В твоем молчании -25% сегодня

Утро было сырым, будто срез свежего картофеля: сквозь занавески сочился голубой, почти зимний свет, и всё вокруг покрывала тонкая плёнка, словно дом стоял не в деревне, а на дне промёрзшего болота. В спальне пахло медикаментами, пластырем и немного спиртом. На столике у кровати стояли пузырьки, шприцы в коробке из-под сахара, бинты лежали в небрежном клубке, как чужие волосы. Два стакана: в одном — вода, в другом — чаинки, прилипшие к стенкам, будто это сосуды внутри живого человека.

В этот день Ильда впервые после аварии решила сесть без помощи. Медленно, через боль, она подтянулась на подушках и попыталась откинуться к изголовью. Тело не слушалось — то ли из-за обострившегося страха, то ли оттого, что за эти недели она разучилась воспринимать себя иначе, кроме как болью или радостью. Краем глаза увидела Кирилла: тот сидел в другом конце комнаты в маленьком свитере, явно из родительских запасов, и по-смешному сутулился, будто хотел стать меньше, исчезнуть или хотя бы не мешать воздуху.

Она не звала, но он подошёл сразу, как только заметил её попытку встать. Не сказал ни слова: одной рукой придержал её за плечи, другой ловко просунул подушку ей за спину. Прикосновение было настолько обыденным, что Ильде захотелось расхохотаться, но губы выдавили только короткий смешок, похожий на судорожный кашель. Он не отреагировал, даже не взглянул на неё, просто продолжал делать своё дело. В его пальцах чувствовалось волнение: дрожь была едва заметной, но если бы она смотрела прямо, то увидела бы, как каждая вена на кисти вздулась от усилия не причинить ей лишнего.

Кирилл был аккуратен, почти педантичен: поддерживал её, как младенца, делающего первые шаги. Лицо его застыло в выражении крайней сосредоточенности, которая ранила больнее, чем любая грубость или насмешка. Ильда никогда не видела Кирилла таким: неуверенным, испуганным и — странно — очень живым. Он не прятал глаз, не делал вид, будто заботится о ком-то или о чём-то ещё, кроме неё.

Когда она наконец устроилась, он сел на край кровати, стараясь не касаться её, но расстояния всё равно не хватало — было тесно, слишком много воздуха на двоих, и каждый вздох отдавался в ушах, словно стук старых часов на кухне. Он осторожно взял её за руки — так берут хрупкие вещи, зная, что внутри пустота или что-то непоправимое.

— Ты знаешь... — начала Ильда, не открывая глаз, и замолчала, потеряв нить мысли.

Он кивнул, хотя она не могла этого видеть.

Её пальцы дрогнули в его ладони. Она выдохнула, будто собираясь с силами:

— Я думала, что должна держать тебя на расстоянии, — произнесла она тихо, почти без интонаций. — Но теперь… не знаю. Ты не толкал меня под машину. Просто оказался рядом.

Кирилл ничего не ответил, лишь крепче сжал её кисти — в этом было даже не мужское, а животное желание держать, не отпускать, даже если станет хуже.

Он не отпустил её руку, когда она попыталась вырвать. Наоборот, поднёс её ладонь к губам, поцеловал кончики пальцев — медленно, один за другим, будто там была не рука, а вся её жизнь до аварии, до этого дома, до него. В этот момент Ильда впервые за много недель почувствовала к нему не злость, а такую усталость, что захотелось закрыть глаза и забыть, что она жива.

https://author.today/reader/498677