"Родник холодный". Постапокалипсис.
Автор: Борис Панкратов-Седойhttps://author.today/reader/306530/2789604
Был июльский полдень без дождя — первый за всю неделю.
Солнце, скрытое маревом облаков, покрывших небо от края до края, не могло пробиться сквозь них или само спряталось, не желая больше видеть того, что делали люди на Земле.
Старый ворон уже два дня прятался в ветвях векового кедра, изредка перебираясь с ветки на ветку. К полудню он понял — дождя не будет. Подгоняемый голодом, последний раз чутко вслушался в звуки леса, чуть дернул своими иссиня-черными крыльями, расправил их, присел на ветке три раза, еще до конца не решившись, вспорхнул, стал подниматься над лесом всё выше и выше.
Описав большой круг над кедровником, устремился вдоль звериной тропы к речному броду, ловя в крылья еле теплый воздух, туда, где можно было расклевать еще что-то от костей лежавшего в камышовом затоне трупа человека.
***
Замелькала Мама-Раша по бокам, по обочинам. Чем дальше отъезжали от совхоза «Путь вперед», в котором билась хоть какая-то ещё жизнь — пусть не та, пусть не такая, как надо, но жизнь, — тем сильнее Маму-Рашу гнуло к землице сырой, крышами покосившимися, кривило спину её, «общим небесным проклятием», как сказал бы протодьякон Егорыч, надорванную. Всё глубже морщины на щеках её впалых виднелись — провалами стен кирпичных да полусгнившими деревянными избами, столбами без проводов.
А как расшалились-то, Мама-Раша, сыночки твои, деточки! Гляди — так и в гроб тебя вгонят.
В уазике, в который посадили Бекаса, сидели тихо, без разговоров. И только когда сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, подкашливающий и простуженный, приоткрыл окно своей двери и закурил, водила разрядил тишину недовольно:
— Потерпеть не мог? Дышать нечем! Весь салон провонял!
По всему было видно, что водила машину бережёт, любит — всё чистенько и внутри и снаружи, коврики, ароматизатор воздуха с синей жижой, по периметру лобового стекла бахрома золотистая — прям эполеты дембельские, или с героя войны двенадцатого года; под синей жижой на клей «Момент» ровненько по центру торпеды иконки посажены: Богородицы, Иисуса Христа, Николая Чудотворца. Правильный такой водила, ничего не скажешь.
Когда проезжали обезлюдевшее село с церковью, оставшейся без окон и с покосившимся крестом на колокольне, водила перекрестился. Правильный водила, надёжный. Полковник скажет такому: «В расход Бекаса!» — он сделает. Да вон хоть в этой канаве вдоль лесополосы. Сделает, если сказано. А потом протрёт нежно тряпочкой зеркало боковое — особенной такой тряпочкой, чистенькой для зеркал, — перед тем как вернуться за баранку, да у следующего по дороге села перекрестится.
***
«Вот как сейчас, к примеру. И так, и сяк верти, а как ни верти — всё одно выходит — костями об дорогу.
Хотелось бы по-другому прожить — долго и счастливо, отчалить в порт постоянной приписки в солидной старости и в своей постели. Так, чтобы на вскрытии важный доктор в белоснежном халате — бородка клинышком, и наверно даже профессор — сказал бы своей ассистентке, глядя на мою раскрытую грудь: "Нуте-с, тут, пожалуй, и всё. Шейте, сестра".
И сестра бы шила меня ровными такими стежками, и пальцы её не дрогнули бы, и ресницы её не заблестели бы от слёз. А всё-таки хочется... как же хочется, чтобы она заплакала».