Отрывок из новой главы. "Не зови – откликнется". Мистика, фолк-хоррор.

Долго Анисья с Макаром ждали, когда Бог дитя им здоровое даст. Восьмой год уж пошел… Первенец родился у них семь лет назад: крепкий с виду малец, пухлый и розовый, криком заходился так, что петухов во дворе перекричать мог. Анисья налюбоваться на сына не могла – от зыбки не отходила, с рук не спускала, тетешкая.

Да вот только любовь материнская его не уберегла – помер Гришенька на четвертый месяц жизни. От чего – так никто и не понял. Хворым он не был, обе титьки у матери взахлеб сосал, гулил уж вовсю. А в одно серое утро не проснулся, так и лежал в зыбке, как живой, лишь румянец с пухлых щечек сошел.

Анисья тогда чуть умом не тронулась, весь день пролежала на раззявленной от дождя земле, рыдая на маленькой могилке у края погоста. Макар лишь к ночи смог ее домой отволочь, и выглядела она сама, как покойница: в лице ни кровинки, глаза мертвые, вся от пят до макушки в сырой земле измаранная.

А в лето Анисья уж снова брюхатая ходила. Береглась, как могла: узлов не вязала, на бой скота не смотрела, росстаней избегала, даже на могилку к Гришеньке перестала захаживать. И с первой капелью вновь разродилась мальчиком. Назвали Некрасом, чтобы силы злые не позарились, хоть и был он с первых дней на диво хорош: льняные волосики завивались кудельками на висках, личико ровное, глазки светлые.

Анисья дышать рядом с ним боялась. Никого из соседей в дом пускать не велела, даже старой свекровке младенца нянчить не доверяла. Прожил Некрас подольше брата, но в одно утро так же не открыл ясных глазок.

Ох, как кричала Анисья! Так, что после долго и говорить толком не могла, лишь сипела сквозь слезы. Уложили Некрасушку рядом с Гришенькой.

С тех пор еще двоих Анисья скинула, до срока не доносив, а еще двоих рожденных схоронила. Всех мальчиков.  Колени в кровь стерла, молясь в церковном притворе за души почивших сынов. Лицом подурнела, исхудала, не узнать ее стало. А жалость соседская ее только пуще ранила, потому в люди она ходить перестала, всех подруг позабыла. У них-то вон у каждой уж полный дом ребятни бегает, гам веселый стоит. Чувствовала Анисья себя пустой и негодной, глядя на усталых от семейной суеты, набравших в теле подруженек.

Месяц прошел, как последнего младенчика они с Макаром к погосту отнесли, а Анисья ни слезы не проронила. Все сидела спиной к печи, ни слова не говоря, да глядела в угол пустыми глазами. Тяжко было смотреть на жену Макару, потому под вечер он уходил за тын и бродил в одиночку по пашне. По ночам к жене с лаской лезть перестал – лучше уж совсем надежду о детях оставить, чем снова в сырую землю закапывать.

Да вот Анисья думала иначе. Выгорела в ней последняя надежда, а заместо нее проснулась злость – на утробу свою гнилую, что заместо жизни дарует только смерть скорую. Не слушала она утешений больше: мол, при Боге ее младенчики нынче, раз забрал – значит, там нужнее они. Нет, не должно было быть так. Не с нею.    

Потому в один из дней, в ночь перед новолунием, когда заснули Макар со свекровью, натянула Анисья темный плат и вышла за порог. Идти нужно было далече, в сторону Шатровой Балки, за болотную просеку, где среди мхов и мертвых деревьев стояла изба, в которой жила старая Миропа.

Люди Миропу сторонились, а дом ее по кольцу огибали, ежели случалось мимо идти. Когда она появилась тут – никто не знал. Говорили, мол, пришлая она, из южных краев. Но были и те, кто за помощью к ней идти не чурался. Силы ведовской Миропа была могучей, да только и отдарки брала не каждому по плечу.

Почитать можно здесь https://author.today/work/521569