, усадив царя на его царское, украшенное искусной резьбой, кресло, начал перечислять сколько, чего отныне и во веки веков должен платить маленькому Каллисти Крит, дабы ему простили его святотатство. Совершенно беззлобно жрец перечислял свои требования – корабли, груженные зерном и оливковым маслом, тканями, медью, золотом, дорогой мебелью и заморским вином. Сотню искусных зодчих – для восстановления разрушенного Критом нижнего города. Каждый год – семь прекраснейших критских дев знатных родов (да не вздумайте подсунуть порченную!)

Глумливо хохотал десятник. Хейфастос оглаживал деревянную рукоять своего молота. Харрэс молчал. Смотрел на царя и придворных словно бы в замешательстве. Шагнул вперед, когда замолчал жрец. Обвел взглядом всех. Произнес, словно припечатал:

— Ты забыл плату за кровь, Хайдесс. Пусть отдаст своих дочерей. Сегодня. Сейчас. Во искупление смерти царской дочери. И своего наследника в рабы Хекайтээ, как плату за кровь ее брата.

Посейдаон тряхнул головой, посмотрел на царя. Заметил:

— И впрямь. О самом важном мы чуть не забыли! Крит забрал жизнь брата нашей жрицы! Пусть теперь она решает судьбу твоего рода, царь Минос… Пусть она решает – продать твоего наследника в гребцы пиратам,  принести в жертву на алтаре или он просто тенью станет служить в ее храме. Как она решит – так и будет!