Рецензия на роман «Вне времени»

Апостолы последних времен

«Атеистом человек может быть только до своей смерти. После — все будут верующими. Но выбрать то, что будет после, надо сейчас, и как можно скорее».

Этой цитатой Святителя Иоанна Шанхайского предваряет автор своё произведение, сразу обозначая, с чем читатель столкнётся ниже. «Вне времени» более всего напоминает горячую проповедь человека, уверовавшего во Христа и вставшего на путь православия столь же твёрдо и беспрекословно, как и его герой.

В этом романе для христиан отсутствует смысловой барьер, отделяющий потребителя обычной фантастики от текста — ощущение, что это выдумка, никак не способная сыграть роль в их жизни. Православный читатель знает, что сам может оказаться в мире «Вне времени» — возможно, не совсем так, как там описано, но вполне реально, поскольку это опирается на авторитет его вероучения.

Разумеется, неверующие или инославные отнесутся к роману, как к фантастике — однако не вполне обычной, поскольку автор, проламывая «четвёртую стену», недвусмысленно утверждает истинность того, что он пытается донести до читателей:

«Этот роман — информация к размышлению. Имеющий уши, да услышит».

В этой связи можно вспомнить разный художественный метод двух авторов-христиан: Джона Толкиена и Клайва Льюиса. Участники одного литературного объединения, оба авторы фэнтези, они совершенно различно воплощали в книгах свою веру. Католик Толкиен создал мир Средиземья, в котором действуют те же нравственные законы, что в мире реальном, а вот в богословской картине между ними есть лишь неявные соответствия. А англиканин Льюис в «Космической трилогии» показал мир, в целом соответствующий христианской теологии. Можно долго спорить, что лучше с точки зрения литературы и религии, но несомненно, что автор «Вне времени» придерживается, скорее, второго подхода.

Хотя в отношении литературного жанра его роман конечно, и есть фантастика. Более того — продолжающая некую традицию, давнюю, коренящуюся ещё в произведениях христианских визионеров-провидцев, описывавших загробную жизнь и конец света. Не иссякла она и в Новое время, проявляясь зачастую в форме антиутопий, например, «Три разговора» Владимира Соловьёва или «Властелин мира» Роберта Хью Бенсона.

Однако всё-таки «Вне времени», хоть частично и несёт подобную тематику, всё-таки не вариант «апокалипсиса». Она ближе другому жанру: нравоучительным мистическим христианским новеллам, созданным писателями для своих читателей, а не священниками для своей паствы. Сюда же можно отнести и святочные рассказы о чудесах, в которых действуют святые, ангелы, Сам Христос, а также представители тёмных сил, бесы. Этому жанру, в частности, отдали дань многие русские классики. Традиция прервалась при коммунистах, оставшись разве что в эмигрантской литературе — тут можно вспомнить потрясающее «Куликово поле» Ивана Шмелёва, — но после падения СССР возродилась. Свидетельством чему, например, повесть-притча «Мои посмертные приключения» Юлии Вознесенской.

Столь длительное вступление понадобилось для того, чтобы пояснить: разбираемое произведение — именно литература, а вовсе не богословский трактат, и относиться к нему следует именно как к литературе, а не вероучительному документу. Замечание нелишнее: та же Юлия Николаевна при жизни подверглась за свою повесть немалой хуле со стороны чересчур ревностных православных, даже и в духовном сане.

Итак, молодой уралец Сергей — обычный неустроенный российский парень, безработный, пьющий и не пропускающий ни одной юбки, после одной особенно разгульной ночи просыпается в неведомом месте. Эти мрачные подземные коридоры одновременно и мистичны, и вполне материальны. Такой ход не раз использовался в литературе, в частности, в фэнтези: подземелья как символ запутанного и тёмного внутреннего мира героя, откуда он должен прорваться к свету, совершив некий путь-аскезу — можно вспомнить роман Урсулы Ле Гуин «Гробницы Атуана» из цикла «Волшебник Земноморья».

Но в данном случае символ этот взят на вооружение для христианской проповеди. В подземелье Сергей встречает чудесного старичка — своего тёзку, который обличает его в неправедной жизни и побуждает к исправлению. Ибо ГГ не умер, как можно сразу подумать, а, подобно героине Вознесенской, пребывает на грани жизни и смерти:

«После пьянки, для тебя вчерашней, ты умер от отравления на следующий день. Матушка твоя от горя умерла через неделю».

Но Господь в Своём бесконечном милосердии предоставляет парню второй шанс, помещая его в безвременье. А в качестве наставника даёт вот этого отца Сергия, дабы ГГ прошёл

«индивидуальное, непосредственное ученичество у опытного, просветленного Духом старца. Коим для тебя я и буду».

Однако у Шмелёва образ святого подан более таинственно — хоть и описывается внешне обычный человек, но читатель ощущает за ним безмерную глубину и нетварный свет. Во многом такой эффект достигается рассказом о встрече с ним опосредованно, от лица того человека, к которому он явился. А вот автор разбираемого произведения, на мой взгляд, зря попытался в нескольких местах дать внутренний монолог отца Сергия, показать происходящее его глазами. Всё-таки при описании персонажа, не относящегося к нашему миру, следует создавать ощущение великой тайны. И не помешало бы описание потрясения ГГ, когда он понимает, что общался со святым. К слову, автор вообще не избег частой ошибки «попаданческих» романов: ГГ очень быстро, без особого смятения и недоверия, принимает то, что с ним случилось.

С другой стороны, отец Сергий получился вполне симпатичным и ярким наставником героя. И вообще безвременье Маркелова довольно «плотское»: например, главгер там питается и справляет нужду.

Как бы то ни было, наставник обучает его выходить из тела, попадая и в настоящее, и в прошлое, и даже будущее — хоть и не дальнее, а в дальнее Бог заглядывать не разрешает:

«Собери себя со всего тела в пучок, ощути сгусток в голове и когда почувствуешь легкое покалывание в горле и услышишь эфирное потрескивание — выходи через неё. Через ямку эту. Знаешь, где она?»

Это напоминает оккультную литературу, описывающую практики «выхода в астрал». Но мы же помним, что это художественное произведение… Да и некоторые православные богословы, к примеру, отец Александр Мень, упоминали такое явление.

Одновременно отец Сергий учит неразумного ГГ азам христианской жизни и благочестия. И тут возникает вопрос: почему именно этого грешника из великого множества таких же Господь решил исправить, послав к нему Своего святого? Ответ прост: Сергей — Избранный:

«Мне нужны избранные. Они пойдут дальше. Они будут управлять мирами, на которые я укажу. Но они должны очиститься, чтобы не уйти в небытие».

Это сближает ГГ, скорее, с Нео из «Матрицы», чем с христианским подвижником. Однако жанр предполагает некоторые условности… Во всяком случае Сергей внял призыву и, возвратившись обратно в наш мир, полностью исправляется: бросает пить и курить, кается перед матерью за своё поведение, устраивается на работу,

«Богословие потом. Сначала — хлеб, вода, люди, помощь, живая природа, птицы, дети. Вот это всё нужно вложить в душу. А потом это всё — вас спасет».

Однако ГГ пользуется и своим даром выходить из тела, видеть прошлое и будущее, чтобы помогать людям. Он спасает друга от смерти, заранее предвидя несчастный случай, находит тело утонувшей девушки и спасает несправедливо обвинённого в её убийстве парня, заодно разоблачая коррумпированного полицейского, подбирает умирающего искалеченного сироту и пристраивает его к храму…

Но миссия его шире: Сергей, как некогда апостолы, призван нести Слово Божие людям. Эти проповеди (впрочем, не всегда из уст Сергея — иногда они произносятся от имени его иномирного наставника) и составляют второй план романа. Подробное объяснение Символа веры, Святой Троицы, прихода в мир антихриста, Страшного суда… Кстати, догматическая и литургическая сторона православия, церковная жизнь, описаны вполне адекватно — что сегодня редкость даже у вполне сочувствующих Церкви авторов, не говоря уж об антиклерикалах, в массе совершенно невежественных в том, что они яростно обличают.

Хотя и в разбираемом произведении порой мелькают некоторые сомнительные с точки зрения каноничности моменты. Например, идея о том, что обречённые на адские муки всё же не лишены возможности спастись по молитвам живых, пребывает на грани католического учения о чистилище, православием не поддерживаемого. Истинность вечных мук обосновывается на примере компьютерного интерфейса и через нейрофизиологию. Или Сергей, возвратившись в мир, согласно православной практике, должен был сразу рассказать о произошедшим с ним священноначалию, оставив ему решение о том, было ли это действительно Божье вмешательство или дьявольское наваждение. Но он тут же начинает проповедовать, причём не в храме, а… в лектории общества «Знание». При этом люди, которым он являет свой дар, легко могут соблазниться, воспринимая его как чудотворца. В реальности, скорее всего, так бы произошло, и тогда вокруг Сергея образовалась бы околоправославная секта. Конечно, в романе он благополучно избегает искушения «медными трубами», но на самом деле это гораздо труднее:

«Я — Избранный. Мне ведь поручено великое дело, назидать других».

Но вот самое главное недоумение: почему Бог избирает обычного молодого грешника, и посылает его с проповедью в мир, не спрашивая его согласия, Святому Писанию вполне соответствует: Христос тоже не спрашивал об этом у Савла, явившись ему на пути в Дамаск и сделав апостолом Павлом… Апостол ведь в буквальном переводе означает именно «посланник», Сергей же и есть апостол наших времён, ибо какие времена, такие и апостолы. А времена идут последние — герои романа вместе с автором вполне убеждены в этом:

«- Близится конец. Не понимают люди. Нет покаяния в них.

— Конец света? — вновь испуганно подняв брови, спросил Сергей.

— Конец тьмы! Устал от нас Господь. Близится Страшный Суд».

Такие краткие, но ёмкие и страстные реплики, в духе как раз апостола Павла, очень убедительны:

«Ад — это место, где нет Бога».

«Если есть вечная жизнь в Боге, значит, она есть и в дьяволе».

«Вечная жизнь… не получается, а постоянно растет в человеке».

Эти, в общем-то, очевидные для верующих сентенции, для далёких от христианства людей выглядят откровением. В них утверждается позитивная суть православия, разбивающая аргументы атеистов:

«Верою постигается то, что не может быть постигнуто разумом. Вера не отрицает разум, но как бы восполняет его».

В других местах, однако, проповедь выглядит несколько сглаженно-книжно.

Другая деталь романа, не сказать, что лишняя, но значительно его усложняющая: злободневные политические отсылки, от пророчеств о гибели США, до ситуации с Украиной. Делать такие прогнозы на ближайшее будущее в литературных произведениях чревато тем, что они могут не сбываться. Например, во многом описанная, опираясь на буквально понятые пророчества схиархимандрита Зосимы (Сокура), ситуация на 2025 год на Украине не совсем такая, какую мы видим.

На структуру же романа всё это повлияло таким образом, что он, особенно во второй половине, распадается на ряд новелл, богословских вставок и нравственных поучений, таки начиная напоминать трактат. Однако сюжет спасает трогательная любовная линия Сергея и Екатерины, яркие вставные новеллы и эпизоды, вроде напоминающей классический хоррор отчитки бесноватой в храме.

И это всё вполне перевешивает огрехи текста, скажем, стилистические шероховатости, которых особенно много в начале романа:

«Тихое шуршание, легкое потрескивание и мгновенный укол ледяным холодом, подтолкнул Сергея очнуться и попытаться открыть заплывшие глаза».

Или некоторые (далеко не все) диалоги, звучащие чересчур «книжно». При том, что в речи героя постоянно проскакивают жаргонизмы, соседство их с «наукообразными» оборотами выглядит странновато. В который раз должен указать автору и на недопустимость в художественном тексте заглавной буквы в обращении «вы».

Тем не менее, я убеждён в том, что такого рода литературы, достойным образцом которой является «Вне времени», нужно больше. Пусть даже она предназначена для особой и не слишком многочисленной ЦА.

Имею возможность, способности и желание написать за разумную плату рецензию на Ваше произведение.